Звезду режиссера Вадима Абдрашитова на кинонебосклоне «зажег» много лет назад киевский фестиваль «Молодость». Именно на том уже далеком по времени форуме получил он свою первую творческую награду. Потом их было много, как и картин, каждая из которых вызывала не только зрительский интерес, но и яростные споры как среди зрителей, так и профессионалов. Ну кто не знает «Охоту на лис» и «Плюмбум», «Остановился поезд» и «Время танцора». Последняя получила Гран-при на «Кинотавре» в 98-м году и россыпь «Золотых овенов» - одной из самых престижных российских кинопремий. На юбилейном, десятом, «Кинотавре» Вадим Юсупович был членом жюри и, несмотря на жесткое расписание, нашел время для разговора о том, что сегодня происходит в кино и с кино.
- Вадим Юсупович, вы пришли в кино, когда наиболее распространенным языком был эзопов язык. Даже если вы сами им не пользовались, зритель все равно искал в картине второй, третий планы. Какой язык сегодня наиболее распространен и приемлем в общении со зрителем?
- А в каких картинах мы изъяснялись на этом языке? Абсолютно открытые, до уровня публицистики картины «Охота на лис», «Остановился поезд». Просто любая литературная форма требует адекватной формы для экрана. Эту степень условности мы и пытаемся найти, каждый раз выбирая форму разговора со зрителем. Если говорить о метафоричности «Парада планет», то это лишь потому, что в основе лежала ситуация, придуманная автором сценария, - людей убивают, но они в то же время остаются живыми. Тогда как «Остановился поезд» требовал почти плакатной ясности, четкости. То же - в картине «Плюмбум». Единственная мизансценическая условность «Времени танцора» заключается в том, что там четко не обозначено географическое место действия, - уж больно много горячих точек. И снова возвращаюсь к фильму «Остановился поезд». Недавно посмотрел его - до сих пор удивляюсь, как эта картина прошла. Либо цензура дала трещину, либо просто недоглядели. Иногда думаю, что любая цензура, в большом смысле этого слова, цензура стилистическая, смысловая, концептуальная, требовала от авторов более четкой работы над текстом, контекстом, формой. Вспомните времена классицизма: чем жестче цензура, тем каллиграфичней должен был писать автор. Сейчас, когда этого института, к счастью, нет, с почерком происходят невероятные метаморфозы. Почерка как способа самовыражения просто не существует.
- Вы работаете постоянно с Александром Миндадзе, в основе ваших картин - драматургически выверенная первооснова, вы изначально работаете вместе или подключаетесь на определенном этапе?
- По-разному. Рождение замысла очень трудно проследить, потому что в основе - лишь аморфное предощущение. В основном это разговоры, договоры, заговоры, до тех пор пока не доходим до ощущения возможности взять карандаш и записать все это. Это и есть момент начала образования сценария. Самое главное - написать первый вариант, над которым можно потом работать. В этот момент обычно подключаюсь я. А потом каждый раз все получается по-разному. Иногда это уже работа лишь на уровне режиссерского сценария, порой жизнь заставляла делать несколько вариантов киносценария. Крепкая драматургическая первооснова и четкий режиссерский сценарий дают большие возможности маневра на съемочной площадке. Все структурировано, тыл обеспечен, а перед вами огромное поле для маневров и вариаций. И студентов своих пытаюсь этому научить - легкость у картины появляется лишь тогда, когда есть жесткость конструкций.
- Экономические трудности вызвали волну малобюджетного кино. Как вы относитесь к такому кино и могли бы сами работать в нем?
- Сама по себе идея малобюджетного кино в моем лице вызывает сопротивление или, по крайней мере, недоумение. Малобюджетность не может быть основополагающим моментом в «делании» картины, это не может быть самоцелью. Малобюджетность возникала как явление, когда была связана с демократизацией фильма, кинозрелища как такового. После кино «белых телефонов» в Италии появился неореализм. И это не совпадение, что он появился на первых порах менее финансово емким. То же самое произошло с «новой волной». У нас это было после ХХ съезда, когда герои обнаружились в естественных интерьерах. Вот это я могу понять - это процесс исторического развития самого кинематографа. Процесс же «удешевления» кино за счет качества для меня неприемлем, поэтому сейчас ничего не снимаю, но надеюсь на лучшее.