Одним из декларационных заявлений художественного авангарда прошлого века было «Нет — музеям!» От созерцания академических венер и аполлонов искусство уходило на улицы и площади. Нынешняя полемика о создании музея современного искусства, напротив, подчеркивает необходимость музеефикации спонтанных арт-процессов. И это не только амбициозная прихоть кураторов, но и реальное отличие нынешнего положения искусства в мире. Лучшее выражение, способное это объяснить, содержалось еще в Библии: «Время разбрасывать камни, время собирать камни»...
Нынешняя ситуация в искусстве, если сравнивать ее с существовавшей в начале прошлого века, не отличается крайним радикализмом, но, скорее всего, является ее последствием. Пренебрежительное отношение художественного авангарда к музейным собраниям, призыв сбросить классиков «с парохода современности» и многое другое образовали парадигму «размузеивания» актуального, живого искусства. В противоположность таковому музей ассоциировался с академизмом, «мертвечиной» и статикой, покоящейся на полках. Однако, как справедливо отметил Б.Гройс, если бы не было этого академизма, не было бы с чем и воевать: «Редукционизм авангарда возникает из его стремления начать с нуля, отрекшись от традиций, но само это отречение имеет смысл только потому, что традиция еще жива и служит ему фоном».
Выплеск агрессивного отношения к постоянству, желание «содрать заскорузлую кожу академизма и плюнуть в лицо старому здравому смыслу», по выражению Малевича, придали огромную силу дальнейшему развитию искусства «отрицания». Как только появляется какое-либо новое явление в искусстве и обретает черты постоянства, тут же набирает обороты механизм, его разрушающий. Эти волнообразные изменения на протяжении ХХ века в наши дни происходят намного чаще, чем 100, 50 и даже 20 лет назад. В общем, мир оказался в состоянии «перманентной революции» в искусстве, и теперь, как мне видится, возник дефицит не новаторского духа, а, как ни странно, определенного традиционализма и тенденции к замедлению.
Конечно, учитывая то, что в прошлом искусство развивалось просто-таки по гегелевскому закону «отрицание отрицания», иллюзий по поводу длительности такого периода нет. Подобная стабилизация опять-таки необходима для того, чтобы стать плацдармом для появления какого-то нового, по сравнению с прошлым, искусства. Поскольку сравнивать с тем, что меняется на глазах и лишено четких черт определенности, практически невозможно, его нужно создать. Следовательно, именно идея музеефикации, предоставления статуса стабильного существования художественным проявлениям совпадает с историческими требованиями времени.
Эта мировая тенденция проявилась в том, что все развитые страны за последние десятилетия построили крупные по размерам и капиталовложениям культурные центры и музеи современного искусства.
Что касается нашей страны, то актуальность подобного образования имеет еще и дополнительные особенности. Ведь мы как постсоветская страна не были введены во всемирный процесс «перманентного» обновления на протяжении десятилетий. Однако у нас есть уникальная культура противостояния официально-советского и андеграундного искусства, совпадающая по своим тенденциям с основными проявлениями мирового постмодернизма. Именно последние и являются тем зерном, из которого развивается наше contemporary art на протяжении конца 90-х годов прошлого и начала ХХІ века. Где же, в каком музее зафиксирована уникальность нашего развития искусства? Где найти тот визуальный материал для анализа и размышлений над дальнейшим развитием актуального искусства, да и страны в целом?
Недавно я посетила в Лондоне несколько центров собраний современного искусства (частных, где вход платный, и государственных, с бесплатным посещением). Подбор и классификация произведений в галерее Тейт Модерн поразили меня глубоким постижением сути временных преобразований художественных идей. Переходя из зала кубизма начала ХХ века, попадаешь не только в другой временной или географически определенный художественный регион, но и ощущаешь, как трансформировался заданный импульс либо в колористически разъединенных плоскостях, либо в объектном воплощении, или же перешел в дальнейший синтез инсталляций и т.п. Здесь чтят духовность за ее интенсивность, независимо от того, какое материальное воплощение она обретает. Я с удивлением обнаружила там даже произведения украинского художника, да еще такого, которого кто-либо из наших искусствоведов вряд ли отнес бы к экспозиции современного искусства, — харьковского плакатиста 20—30-х годов А.Страхова. Однако в экспозиции Тейт Модерн галереи, посвященной теме «Общество», идее прославления революции как раз и нашлось свое место.
Создается впечатление, что за границей собрано больше интересных произведений украинского искусства, и хранятся они бережнее, чем у нас. Андеграундные произведения 70—80-х годов в большинстве своем еще тогда продавались иностранцам с невысохшей краской. Да и сегодня художники, не нашедшие поддержки, выезжают в другие страны мира, где слышат благоприятные отзывы о таланте нашего народа. Однако нельзя путать подобное бегство от государственного невнимания с интеграцией в страны Европы. Отдельных несчастных художников Запад лишь ассимилирует в свой культурный контекст, а это никак не способствует настоящей равноправной интеграции. Когда же, наконец, батькивщина-нэнька приголубит своих художников да и устроит праздник свободного и актуального выражения в стенах Музея современного искусства?
На мой взгляд, он должен быть, прежде всего, собранием различных идей, воплощенных в разнообразных художественных проявлениях. Это было бы признаком настоящей демократизации нашего общества. В этом плане никак не приемлемы позиции наподобие высказанной О.Петровой. Не предлагает ли она завесить все разнообразие творческих поисков длиннейшими погонными метрами холста, забрызганного радужно-приятными для глаза красками? Ведь именно к этому и ведет осуждение серо-газетных размышлений по поводу живописи Чайки, барочно-ироничного пафоса Савадова, Гнилицкого, аналитично-развенчивающего характера фото и видео Цаголова, Чичкана и многих молодых художников со своим артистическим бесчинством? Их непосредственная реакция на события изменчивой жизни может выбирать для визуального ряда что угодно, без ограничений, если для художника это внутренне оправдано. Почему изображение мертвецов непременно означает «негативизм» (а как же «Урок анатомии» Рембрандта?) И вообще, когда уже из искусствоведческого лексикона исчезнет деление на черное и белое, отрицательное и положительное, это тоталитарное распределение искусства на имеющее или не имеющее для общества воспитательное значение? Утверждение, что «красота спасет мир», бесспорно, справедливо, если никто не будет навязывать нам, какой эта красота должна быть, доказывая с линейкой ее измеримость или дозируя логической целесообразностью.
Зритель имеет право сам решать, что считать красотой, а что нет («эрмитаж» в переводе с французского означает «место уединения»), что вызывает эмоции, а что обращено к его рациональной составляющей, с чем возникает желание спорить, а с чем соглашаться. Для этого и следует иметь столь внушительное собрание визуальных экспонатов. И тут чем более выразительно проявление, тем лучше. Если уж пример соцреализма — то наиболее одиозный, со всеми подхалимскими портретами генсеков, рабочими в касках (зачем же отворачиваться от того, что было?) Тогда понятнее станет экспонат параллельного во времени андеграундного типа аполитичной цветописи. А линия примитивизма? Это же целый пласт нашей народной культуры, прораставший и в авангарде прошлого века, и в современном трэше, и вместе с тем сохранившийся неизменным в традициях обработки и росписи бытовых вещей. Следовательно, в одном большом помещении, благодаря концептуальному расположению, можно объединить старинные прялки-моталки с элитарными видео, инсталляциями и т.п.
Если обращаться к историческим аналогиям того, каким должен быть Музей современного искусства, то можно пожелать, чтобы по объему произведений он приближался к Эрмитажу, а по разнообразию — к не менее прославленной Кунсткамере. Знаменателен тот факт, что в период крупных государственных реформ царь Петр считал целесообразным демонстрировать не только умело написанные красивые картины, но и всяческих монстров и шокирующие чудеса света. Кстати, в составе названия второго в Санкт-Петербурге собрания содержится немецкое «кунст» — искусство, почти соответствующее современному пониманию. Здесь напрашивается и политическая аналогия со стремлением к сегодняшним реформам в Украине. Ведь для того, чтобы воспринимать и создавать новые ценности, необходимо иметь широкие взгляды и незаангажированность в отношении к чему-либо, видеть и оценивать как можно больше удивительного.
Обустроенный таким образом Музей современного искусства (пусть это будет «Арсенал» или что-либо другое) должен способствовать усилению толерантности в обществе. Последние революционные события продемонстрировали, как не хватает многим украинцам взаимопонимания, чувства терпимости к «инакомыслящим», насколько узок и зашорен внутренний мир тех, кто мало знает о жизни в иных визуальных и духовных проявлениях.
Принцип эстетического разнообразия, положенный в основу построения будущего музея, должен как можно лучше показать весь спектр культурных ценностей, наработанных в последнее время в разных местах Украины, не ограничиваясь лишь хорошо «раскрученными» именами. Полемика уже сегодня начинает напоминать войну кураторов, которые только и занимаются подобной раскруткой и самоутверждаются в процессе «проталкивания» именно тех, а не иных, протеже-художников. Что ж, в наше время повышенного энергетического возбуждения трудно ожидать от всех взвешенности и рассудительности, на которые остается только надеяться.
От того, как и кем решится вопрос, быть или не быть Музею современного искусства в Украине и каким именно, зависит определение того, какой политико-культурный курс мы на самом деле выбираем (тоталитарный, демократический или же анархический).
По такому институту, как музей, в значительной степени формируется имидж нашей страны в мире. Если же говорить о творческом процессе, то его непрерывность всегда находит выход даже тогда, когда искусство, к сожалению, не поддерживается государством. Нет музея — искусство выходит на улицы и площади, прячется в андеграунд, а теперь вот еще и осваивает Интернет.