- Какое место занимает сегодня детская литература в мировом литературном процессе? - с таким вопросом я обратился к писателю Василию Довжику.
- Разделение литературы на детскую и взрослую я считаю искусственным. Так исторически сложилось, что во многих областях науки и искусства действовал принцип «разделяй и властвуй». Поэтому у нас существовал «несерьезный» отдел детской литературы, как бы вырванный из «нормальной» жизни. Пример мировой литературы показывает, что часто за детской ширмой прятались воистину гениальные, авангардные произведения. Льюис Кэррол, например, предложил читателям философский нонсенс, своеобразную теорию относительности, которую прекрасно понимают дети. В украинском фольклоре много прекрасной абракадабры, которую использовали в своих произведениях такие классики, как Иван Манжура и Степан Руданский.
Психология ребенка такова, что он постоянно изучает окружающий мир, красивые игрушки у него зачастую превращаются в кучу запчастей. Ребенок рассматривает все устоявшееся и узнает, из чего оно сделано и выстоит ли оно перед натиском искателя истин. Литература парадокса, «кучи запчастей», непонятна взрослым, но зато дети ее любят.
И детская, и взрослая литература упирается корнями в миф, в народное творчество, в их основе лежит игра, а значит, в книгах мы общаемся с миром виртуальным, придуманным. Детям предлагается неправда, сказка, в которой, впрочем, можно легко уловить подсказку, ее двойное дно. В зависимости от поступков героя у сказки бывает счастливый или несчастливый конец. Ребенок видит себя в герое, реальный мир - в выдуманном, он учится у сказки быть умным, сильным, добрым.
Детской литературой можно назвать также произведения из серии «с моим ребенком был случай…» или «когда я был маленьким…». Но настоящая литература пишется авторами, душа которых осталась в детстве. Уильям Фолкнер в романе «Шум и ярость» изобразил события, пропускаемые через призму сознания человека, который остановился в своем развитии на отметке трех лет.
- Сложно ли видеть мир глазами ребенка?
- Сложно, но не мне. Не исключено, что и я остановился на какой-нибудь возрастной отметке и гляжу на мир глазами человека, которому, например, семнадцать. Талант детского писателя невозможно в себе развить, с ним надо родиться и в будущем писать именно так, а не иначе.
- Что представляет собой современная детская литература?
- Слово «парадокс» с греческого языка переводится как «необычный». Наша литература была обычной, поскольку обслуживала определенную идеологию. Я смотрю на творчество как на работу гончаров. Когда-то они продавали огромное количество утвари - горшков, мисок, тарелок, кувшинов, все это было прекрасно расписано и служило очень долго, но со временем гончарное искусство исчезло. Сейчас гончары продают то, что у них покупают - дырявые горшки, в которые садят кактусы. Нельзя судить строго детскую литературу, издававшуюся здесь - она была государственной. Но и в тех условиях появлялись островки настоящего искусства. Грех не вспомнить хотя бы Всеволода Нестайко, Богдана Чалого или Анатолия Костецкого… Их книги были переведены на множество языков и остались в мировой литературе.
- Расскажите о себе и своем творчестве.
- В детстве я хотел быть кем угодно, но только не писателем. Но мои друзья, с которыми я пас коров, заметили мой дар придумывать смешные дразнилки на детей из соседних улиц. Выходит, что я нашел себя в дразнилках. Писать я начал в то время, когда писатели были никому не нужны. Редакционные планы были заняты авторами, бывшими на войне, огромным количеством шестидесятников, которым, наконец, разрешили печататься, и другими очень уважаемыми людьми. И только в детском издательстве «Веселка» для меня нашлось место, и там я выпустил большинство своих книг. Первая, сборник акростихов-загадок, вышла в 1975 году. Редактор издательства Василий Гринчак сказал тогда в шутку: «Василь, это классика». И правда, я теперь классик - в учебниках для первого и второго класса, в разных школьных хрестоматиях можно встретить мои тексты. Выпустил я также книгу о художнике-микроминиатюристе Николае Сядристом, повести «Літаченя-квітка», «Втеча», «Уперта хата». С «Хатой» была отдельная история. Сдал я рукопись в сентябре 1985 года. Пока ее готовили к печати, случилась авария на ЧАЭС. Мне сказали: «Мы не можем это печатать, потому что все это очень похоже на Чернобыль». Получается, что опередил время. Рукопись задержали на два года, за которые я уже сознательно дописал «чернобыльские» главы. Так что книгу писала сама жизнь. В 1991 г. вышел «Прерванный урок», события которого заканчиваются в третьем тысячелетии на опустошенной Земле, где вместо Киева - село Уран-Гуде. Сейчас я «пишу в стол», жду времени, когда за интеллектуальный труд будут платить. Спешить мне некуда, дом есть, работа - тоже, я оптимист и поэтому уверен, что все у нас будет хорошо.