Киев — странный город. Здесь очень легко из конца ХХ попасть в XI век, слушая тысячелетнюю музыку лаврских пещер. Легко и хорошо гулять сецесионными переулками и выходить к какой-нибудь «Браме Заборовского», раздуваемой ветрами барокко. Пространство — время слоисто и многообещающе.
Люди неоднозначны как и город. «Человек одномерный» — это явно не о киевлянах. В городе, конечно, живет много художников. И если среди киевлян вообще много чудаков, то среди художников — каждый второй.
Женя, Евгений Радзиевский, фанатик живописи.
«Если бы я был волшебник и исполнял желания, чтобы ты хотел? — Большую, светлую мастерскую. И чтобы постель — возле мольберта. Проснулся — и писать».
Верит в абсолютное мастерство.
«Достичь?
— Полной свободы. Но она — она на стопроцентной точности руки».
Так мальчики, отдаваемые семи лет в Академию художеств, мечтали о «верной руке», Шевченко завороженный смотрел на мелькающую кисть «великого Карла».
Женя не очень много читает. Некогда. Раньше, бывало, пил, и еще как(!), но зато способен часами говорить о любимых — Фешине, Коровине, Илье Ефимовиче. Мазок, композиция, пятно. Картины помнит по годам, лучше любого искусствоведа.
«Репин? — Ну, кто Илью не ценит, тот...»
Женя выражается крепко, но метко.
«Художник должен быть честен. Самое нехорошее — спекуляция умением писать» (о Глазунове).
Мечтает написать «большую картину».
«Тебе не кажется, что ты немного из XIX века?» Женя смотрит непонимающе, но отнюдь не растерянно. У него другое время. В нем возможны и «крепкая живопись» и «большая картина» и даже «желание что-то изменить в этом мире». И разве это так уж плохо? Когда Александры Михайловичи меняют профессии — это одно, но когда Жени мечтают о «настоящей живописи» — совсем другое.
Женя — дипломник Украинской академии искусств. Крепкий, суровый мужчина, бывший боксер — и нежнейшие, «чеховские» девушки в шляпах на холстах. Рассеянный, аскетично-богемный быт — и конструктивный, академический рисунок. Школа Зарецкого. «Каждый день до одиннадцати вечера!» Яростная живопись, на одном дыхании, мастихином — трепетная, импрессионистическая лепка светом, цветом, солнечным лучом.
Солнце. К нему отношение особое, почти молитвенное. Чтобы не случилось, Женя рано встает и пишет. Целый день, пока есть солнце. «Мы, как и Франция, солнечная страна. И живопись должна брать и отдавать! свет. Все пронизано им.»
Его холсты — посланцы страны света. Если на наше макондо выпадает столетний дождь, по его картинам в квартирах счастливцев люди не забудут о солнце. Его маленькие картинки — островки безмятежной гармонии в мире дисгармонии.
«Что-то слишком красиво? — А что, писать ужасы? Мир ими переполнен. Спасти может только красота, добро. — В церковь ходишь? — Ходить не хожу, но художник без Бога в душе? Думаю, это невозможно.»
Женя мечтает о «большой картине» — «всколыхнуть», «изменить». Невероятные, по нашим временам, мечты. Но не в этой ли чистоте и наивности одна из лучших традиций нашей культуры?
Диплом 1995 года Евгения Радзиевского в Украинской академии искусств — «У черты». Шумная, сияющая жизнь и нищенка с ребенком. Солнце и тень. 1885 или 1995? Для Жени это не важно, он ведь идет к Истине, в его пространстве — времени другие координаты.
А живопись крепкая, «солнечная».