Один нехитрый рецепт: берете несколько фактов из жизни тусовки, приправляете их соусом из ненависти, цинизма и сарказма, добавляете для аромата немного скуки и пустоты, для пикантности — любви, а для мягкости — памяти детства. И — готово! Блюдо под названием «Духless». Автор — Сергей Минаев. Глянцевые журналы покажут вам лишь оболочку, желтая пресса пощекочет фактами. А хотите так, чтобы еще слова, и почитать? Хотите заглянуть в жизнь тусовки с черного входа? Тогда вам — сюда.
Читать хорошо. Читать полезно. Читать Пелевина, Бегбедера, Уэльбека, Кляйн, Миллера, Сэлинджера, Ремарка, Ерофеева... А потом хорошо сесть и написать книгу. Особенно когда у тебя на руках такой актуальный материал, как нелегкая жизнь модных тусовщиков, прожигающих ее в клубных ристалищах, алкоголе, наркотиках, сексе... Вербализовать кризис среднего возраста, запутавшись в открытых перед тобой возможностях, за дверью которых — то же, что и внутри: пустота, смерть надежд и желаний, а все твои душевные муки — последствия абстиненции.
Знакомьтесь: ненастоящий человек. Топ-менеджер, конформист поневоле, антиглобалист и нигилист на содержании у транснациональной компании, кусающий кормящую руку, «корпоративный самурай», сноб не без стеба, бытописатель Москвы тусовочной...
Имени его мы не знаем: в тексте он то «брат», то «партнер», то «друг». Может, для нас должно быть очевидным, что имя ему — Сергей?
Его dress-code: часы — Breitling for Bentley, пальто — Pal Zelieri, кроссовки и спортивная сумка — Fila for Ferrari, мокасины — Tod’s, футболка — Mochino, костюм — «офигенный» от Paul Smith, свитер — Paul&Shark, спортивный костюм — серии Vintage, зажигалка — Dupont…
Такой вот хомо-брендикус. Что должны сказать эти подробности? Или они — знак своим, код «свой-чужой»? А может — такой себе product placement? Но поверим на слово писателю, провозгласившему, что главная его задача — оставить для истории точную картину современности. И он ее оставил. Картину мира фальши и лжи, путеводитель по Москве тусовочной, своеобразный московский «бестиарий» — эскиз резервации, границы которой проходят по МКАДу. И будут ли через 20—50 лет судить о нравах Москвы по «Духless» (как утверждает автор) — вопрос. Скорее, судить будут по жизни «селя из вновь прибывших, говорящем на тюркско-хохляцкой языковой смеси, изобилующей американизмами и блатным сленгом».
Язык же самих героев книги — это смесь русского блатняка и бизнес-сленга, ненормативной лексики, десемантизирующихся единиц «типа», «брат», «чувак», «мега», «супер», «реально»… Эта легкость в обращении со словом, когда неважно, на каком языке назвать, высказать мысль, эмоцию — эта неразборчивость создает ощущение, что роман написан не русским языком, а каким-то интернациональным сленгом, оставляющим впечатление размытости, прерывистости смысловой ткани повествования.
Сюжетно роман состоит из нескольких эпизодов с перемещениями героя из клуба в клуб, на работу и в ресторан, встречи с любимой девушкой, путешествия из Москвы в Петербург (хорошо, кстати, читать и Радищева), набора далеко уже не новых характеристик и критики наиболее знаковых атрибутов современности: корпораций, брендов, рекламы, антиглобализма, контркультуры, Сети...
Как для освежения восприятия и угасших желаний герой нюхает «кокс», так по замыслу автора каждой главе предшествуют эпиграфы — своеобразные допинги для письма. Побольше цитат! Смешение полное, где Оруэлл и КАСТА, Мадонна и Генри Миллер, Пушкин vs Бивис и Батхэд… Нужно ведь выстроить родословную, от чего-то оттолкнуться, припасть к источнику, нарисовать своеобразный background, который подсвечивал бы повествование, создавая иллюзию глубины и объемности, но только лишний раз свидетельствует о всеядности современной масскультуры.
Увлекшись рассказом, время от времени герой спохватывается: сюда не мешало бы обобщение, вывод бы какой, лучше попарадоксальнее, поциничнее, в виде афоризма или моральной максимы, в которых сочетаются пафос неофита-нонконформиста, рьяно бичующего пороки погрязшего в грехе мира брендов и «мумий», со снобизмом и кайфом от ощущения принадлежности к этому миру. Лишись он его — и утратит почву под ногами, ибо нечего будет обличать и ненавидеть, нечему будет себя противопоставить. И все это — игра в нонконформизм и контркультуру, не без славянской тяги к обобщениям, мироспасательству, морализаторству, поискам града Китежа, апелляциям к духу.
В контексте романа как-то особенно коробит от слов «бездуховность», «духовность», «бедные духом», библейских интонаций типа — «воистину, мы все здесь бедные духом». Упрек героя к современникам в пустоте, бездействии, отсутствии каких-либо задач, идеалов и помыслов изменить все к лучшему — не «катит». Никакой альтернативы нет и у него.
И дети страны, которой больше нет, смеющиеся над ее и своим прошлым, коллеги по борьбе с пустотой...
И откуда есть пошло часто повторяемое слово «пустота»?
И этот пафос говорить от имени поколения... Потерянного поколения, которое из generation perdue превратилось у Минаева в поколение wasted. Но elegantly wasted, как же иначе? Прошедшие не через поля битв мировых войн, а через борьбу за место под солнцем, солдаты Великой Корпоративной Армии, павшие жертвами добровольного рабства и высоких зарплат, участники офисных кампаний, ветераны корпоративных войн.
Психологический прием вовлечения? Честнее и правдивее было бы говорить от своего имени. Не всякая жизнь столь бездарна. Не всякие мечты о счастливом будущем похоронены. Словом, R.I.P. на кладбище haute couture.
Возможно, подобные книги играют роль своеобразных предохранителей, клапанов, через которые стравливается давление ненависти, накапливающейся у низов, которые «не могут думать по определению», к верхам, которые «не хотят думать».
Автор обманывает читателя, читатель, покупая книгу, обманывает писателя, в итоге — никто никому не верит, и все идет как надо.
И финал — не без обязательного для «хорошего плохого героя» лучика надежды. И все хорошее, что осталось, — это он и память детства. Но «богатым возможностями и бедным духом» нет дороги обратно. Этот СЕРВИС НЕДОСТУПЕН…
Минаев С., Духless. Москва: Издательство АСТ, Хранитель, 2006.