В россыпи каннских звездных имен, да и в целом ударного смотра 2012-го на Лазурном берегу, так много разговоров о вечном… Впрочем, о чем еще и говорить искусству? Даже удивительно, что для таких простых формул, как «Любовь», у кино, точнее его арт-сегмента, находятся новые арифметические данные и все еще неожиданные доказательства.
Каннский кинофестиваль - сакральное место, где бал правит «искусство кино» (с ударением на первое слово) и «социальное», несмотря на форму, в которую оно обличено или авторитетный авторский глас, оказывается здесь явлением периферийным.
И пусть дважды лауреаты Канн братья Дарденн получали свои ветки за так называемые социальные драмы, ключевыми для их неприглядных героев были все-таки персональные драмы. Это, в принципе, неплохая уловка для автора. Что называется «в капле воды…»
На тонкой грани между личным и общественным, которое или иначе отражается в отдельно взятой человеческой истории, и построены две картины минувших Канн, образовавшие малый блок социально-критического кино. Речь о европейцах - Ульрихе Зайдле с первой частью его трилогии о рае «Рай: Любовь» и Маттео Гарроне со своей «Реальностью», за которую жюри фестиваля удостоило режиссера Гран-при.
Фильм Гарроне, а точнее его лавры, - одно из подтверждений того, что проблема выглядит привлекательнее и удобоваримее в рамках классических жанров.
Взяв за основу традиционный камершпиль по-итальянски, где по маленькому человеку катком едет жизнь, а он после всех переживаний и страданий не устает отвечать ей усмешкой, Гарроне сделал своеобразный социальный триллер о том, как человека сводит с ума телевидение.
Более чем знакомая нам реальность, где 90% населения живет экранными мифами, загипнотизировано смотрит реалити-шоу и видит в них шанс прорваться в большой мир блеска и популярности, это в том числе и современная Италия.
Не случайно утвердившийся при Берлускони институт «велин» (девочки из кордебалета теле-шоу, чьи достоинства определяются лишь юностью и степенью прямого эксгибиционизма: на ком меньше одежды, тот и звезда) - великая итальянская мечта о богатстве и славе. В эту ловушку попадает и герой «Reality»: по уму оригинальное название (английское, заметим, не итальянская realita) это прямая терминология ТВ и должна переводится, как «Реалити-шоу». Впрочем, и «Реальность» - слово емкое. В прологе фильма, начинающегося со спутниковой панорамы Неаполя, по дороге между машинами мчит такой артефакт роскоши, как карета. Кадр разделяется стеной - по другую сторону от трассы, за стеной работяги вскапывают газон. Тревожное цоканье копыт сопровождает музыкальное напряжение: Гарроне с ходу спешит сообщить, что эта история ничем хорошим не закончится. «Реальность» подменяется сказкой с самого начала. Карета оказывается свадебным эскортом и следующую четверть часа мы проводим на свадьбе в итальянской усадьбе. Блеск и богатство эти сиюминутные, очень похожие на свадьбы в украинской провинции - гуляют один раз, но с лимузином, чтобы было что вспомнить. На итальянской свадьбе случается явление такой местной ксениисобчак - звезды общенационального телехита реалити-шоу «Гранде фрателло» («Большой брат») - Энцо, и жизнь гарроновского героя летит под откос…
Совершенно замечательно законсервирован в «Реальности» итальянский колорит, притом - колорит южной Италии, где и темперамент, и юмор, и простодушная вера в чудо разворачивают потрясающий life-style неополитанского социального дна и его маленького человека. Режиссер потрясающе монтирует встык к пышному свадебному загулу зазеркалье городских кварталов, куда укушенный телевампиром возвращается проживать свою жизнь торговец рыбой Лоренцо. Эмоциональное путешествие, которое «Реальность» предлагает пережить вместе с человеком, жаждущим чуда, насыщенно киношными аллюзиями от Моничелли до Фелинни. Последние кажутся скорее пародией на образы Маэстро. Один финал чего стоит - одержимый идеей участия в «Большом брате» Лоренцо проникает в павильоны телестудии и нервно хихикает, разглядывая более счастливых соперников. Какая-то помутившаяся Кабирия! Интонационно «Реальность» ближе всего к моничелиевскому «Маленький-маленький буржуа» - такая же горькая-горькая улыбка на нелепого обывателя, по горло увязшего в мифах и идеалах виртуального мира телеуспеха.
В другой плоскости социальных мифов, калечащих наивную обывательскую душу, развернул свое повествование «Рай:Любовь» Ульриха Зайдля.
Зайдль - знатный австрийский исследователь европейского социума, включился в полемику о секс-туризме. 50-летняя матрона Тереза отправляется в Кению - в рай для пожилых одиноких обрюзгших теток, которым все еще хочется любви, которых западный миф о молодости лишил всяких шансов на взаимность на родине.
На белоснежных пляжах, за натянутой веревкой - границей между «золотым» туристом и местными босяками - австрийских терез ждут поджарые африканские бич-бои. Они уверяют европейских «мамочек», что любовь не знает возраста и натурально обменивают секс-услуги на материальную помощь. Какими бы не были открытыми эти товарные взаимоотношения третьего мира и цивилизованной Европы, представителю последней все же грезятся чувства за банальным сексом. Тереза «обламывается» один раз, другой, а с третьим африканцем уже входит во вкус и начинает вести себя как госпожа. Шоковая-терапия по Зайдлю - это предельная отстраненность. Прошлое документалиста дает о себе знать бесстрастной манерой наблюдения. Как говорится - только факты. Голый (в прямом смысле) натурализм, лишенный всякой оценки: режиссер брезгливо отвергает все манипуляции со зрительскими эмоциями. Не будет здесь (а должно бы по логике сюжета) ни истории преодоления, ни духоподъемного сказа, укрепляющего веру в человека; одна скучная дамская драма - всего лишь обобщение проблемы.
В конце концов, представитель каждой культуры отстаивает свои интересы, и на подобную «дикость» Зайдль смотрит как на неизбежный процесс в сложившейся социальной системе координат. Его «Рай» на фоне всех эстетических и этических вопросов, мучающих режиссеров арт-кино, хладнокровно, даже с неким злорадным садизмом, декларирует очередную подмену счастья, настигшую современного человека.
