События, происходящие в стране в последнее время, вызвали небывалый всплеск народного творчества. Какой след это оставляет в языке, как и почему появляются новые слова или их новые значения, а также словообразования, рождение которых мы наблюдаем за немногим более тринадцати лет независимости, особенно в последние недели, — об этом разговор с сотрудниками отдела социолингвистики Института украинского языка НАНУ во главе с заведующей отделом Лесей Ставицкой.
Виталий Радчук:
— Почему в языке вообще появляются новые слова и почему они не появляются? Как сказал поэт, «нове життя нового прагне слова». На мой взгляд, есть такое понятие, как сила языка к развитию. Если язык не подавляется, если он на самом деле независим и свободен, если люди, которые говорят на этом языке, свободны, то они творят новые слова. А если не свободны, то творить не могут.
Леся Ставицкая:
— События, происходящие в стране, несомненно, оставляют свой след и в языке. Так было всегда. Чернобыль дал целый ряд фразеологизмов, например «духовний Чорнобиль»... Слово не только приобрело новое значение — катастрофа, но и трансформировалось из имени собственного в нарицательное, став метафорой. Перестройка также оставила свой след. Во время студенческой голодовки 90-х годов имело место творчество масс, и это отразилось в языке, равно как и массовые митинги, на которых выражалось недоверие Президенту Кучме. События, на которые реагирует народ, журналисты, отражаются в текстах и языке. Наблюдается развитие семантики слов. К примеру, слово «застій» раньше вообще не имело общественно-политической окраски. Так же, как и слово «стагнація» не было политическим термином и синонимом слова «застій», коим стало сегодня. В эпоху конца 1980-х — начала 1990-х годов из термина строителей в общеупотребительное превратилось слово «довгобуд» — «політичний довгобуд» (то, что происходит очень медленно).
Алексей Зарецкий:
— В годы перестройки вообще была чрезвычайно сильная волна образования новых слов, переосмысления старых. Главным источником новообразований тогда была московская пресса. То же самое происходит и сейчас, с той разницей, что наша история сегодня творится в Киеве и языковые, этнокультурные явления — это уже творчество украинское.
Леся Ставицкая:
— Скажем, на волне проблемы с Тузлой от имени собственного образовался глагол «тузлити» и фразеологическое выражение «ну його в Тузлу». Актуальная реалия, включающая эмоциогенный фактор, заставляет прежде всего журналистов дать точное название, возможно, не столько логическое, стандартное, сколько такое, которое привлекло бы внимание читателя. Например, «донецькування України» — замечательное новообразование, отображающее определенное общественно-политическое явление (миграцию донецких политиков). Есть слово «цькувати» и есть «Донецьк». Подтекст заложен в названии. Если говорить о национальной специфике, то наблюдается реализация и актуализация внутренней языковой формы. Таким образом язык развивается.
Алексей Зарецкий:
— А «ЗН», например, уже на протяжении нескольких лет использует неологизм «доны» в значении «влиятельные представители донецкой олигархической группы».
Леся Ставицкая:
— Все это мы, лингвисты, стараемся ухватить и проанализировать. Вообще, если говорить об аспекте взаимодействия языка и политики, то в такие моменты язык начинает активно жить. Взрывные явления, повышение социальной активности максимально его мобилизуют, выжимая все соки, — старое читается по-новому, появляется новая фразеология. Слова, которые раньше были нейтральными, приобретают новые значения. Скажем, оранжевый цвет, которому политические коннотации сегодня дают новое дыхание. Возможно, когда-нибудь в словаре оранжевый будет зафиксирован как историзм — оранжевая революция. Можно спрогнозировать, что появится субстантивированная форма множества — оранжевые. И когда это слово войдет в практику, появятся и литературные тексты как примеры.
Уже можно говорить о новых значениях слов «карусель», «донецькі». Новые коннотации появились и у слова «професор».
Я бы сказала, что языковая жизнь молодежи сейчас протекает в двух плоскостях — это культура масс-медиа, журналистские дискурсы, словари неофразеологии и культура народа, сниженных (разговорных и сленговых) форм.
— Слово «майдан» звучит в последние недели очень часто. Мне кажется, что оно приобрело еще какие-то новые смыслы, значения.
Леся Ставицкая:
— Это значение ситуативное. Нечто определяющее за этим словом в украинской лингвокультуре шло еще от «На майдані коло церкви революція іде» Тычины. Но в речи молодежи («пошли на Майдан») оно приобретает дух веселья, развлечений, общения, сборищ. Это одна коннотация. А сегодня там происходит оранжевая революция. И когда мы с коллегами беседовали на эту тему, то пришли к выводу, что его уже можно переименовать в Майдан Свободы. «Незалежність» — это слишком официально, протокольно. По своей семантике, звучанию это слово будто предусматривает какую-то «залежність» — зависимость. Но мы уже прошли этот период, осознав свою волю, свободу. Сегодня на улице уже иное поколение, которое мыслит по-другому.
На уровне значения трансформировалось и слово «свобода». В застойные, брежневские времена редакторы его вычеркивали, где только можно, заменяя словом «воля». Поскольку слово «свобода» предусматривает конституционную свободу, свободу слова, свободу печати, его просто боялись. Сейчас оно возрождается. По своему звучанию, по коннотативному ореолу, стоящему над ним, оно очень точно отражает этот дух. Я прошлась по палаточному городку, и слово «воля» увидела только один раз. Там царит «свобода».
Вообще в нормальной среде, в нормальной жизни политическая фразеология для обывателя неактуальна. Я, например, никогда не могла себе представить, что услышу в автобусе выражение «політична нація». А сегодня политическая фразеология становится популярной — «громадянська непокора», «корумпованість», «кримінальне минуле», «рівні можливості для кандидатів», «підрахунок голосів», «правова база», «режим», «гарант»… Все это — жизнь языка. Из пассива в актив.
Зато постепенно исчезает слово «народ», публицистика и пафос которого девальвировали, — это нечто обычное, чем можно манипулировать. Слово «народ» сегодня чаще употребляют консервативные политики. А вот слово «нація» раньше не употреблялось. И именно в нем, на мой взгляд, заключается национальная идея.
Существует культура верхов — журналисты, масс-медиа, политики определенного разлива. И существует культура площади, карнавала. Сейчас мы являемся свидетелями культуры карнавала, когда — обсценная лексика, жаргон, бранное слово выплеснулись именно в украинском варианте. Народ вышел на площадь, желая освободиться от какого-то напряжения. В периоды духовных катаклизмов языковые процессы чрезвычайно интенсифицируются. Слово необходимо, чтобы убедить, чтобы ударить им.
В последнее время весьма популярной стала зоологическая лексика, зооморфные метафоры. Они очень продуктивны и сейчас проявляют свою жизненную активность, возникая у разных политиков. К примеру, слово «козлы», которое употребил Янукович. И сразу пошло рефреном — «ми не бидло, ми не козли, ми — України доньки й сини». Такой диалог, своеобразный пинг-понг, происходит постоянно.
В эти дни мы наблюдаем новую жизнь слова. Номинации оранжевого цвета в украинском языке пошли по двум направлениям. «Помаранчевий» воспринимается уже только положительно: «помаранчева революція», «помаранчеве весілля». А «оранжевий» — отрицательно. Кучма говорит, что оранжевый — это не украинский цвет. Лужков заявляет, что оранжевый — это «апельсиновый подкормленный шабаш». «Помаранчевий» означает то же самое, что и «оранжевий», но недоброжелатели используют именно последний.
Экспрессивные новообразования, очевидно, появятся чуть позже, когда журналисты и писатели начнут осмысливать все то, что сейчас происходит.
Я бы сказала, то, что звучит на площади, — это лексикон революции. Такой подъем национального духа прежде всего возрождает в людях украинскость, извлекая из языкового сознания человека (скажем, этнического украинца) слова, не совпадающие по звучанию с российскими (их около 40%). Например, «ганьба», «геть», «так», «помаранчевий», «тому що», «згвалтувати», «брутальність» (власти), нас «не подолати», «не спинити». Этих слов нет в русском языке. Они переводятся, но имеют совсем другое звучание. И таким образом вырисовывается образ именно украинской революции. Например, на митингах в поддержку Януковича в Донецке нет ни одного новообразования. Они просто скандировали: «Я-ну-ко-вич! ». Ни один слоган для них не придумали, да и они сами до этого не дошли.
Виталий Радчук:
— В целом возвышение человеческого достоинства повышает достоинство национальное. И обратите внимание, что Майдан разговаривает на украинском языке. Это не потому, что приехали галичане.
— Фиксируются ли каким-то образом новообразования и слова, приобретшие новые значения? Возможно, в словарях?
Леся Ставицкая:
— Конечно, словарь новых слов и значений должен был бы издаваться. К сожалению, украинская лексикография довольно вяло реагирует на подобные вещи. Но в Институте украинского языка есть картотека, в которой эти слова представлены и могут быть использованы в лексикографической практике. Об этих словах пишут статьи, издаются приложения к диссертациям, то есть они фиксируются. А об их жизнеспособности свидетельствует жизнь. Чтобы слово попало в литературный язык, необходим весьма длительный промежуток времени. Но жизнь сейчас настолько динамична, интенсивна и интересна...
Что касается словарей, то они обычно отстают от жизни, поскольку процесс собирания материалов и их издания длителен. Но в прошлом году, например, увидел свет словарь жаргонной лексики украинского языка, где, в частности, представлен и политический сленг — разговорная номинация политических лиц, политических процессов. Мы эти явления отслеживаем и анализируем.
Сотрудники отдела фольклористики Института искусствоведения, фольклористики и этнологии им. М.Рыльского НАНУ Инна Головаха и Олеся Брицына, исследующие городской фольклор, отмечают, что в условиях политических и социальных изменений в любом обществе всегда активизируется фольклорная среда, появляются новые тексты:
— Например, сейчас очень популярен такой жанр, как слухи и толки, которые нередко перерастают в легенды. Появилось множество так называемых народных поэм, стихотворений. На стенах города увеличилось количество граффити (в основном тагги — выражения в словесной форме написаны от руки карандашом или ручкой, без рисунков) на политические сюжеты, что вообще-то никогда не было типичным для Киева.
Очень популярен в последние недели анекдот, как наиболее распространенный и мобильный жанр. Он существует в основном в двух формах — когда в старый, традиционный сюжет вставляются новые имена и события. Например: «Янукович приходит в парикмахерскую, садится в кресло, а парикмахер ему говорит: «Ющенко — президент». Во время стрижки он повторяет эту фразу несколько раз. В конце концов Янукович спрашивает: «Почему вы мне это все время говорите?» — «Потому что когда я вам это говорю, ваши волосы становятся дыбом. И так мне их легче стричь».
Вторая форма — это анекдоты, возникающие как реакция на определенное политическое событие. Их в эти дни появилось большое количество: «Женщина возвращается с базара с полными сумками, перед ней — билборд Януковича. Она поднимает голову и говорит: «Ой, а яйца-то я забыла купить».
Появилась и активизировалась такая форма, которую даже трудно как-то назвать, можно сказать — это рифмованные лозунги, чем-то похожие на детские дразнилки, чем-то — на свадебные перепевки («передирки»), когда стороны жениха и невесты дразнят друг друга. Эта форма напоминает также лозунги, которые выкрикивают на футбольных матчах. Идея заключается в том, что один человек громко выкрикивает слова, а толпа его поддерживает или же отвечает чем-то новым.