У древних греков была Агора — место собрания свободных граждан. Наш парламент далек от Агоры не только географически. В свободном, нелицеприятном диспуте, в артикуляции живой речи греки вырабатывали первые демократические принципы в жизни социума. Мы, наши деды и отцы жили в обществе без Агоры. В Стране Советов народ был безгласен с момента его прихода к власти. Подмена понятий, двойная мораль, человек-винтик в системе государственной машины подавления, искусство, принуждаемое к идеологической услужливости, — образ общества, из которого нас вырвала Перестройка, Независимость Украины открывала путь к Агоре. Появилась свободная пресса, искусства освободились от идеологического диктата, возрождалась Церковь, иные формы демократической жизни. Эйфория вольного ветра, молодой Украины, что в палаточном городке на Майдане Незалежности добывала Свободу, дала новый смысл жизни общества.
Герой нашего эссе — художник, существо рефлексирующее. Он пережил эйфорию освобождения первых лет перестройки, научился ходить и даже летать без чужих подсказок и наставлений. Он живет в сюрреалистическом царстве мнимостей, где в зеркалах отражается горизонт, на линию которого отодвинуто то, что было обещано нам всем на Агоре Независимости.
В годы перераспределения ценностей и ролей рухнула система художественного Фонда — художник остался без зарплаты, без заказа. Он мог подписаться под униженной петицией просителей милостыни «помогите обездоленным». Наиболее предприимчивые ушли в рынок. В конце 80-х — начале 90-х годов много художественных ценностей ушло за рубеж.
С 1989 года для художника началась новая практика жизни со всеми сложностями, но и с единственным преимуществом — свободой самореализации.
Сладкое и одновременно жесткое слово Свобода. Оставаясь миражем во множестве сфер общественной жизни, свобода постучалась в мастерские художников задолго до ее официального признания.
Талант как явление богоданное умирает вне Свободы. Художник и ремесленник, безупречно исполняющий заказ, отнюдь не синонимы. Символом свободной личности и теперь остаются Виктор Некрасов, Микола Лукаш, Алла Горская, Василь Стус, Сергей Параджанов, их единомышленники, коллеги. Ведь не случайно их образы не поблекли, они будоражат умы Независимой Украины. Вот уже десять лет имя Сергея Параджанова не сходит со страниц эссе, книг, пасквилей, мемуаров. Образ возрождается вновь и вновь на диспутах интеллектуалов, в фильмах, в научных исследованиях. Личности тех, кто в годы чудовищных идеологических притеснений (60—70-е) сумел «уйти в зазор абсолютной личной свободы», кто не испрашивая разрешений, переступил через рогатки убогой идеологии — сохраняют колоссальную силу суггестии для молодой Украины. Образ свободного человека продуктивен и долговечен.
Задолго до перестройки творческое подполье 60-х годов было лоном национальной свободы, когда не только «критика в штатском», но весь арсенал КГБ вел смертельную борьбу с национал-патриотами Валентином-Иваном Задорожным, Аллой Горской, Опанасом Заливахой, Людмилой Семыкиной, Феодосием Гуменюком и еще многими. Художественный андерграунд сохранил для грядущей Независимой Украины ее язык, литературу, искусство, фольклор, ментальность в целом.
Зона свободы расширилась силой молодежного бунта 80-х. В 1987 году в Манеже (главном выставочном зале СССР) Украину впервые представляли не соцреалисты, работавшие «в жанре вождя», а нарушители норм и канонов жизнеподобного реализма О.Тистол, К.Реунов, А.Савадов, О.Голосий, С.Панич и другие. Произошел культурный шок. Московские критики, знавшие Киев как верноподданническую провинцию, заговорили об «украинском ренессансе». Искусство молодых не вписывалось ни в одну из существовавших схем —начиналась эра постмодернизма с открытиями в сфере субъективного —иррационального. Киевляне привлекли не только прогрессивную критику, но и внимание европейского и американского художественного рынка. В Киев стали ездить, чтобы купить произведения украинских художников. Это был прорыв... Результаты оказались неоднозначными: быстрый успех, порой не подкрепленный художественным качеством, развратил многих в молодежном движении — их притязания в дальнейшем прорастут эгоцентризмом, непомерными амбициями, ячеством. Разрушится фундамент — умение служить искусству. Углубится деформация человеческих отношений, нравственных норм. Если в 1989 году художественная молодежь ощутила вкус свободы творчества, то в условиях перестройки государство впервые сняло железную руку с горла искусства. Было не до художников.
Перестройка начертала демаркационную линию в сознании недавно советских, а отныне свободных художников. На обочине жизни оказались те, кто сохранил привычку к пассивному ожиданию решений и указаний свыше... А на самом верху государственной вертикали, включая Союз художников, откуда послушные ожидали если не благой вести, то хотя бы вразумительного голоса, царила растерянность и страстное желание сохранить лично для себя устоявшуюся модель жизни при новом распределении ролей...
Как же полученной свободой распорядились художники? Можно говорить об атмосфере творческой эйфории, царившей в мастерских и выставочных залах. Контраст между тисками безальтернативного соцреализма (вскоре ставшим модным, рыночным раритетом) и правом состояться как субъективная личность был разительным.
Творческая ситуация в Украине уподобилась мозаике, мерцающей множеством граней и оттенков. Состоялась культурологическая революция. Открывались новые издания, освещавшие жизнь художественной богемы. Однако ни Союз художников, ни Министерство культуры и искусств Украины за 10 лет Независимости так и не учредили журнала, в котором бы отражались бурные художественные процессы модернизма. Постсоветским организациям трудно дается темп реальной жизни.
С начала 90-х годов генеральный директор Национального художественного музея Украины Михаил Романишин решительно трансформировал выставочную политику музея. Открывались выставки еще недавно запрещенных к показу мастеров, публика осознала величие школы М.Бойчука, украинских авангардистов, также как национально ангажированных романтиков 60-х годов, художников диаспоры. Музеи Киева, Одессы, Львова открыли свои фонды. На стенах, где десятилетиями царили образы вооруженных солдат, вождей с броневиками, засиял праздник молодого творчества. Украинское искусство возвращало себе цвет, открытую эмоцию, радость эксперимента.
Альтернативой единовластию Союза художников было создание целой сети частных художественных галерей, центров, фондов. Именно галеристы взяли на себя труд первопроходцев — создание художественного рынка в Украине. Не ожидая, пока Министерство культуры и искусств и начнет профессионально популяризировать наше искусство в музеях мира (этого не случилось до сегодня), галеристы издают каталоги, входят в Интернет, формируют архив модерного творчества.
Одних аура Свободы одарила ощущением распрямленных крыльев. Большинство художников, становясь подлинными мастерами, утверждают позитивные ценности в это сложное, противоречивое, но продуктивное время, создают новую национальную модель искусства. Другие, решительно отмежевавшись от какой-либо предшествующей традиции, в том числе и от классического авангарда, погружаются в мир с привкусом нигилизма и цинизма. На то и свобода выбора в свободном искусстве. Для тех, кто увлечен философией безобразного, идеями театра абсурда и смерти особенно дороги «прогулки» в зоны иррационального-подсознательного. Верными поводырями бредущих наощупь новаторов выступили критик О.Соловьев, куратор М.Кузьма, художник В.Цаголов, А.Ройтбурд. В эпатирующих экспозициях любителей человеческого дна не все убедительно и талантливо. Однако здесь изживаются синдром советской системы запретов, недавно существовавших эстетических «табу». В агрессии художественных программ художники парадоксальным образом выступают наследниками советской принудительности. С другой стороны, модели «разорванного сознания» и растерзанных человеческих жизней художникам поставляет социум с двойной моралью. Когда Шариковы и новоявленные Остапы Бендеры делаются героями в Независимой Украине, «магическому кристаллу искусства» не избежать гримас. Отсюда произрастание патологического искусства и такой же нравственности — полное забвение христианских заповедей. Там, где умирает идея жизнестроительства, нет места и национальному возрождению, хотя авторы нигилистических, а часто — откровенно брутальных программ эксплуатируют знак украинства, претендуя на выразителей национального искусства в эффектных международных акциях. Украина для них стала конъюнктурным символом. На этом поколении лежит отблеск трехсотлетнего торжества русификаторов. Не правда ли, контраст между национальным романтизмом шестидесятников и постмодернистов Независимой Украины разительный? Украина без языка, без Агоры находится под угрозой варварства.
Апофеозом явился выход Украины на 10-м году Независимости на самый престижный форум — Веницианскую биеннале. Почитая себя классиком постмодернизма, куратор Валентин Раевский перенес принципы деконструкции в социальную сферу. Результат превзошел все ожидания: Украина в экспозиции Раевского была не более чем эстетическим недоразумением, хуторянщиной в лопухах. При этом государственных средств на акцию, а особенно на прогулки непомерно раздутой делегации было потрачено немало. Ни М.Жулинского, ни иных национал-героев, созерцавших эстетический провал Украины, ничто не смутило. Главное, что Венеция «на шару» для них лично состоялась.
Следуя закону позитивных ценностей как двигателя жизни, отдаем предпочтение скорее приобретениям, нежели потерям. Главный эффект состоит в том, что идеологическая и творческая запрограммированность художника сменилась его личной программой, усилием и собранностью индивида, способностью преодолеть ленивую и расслабляющую зависимость от некой свыше ниспосланной нормы и преобразовать слепое чувство бунта, протеста в новую систему жизнестроительства; то есть мобилизовать весь чувственно-мыслительный аппарат личности, жизни. За 10 лет идеологической свободы тот, кто не спал и не ждал милостей, из пассивного исполнителя сделался «работающей машиной» мысли и духовности. То, что сделано, нужно держать как позитивный опыт Свободы. Мысль подобна живому организму, она живет только тогда, когда ее «держат».