На этой неделе режиссер Андрей Жолдак — после вынужденного перерыва, связанного с его европейской и российской театральной деятельностью, — показал на родине, в Киеве (в галерее «Лавра»), премьеру «Войцека» по культовой пьесе Георга Бюхнера. И опять он подтвердил репутацию блистательного режиссера-мыслителя и режиссера-монтажера, который не устает «перечитывать заново» и яркие достижения европейских коллег, и свои же собственные прежние театральные тексты (в виде бесконечных цитат). Отличие же премьерной работы Жолдака — некое его подспудное намерение «обидеться на родину», которая, очевидно, не дает постановщику развернуться во всю ширь экспериментальных замыслов.
Да, Жолдак действительно обижен на родину — и не скрывает этого. Иной причиной объяснить увиденное на премьере «Войцека» сложно. Этот примерный, с формальной точки зрения, спектакль «украинского изгнанника» (совместно с Черкасским «академическим» областным музыкально-драматическим театром им.Т.Шевченко) одновременно можно аттестовать и как довольно-таки сомнительную личностную сценическую филиппику этого же режиссера — на родине и о родине.
Но начну с хорошего. Во-первых, замечательно, что — Бюхнер. Во-вторых, заметно участие в этом спектакле (в качестве приглашенного критика и автора тематических сцен) немецкого философа Карла Хегемана. Он, кстати, лично приехал в Киев на премьеру.
В технологичном плане новый спектакль Жолдака заметно отличается от его предыдущих творений — в лучшую сторону. Прилично играют актеры из Черкасс. Если бы им (Войцеку—Сергею Боброву и Марии—Вере Климковецкой) чуть больше полагалось собственно «играть», а не в пантомиме совершенствоваться, цены бы на их творчество заметно возросли. Но честно предупреждает в самом начале спектакля появляющаяся на мониторе (о мониторах позже) ироничная надпись: «Андрею Жолдаку надоело, как играют актеры. И он включил фонограмму ветра, чтобы их выдуло…». Всех не выдуло. Один остался.
В тотальном режиссерском театре Жолдака по традиции есть один важный артист — он сам. И кому это не нравится — может играть/сидеть в зале в качестве зрителя в другом театре, у какого-нибудь другого Жолдака.
…И все же, почему именно Бюхнер и почему в Украине?
В Москве, кстати, «Войцека» впервые поставили только в 2001-м.
Чуть раньше знаменитую драму увидела Сибирь — благодаря Юрию Бутусову. Столь позднее «открытие» на постсоветском пространстве одного из самых популярных драматургов мира те же российские критики назвали «национальным позором». Ведь с начала ХХ века мировой счет постановок этой пьесы переходит в сотни (музыку к нескольким писали «культовые» рокеры Том Вэйтс и Ник Кейв). По Бюхнеру также снято два полнометражных фильма: более известным остается «Войцек» Вернера Херцога с Клаусом Кински.
К слову, самая престижная ежегодная литературная премия объединенной Германии тоже носит имя Бюхнера.
Видимо, сохранившуюся в 27 фрагментах незавершенную реалистическую драму из жизни «маленького человека» Европа любит и за неувядающую социальную актуальность, и за то, что в пьесе 1837-го
молодой автор (в 24 года скончавшийся от тифа) предвосхитил «драму абсурда».
Увы, Киев без вмешательства иноземных культурных институций (нынешнюю премьеру инициировали Посольство ФРГ в Украине и Гете-институт) даже в 2008-м Бюхнера, наверное, не спешил бы открывать. Хотя в целом история «Войцека» в Украине насчитывает сегодня аж две постановки. Год назад в еще помнящем Андрея Жолдака Харьковском театре им. Т.Г. Шевченко пьесу ставил один тамошний актер. А началась же — и будто закончилась — отечественная «бюхнериана» еще 81 год назад, в 1927-м, когда, вернувшись из Германии, Курбас взялся работать над «Войцеком». Да тогдашний Наркомпрос запретил это «опасное» творчество.
…В «Войцеке» Жолдака черкасские артисты играют в прозрачных подсвеченных комнатах-боксах (они же — отсеки космического корабля, милицейский райотдел, столовая и т.д. по мере надобности) — на разных уровнях высоты. Играют и в соседних со зрительным залом помещениях. И голоса, и «картинка» в реал-тайме транслируется на один из трех плазменных мониторов. Или — на все три. Действие одновременно может развиваться в разных «отсеках». Оно расширяется за счет ретрансляции видеороликов, дополняется звуковым рядом. Музыка этого спектакля — от бесконечного плеска воды и рева турбин Шаттла на взлете до англоязычной эстрады, вообще может считаться еще одним самостоятельным персонажем этой постановки. Причем более живым и «реальным», нежели те, которых играют люди.
Многомерность жолдаковской картинки завораживает. Принцип «цитатности» порою переходит в некое новое качество. И режиссерский ассоциативный ряд, кажется, и в самом деле расширяется до безграничности какого-то космического вселенского символа… «Но только — почти», как прямолинейно заявлял когда-то самоназначенный трибун, рокер Константин Кинчев.
В отличие, скажем, от «Гамлета», «Трех сестер» или «Ивана Денисовича», Жолдак «изменил» себе едва не в главном. Надо полагать, не без влияния немецкой стороны-заказчика этой постановки (а немцы воспринимают «Войцека» чаще как социальную драму)? У Бюхнера в изложении украинского режиссера вдруг появилось и подобие жестко заданной «смысловой» — почти идеологической — «нагрузки» (уже не только прежние ассоциации).
Она, эта главная нагрузка, подобно селю, хоронит только под собою и лучшие намерения режиссера, и визуальные красоты этого спектакля, о котором сам же режиссер заявляет, будто бы это не театр «в чистом виде», а скорее — перформанс.
Между тем во время просмотра местами прочитывается магистральный сюжет бюхнеровской драмы: Войцек убивает Марию… И во всю мощь режиссерской фантазии играют слишком явные квазисимволы — заимствованные из Голливуда, из классики сюрреализма (сцена с поеданием людьми человека в качестве обеденного блюда) до, к примеру, опутывания любовников одной веревкой…
В то же время режиссер предлагает и «собственный взгляд» — на современную Украину. Здесь — не только «сюр»… Здесь, к примеру, и документальные кадры переклички в украинском СИЗО, аресты наркоманов, бесчинства ОМОНА. В связи с этим «украинским взглядом» Жолдака в его спектакле представлены актрисы, изображающие, очевидно, исконно отечественных проституток. Есть и актеры в ролях откровенно здешних милиционеров, упоенно тузящих всех резиновыми дубинками. Есть сцены и с онанирующими милиционерами… И танец с сине-желтым нацфлагом под Верку Сердючку… Все — наше, «наша Украина», одним словом.
И дабы ни у кого не возникло сомнений, что герои Бюхнера у Жолдака думают именно о родине, артисты (снова и снова) кричат ослами, блеют как овцы, а сценические «злые менты» весьма натуралистично хрюкают. Очень весело — как у нас сегодня!
…Комментируя, после благодарностей немцам, причины «материализации» в одном из прозрачных боксов сортира с унитазом (его, к слову, по ходу действия таки используют по назначению) Жолдак без экивоков объясняет: это — символ сегодняшней Украины! Ведь страна только учится демократии, и оттого нынче «писает и какает» привселюдно: без шторок…
Если отрешиться, собственно, от Бюхнера, а переключиться только на Жолдака, то, полагаю, у всякой художественной конъюнктуры все же должны быть границы… Когда самоирония превращается в нечто иное — уже запредельное. В конце концов, и на наших площадях и майданах то и дело находятся «экспериментаторы» покруче театральных — с унитазами и плясками вокруг национального флага...
К чему бы это умному человеку, порицающему родину-мать за дремучий провинциализм (и лично претендующему на прижизненную позицию главного «авангардиста» театра и едва ли не единственного представителя Украины в европейском мире), столь суетно добавлять к этим их «сосудам» — и свой? Причем под лэйблом искусства?.. Пусть и «уродина», но все же твоя родина, гражданин режиссер. Так что не обижайся и возвращайся — нам скучно без (с)…