UA / RU
Поддержать ZN.ua

Период полураспада

Если бы автор «Шума и ярости» жил во второй половине ХХ века в СССР, то, возможно, из-под его пера вышло что-нибудь подобное «Зоне возможных встреч» — книги прозы Юрия Меньшова, вышедшей в издательстве журнала «Радуга»...

Если бы автор «Шума и ярости» жил во второй половине ХХ века в СССР, то, возможно, из-под его пера вышло что-нибудь подобное «Зоне возможных встреч» — книги прозы Юрия Меньшова, вышедшей в издательстве журнала «Радуга».

Предчувствие Апокалипсиса, Края, «период полураспада» страны, которая пока еще именуется Союзом нерушимым, порождает чувство ирреальности и бессмысленности бытия. Целая империя, которая спеленала, лишила свободы мыслить и жить не по уставу, как Атлантида, медленно уходит под воду.

Ощущения героя произведения, написанного в стиле потока сознания, это чувства человека, который не туда попал. Профессорский сын проходит службу в рядах ВВС в качестве бортового стрелка. Изо дня в день, от одного события к другому, он убеждается в абсурдности того, что называется армейским укладом, и того, чем он занимается, — дежурит на знамени, стеклит оконные рамы, ходит строевым шагом, летает вместе с экипажем на ЮГ со смертоносным грузом на борту, или в чем категорически участвовать отказывается — изготовлении дембельских украшений из цветной пластмассы, в разборках между «молодыми» и «стариками» в казарме.

Даже женщины в этом зыбком мире теней — явление абстрактное, напоминающее сны.

Из материнского сна я попал в Государство

И скрючился в теле его на высоте пяти миль.

Проснулся я к жизни в разрыве зенитных снарядов,

Потом меня смыли шлангом со стенок турели,

— эти строки из «Надгробной эпитафии стрелку-радисту» Р.Джаррела объясняют не сюжет, а способ передачи мыслей, чувств и ощущений автора. Это исповедь эмбриона, который в утробе матери слышит мир, но не понимает его, и одновременно существа космического — надмирного, где мир — это больше, чем «крутолобо осязаемая земля». Земля невыразимо прекрасна, а мир бесконечен, и потому гибель одной отдельно взятой империи, в которую многие сейчас как во спасение вновь мечтают вернуться, не сможет навредить гармонии в глобальном смысле.

Три рассказа — «Мир отца», «В последний раз» и «Сверху — вниз» — являются как бы еще одним подтверждением того, что все наши глубоко личные драмы и потери одновременно являются началом нового этапа в конкретной человеческой биографии, и подтверждением того, что жизнь прекрасна, а мир бесконечен.

«Мир отца», где сын, приехавший после смерти отца, ученого-растениевода, в его сад, вспоминает и как бы вновь осмысливает драму своих взаимоотношений с ним, вновь остро испытывает горечь потери и чувство вечной сыновьей вины, заканчивается прозрением. Подросток одного из криминальных районов Киева — Голосеево, герой рассказа «В последний раз», переживающий перепетии школьной жизни конца 50-х — начала 60-х годов, дружбы, любви, увлечения спортом, в один прекрасный весенний день вдруг осознает, что «весь прежний мир Голосеева, спорт, горы их, школа, весь мир, отождествленный с Нею… уходит, чтобы никогда больше не принадлежать ему, а лишь кому-то другому, тому, кто идет, быть может, следом за ним, кто снова встретит этот мир в межзвездных этих пустынях».

Драма любви сначала к однокласснице, а затем уже замужней женщине с двумя детьми, в «Сверху — вниз», которая под влиянием воспоминаний и вновь вспыхнувших чувств пытается стереть «ошибки» и начать жизнь с чистого листа с «родным», «хорошим», «единственным», с которым «совершенно невозможно жить порознь», закончившаяся разлукой, возвращением любимой к нелюбимому ею мужу, но отцу ее детей, заставляет героя отправиться вслед за исчезнувшей любовью с Севера на Юг, в далекую и неведомую Азию, открывая новую страницу познания себя, нового неведомого мира, на который он переносит свою любовь к навсегда потерянной женщине.

Точки над «I» в истории гибели Атлантиды по имени «СССР» ставит персонаж рассказа «Русское кладбище» — старый учитель истории, проживший много лет в Азии. «Словно подытожив воспоминания обо всем, привнесенном сюда когда-то со звуком пионерского горна», а теперь «оставляемом навсегда вместе с конструктивизмом 30-х, что будет безлюбно разрушаться здесь, на краю земли, у гор, под этим небом, в обезвоженном континентальном воздухе колониальных иллюзий», учитель говорит капитану Капитанову, уходящему отсюда в составе одной из армейских частей, что «коготь нашего присутствия» не изменил, а лишь слегка затронул древний мир, который по-своему жил до «нашего присутствия» и вряд ли будет сожалеть об его отсутствии теперь.