«Счастливый миг единения:
поляк Мацей Козловский в роли украинца Кривоноса («Огнем и мечом»)» |
Гостьей Союза кинематографистов Украины на прошлой неделе стала Доброхна Даберт, польский киновед из Университета им. А.Мицкевича в Познани. Она выступила с лекцией на тему «История и современность в польском кино последнего десятилетия». Когда-то у нас хорошо знали, что происходит в тамошней кинематографии. Более того, ревниво-доброжелательно следили за всеми перипетиями той, более раскрепощенной киножизни. Не то нынче. Кроме телевизионной «Экстрадиции» да цепляющего нас за живое спецпроекта Е.Гофмана «Огнем и мечом» рядовому киноману и вспомнить, пожалуй, нечего. Благо, Польский институт в Киеве последнее время стал регулярно знакомить желающих с национальным кино. Вот приспело и послание от польской киномысли. Как она оценивает свою декаду кинонезависимости? Чем их кинопроцесс отличен от нашего за тот же отрезок времени? О том и думалось при знакомстве с сообщением
г-жи Даберт.
Как выяснилось, поначалу наши посткоммунистические пути-дорожки были на удивление схожи. Сначала — свобода, заставшая социалистическую Х музу врасплох и ввергнувшая ее в крайнюю эйфорию — «свершилось!!!» Затем этап сублимации подавленных желаний в потоке разоблачительных картин в стиле «социалистического сюрреализма». У них «Сауна» Ф.Байона, «Подслушанные разговоры» С.Чесиньского, «Смерть как краюха хлеба» К.Куца и др. У нас ленты типа «Имитатора» О.Фиалко. Потом отрезвление под прохладным душем экономических требований свободного рынка и инвазии американских моделей кино. В связи с чем — смена эстетических и социальных критериев на коммерческие и потребительские, уменьшение выпуска картин и сокращение прокатной сети, но главное — превращение экрана из иконы передовой интеллигенции в макдональдс жвачного филистера. По словам
г-жи Даберт, тогда возник общий кризис Мысли, была утрачена Идея и с этим фактом предстояло сживаться. Раньше, полагает она, интеллигенция группировалась вокруг кино как одной из главных «явок» интеллектуально-демократического подполья. Грянуло время, когда это стало излишним... Вот тут-то и возник тот перекресток, где польское кино двинулось направо, а наше по привычке — налево.
Во-первых, наши западные соседи в середине 90-х не снизили объемы кинопродукции далее некоей критической черты, как это сделали мы, и у них смогли продолжить свою творческую жизнь главные носители национального киноопыта — живые классики знаменитой «польской школы» всех трех ее поколений. Причем даже самые старшие из них сумели органично довысказаться о прошлом, и, перевернув эту страницу, постарались обрести новое качество. Так, один из главных апостолов «школы» Анджей Вайда за 90-е годы снял шесть больших работ, причем, как полагает г-жа Даберт, в «Перстне с орлом в короне» (1992) режиссер подвел окончательные итоги «школы», а в «Пане Тадеуше» (1999), по его собственному признанию, сменил свою авторскую позицию: полностью отказался кого бы то ни было поучать и впредь вообще исполнять миссию национального пророка. В то же время украинские корифеи (за исключением всегда экстерриториальной К.Муратовой), чуть ли не полностью и фактически принудительно отлученные от творчества, наоборот, в простое стали впадать в мессианские экстазы и искать внекинематографической славы и административно-должностных услад. Отдельные фильмы, снятые ими, даже стыдно называть.
Во-вторых, поляки к середине 90-х, как кажется, нащупали пути противодействия «американщине», появились признаки искомого баланса между усредненными международными стереотипами, на которые так отзывчива молодежная аудитория, и насущно важным национальным материалом. Думаю, для иллюстрации этого Д.Даберт и привезла в Киев видеокопию фильма Кшиштофа Краузе «Уличные игры» (1996). Здесь реальная история гибели в 70-е годы студента-инакомыслящего Станислава Пияса, основанная на рассекреченных данных госбезопасности, подана в парадокументальной стилистике типично американского жанра «рolitical fiction». Разумеется, ничего подобного из творчески конструктивного противостояния далекому Голливуду наше кинобытие за истекший период не породило. Зато уже предприняты практические попытки обуздать американцев «в своем доме» грубой административной силой — финансово и юридически. А курировать такую защиту отечественного духовного пространства, конечно же, будет наш киночиновник, не отличающий Брессона от Бессона.
Наконец, как явствует из доклада г-жи Даберт, сегодня польское кино разгосударствлено полностью и деидеологизировано тотально. Противоположные процессы ускоренными темпами протекают у нас. Для сравнения достаточно сопоставить два национально престижных проекта — их «Огнем и мечом» и наш «Мазепа».
В первом случае режиссер заложил в банке все свое состояние, чтобы создать картину, и победил в борьбе за публику. Второй, отхватив (по сути у своих коллег) львиную долю общего госфинансирования, ныне сетует на обделенность средствами и, я уверен, любые неудачи в будущем будет этим и мотивировать. О культе «державничества» в искусстве и говорить нечего. У нас его исповедуют, а в европейском мире связь творчества с государственными милостями принято трактовать как аспект несвободы художника. Таким образом, победив в первых рядах «перестройщиков» в борьбе за творческую вольницу, украинские кинематографисты сегодня наперегонки конкурируют за прежнее госярмо на собственной вые и даже гордятся победами на этом поприще.
...Что-то все-таки прочно засело в геноме отечественной социальности, что в некоторый момент хода событий заставляет нас резко изменять своим самым благим намерениям и целям, взлелеянным в худшие времена сокровенным мечтаниям, избранным нами же союзникам и попутчикам. Притом мы никогда не пеняем на себя, но исключительно на отвергнутое. В итоге перманентно обмениваем свободу на благополучие, а Божий дар — на яичницу. Внешнее впечатление, то бишь имидж, от того вряд ли выигрывает, зато внутреннее самочувствие всегда остается несокрушимым: «Шануймося, бо ми того варті!».