Существуют фразеологические конструкции - "футбол нашего детства", "кино нашего детства". В этом ряду должна быть еще одна: "театр нашего детства". Хочется "внедрить" ее в обиход на этой неделе: 28 января исполнилось 95 лет со дня рождения Киевского театра имени Ивана Франко.
По такому поводу праздников пока нет. Ну и не надо. Театральные праздники живут не в афишах траурного цвета и не в мертвой воде никем не читаемых тЭатроведческих опусов из жанра "нудьга"…
Подлинные театральные праздники - родом из детства.
Из черно-белого советского "ящика".
Не сомневаюсь, те черно-белые телевизоры ("Рубин", "Рекорд" и "Рассвет"), для многих провинциалов и становились окнами в украинский сценический мир. Благодаря экранизациям лучших спектаклей франковцев 50–60–70-х: "Украдене щастя", "В степах України", "Мартин Боруля", "Фараони" и другим (спасибо кинорежиссерам А.Швачко, В.Иванову, Т.Левчуку).
…Я даже не обратил внимания, как распался Советский Союз, как уже в свободной Украине демократы и бандиты поочередно менялись местами у властных корыт. Мне было некогда это все замечать или осознавать. Потому что другой, удивительный, мир из черно-белого "Горизонта", населенный гениями-франковцами, становился параллельной реальностью. А там, в другой реальности, жилось "лучше и веселее".
Огромные бутафорские подсолнухи заменяли солнце. Лазурные небеса на сценических задниках манили "вдаль". Заплаканные глаза любимых актрис взывали к состраданию. Добродушные улыбки любимых актеров-комиков, право, были роднее-теплее, нежели гримасы злобных соседей - уже из повседневности. Из того самого детства.
Театральный критик А.Кугель еще в 1907-м написал об особом свойстве отечественных лицедеев: "Украинский актер оказался живым сосудом национального духа… И в истории народности есть глава чрезвычайной важности, она называется - "Пришел актер!".
Каждый, из тех, кто "приходил" из черно-белого ТВ в мир нашего детства - Ю.Шумский, Г.Юра, А.Бучма, Н.Ужвий, Д.Милютенко, Н.Копержинская, О.Кусенко (другие великие) - не казались, а были (!) подлинными носителями национального духа, национального характера, национального колорита.
Украинские актеры XIX и ХХ вв., не примите за пафос, стали такими же созидателями национального фундамента, как и великие отечественные писатели, философы, публицисты.
Прошло много лет с тех пор, как кончилось детство.
А вот смотришь порою какую-нибудь ветхозаветную версию старинного спектакля франковцев на "Культуре" - и понимаешь… Нет между актерами и их сценическими образами - ни зазора, ни белого шва. Ни сучка, ни задоринки. Абсолютное, просто пограничное, растворение в персонажах.
Разве может быть не "живым" голова колгоспу Галушка из абсурдной советской комедии? Или можно не поверить трагическому взгляду Задорожного, когда у него крадут счастье?
Что же это были за люди? Что за кудесники? Почему время, переварившее в своей утробе уж столько имен, событий и шлаков, не стирает из памяти этих актеров-франковцев, их голоса, образы, силуэты?
Магнетизм подлинности. Соответствие божественного предназначения земной сценической "реализации". Еще какой-то безмерный художественный альтруизм, замешанный на самоотдаче, трудолюбии, театральной вере, человеческой порядочности и искренности…
Это все - они.
У Чехова в пьесе "Вишневый сад" есть фраза - "Посмотрите… Мама идет по саду… В белом платье… (Смеется от радости). Это она!"
Пусть же в этих несколько восторженных ностальжи-заметках и "они" пройдут по "саду". Может кто оглянется, узнает, вспомнит?
…В скверике возле театра, когда-то ежевечерне прогуливалась "главная" актриса. Почти полвека была примой. Никакие вихри враждебные не могли пошатнуть ее статус. С детских лет мелодика голоса Натальи Ужвий врезается в память, в подсознание. Когда только-только ее Анна отводит взгляд от "нелюба" - Задорожного, а потом напевно-мелодично произносит - "Цить Миколо, не плач! І на мене вини не звертай. Ти ж знаєш добре, що моєї вини тут мало. Силою віддали мене за тебе. Доки сила моя була, я була тобі вірною, хоч іншого любила. Але тепер не стало моєї сили…".
За этим "не стало сили" разверзается бездна. Рушатся сразу три жизни.
Одни критикуют эту актрису за чрезмерную интонационную "напевность". Другие ее боготворят. В результате прав тот, кто называет ее "поэтессой украинской сцены". Опять-таки цитируя Кугеля, напомню о "музыке души", отличавшей великих украинских актрис.
Ужвий, и правда, не только "играла", казалось, она еще и пела. Каждая роль выстраивалась мелодично.
Принято "затюкивать" ее колхозниц из пьес А.Корнейчука (сыгранных, кстати, хорошо). Но спасибо С.Параджанову, снявшему в 57-м документальный фильм об актрисе. Потому что в осколках-кадрах картины - Ужвий в ролях большого мирового репертуара. Совершенно другая, феноменальная. В нескольких минутах старой пленки ощущаешь в ее Кручининой - "встречу Курбаса и Юры". То есть высоту и исповедальность двух, впитанных ею, театральных молитв.
Зрителя нельзя обмануть, его нельзя одурачить. И когда несколько десятилетий подряд этот зритель "валом валит" на ее спектакли, а затем обсуждает в городском транспорте ее трагические потери - значит все-таки это не "конструкция" образа первой украинской советской актрисы. Это и была большая актриса - в координатах своего сложного времени.
Отголоски "мифа Ужвий" долетают даже до "сегодня". На одной из встреч с читателями меня спрашивают: "А вы знаете, что сын Ужвий умер не своей смертью…" - "А что случилось?!" - "Об этом мало кто говорит… Но то был "заказ" Кагановича…" - "Зачем? С какой целью?" - "Шла охота на украинскую творческую интеллигенцию, использовались разные сценарии ее устрашения…" (Миф? Сплетня? Бред? Да нет, - "театр").
Гнат Юра в этом "театре нашего детства", в первую очередь - Мартын Боруля. "Граб… Граб… Це мені ще і на руку - нехай граблять!", - буквально слышу "как" это говорит его герой, "уродзонный шляхтыч". Удивительная по своей подлинности, объемности и колориту работа. Одни играют трагедию маленького человека, другие - комедию такого же клоуна. Юра играет трагикомедию доброго человека. Причем средствами не только украинского национального театра, присутствует в его герое и мольеровский комический масштаб. Слегка наивный, цепкий и простодушный, но при этом, он всегда - хозяин положения.
В некоторых мемуарах пишут, что Юра и был "хозяином положения" разных ситуаций и обстоятельств своей эпохи. Когда, например, строил украинский национальный театр в большевицкую "страду" и однажды пришлось заручиться поддержкой товарищей-коммунистов с Киевского кабельного завода. Или когда укреплял репертуар еще молодым Корнейчуком (он сам и нашел этого драматурга в Киеве в районе улицы Тургеневской).
Таким же "хозяином" он был на репетициях. Категорически не признавал методику иных режиссеров, приходивших в репзалы с тетрадочками и заранее расчерченными мелом мизансценами. Он возмущался их "схематизмом"! Как хозяин, он строил новый сценический мир - через непредсказуемый импульс, через природу артиста. У него не было заготовок. Его театр (актерский, этнографический, реалистический, социально-компромисный) рождался - здесь и сейчас - под бдительным руководством хозяина. Такой театр оказался долгожителем. Многие спектакли пережили мастера.
Когда уже на закате лет его, отца-основателя, "подвинули подальше", он все равно оставался хозяином. Даже "вне" игры. Говорят, распахивал окно своей квартиры (напротив
театра) - и, увидев молодую красивую актрису, командным голосом требовал: "Ану, зіграй мені зараз, ось тут, циганку Азу!" За несколько минут "Аза" была сыграна! Никто не смел перечить отцу-основателю.
В экранизированном "Борулі" сложился просто великий актерский тандем: Гнат Юра - Марьян Крушельницкий. Их пикировку - хозяина и слуги - могу цитировать без запинки.
Впрочем, они не только "пан та наймит", они - как два микромира. В каждом - своя вера, бытовая наполненность, фольклорная аранжировка. Они - как Дон Кихот и Санчо Панса - только в ином национальном измерении.
С 1954-го по 1956-й Крушельницкий был главным режиссером театра. Между "Мартыном" и "Омельком" пробежала не то, чтобы черная кошка - между ними разверзлась бездна. Двоевластие сильно сказалось на климате театра.
Сразу после Победы, в 1945-м, Юра поставил один из лучших своих спектаклей - "Сто тысяч" И.Карпенко-Карого. И вот снова в "театре нашего детства" раздается еще один незабываемый, с треском и хрипотцой, тембр: "Їдеш день - чия земля? - Калитчина! Їдеш два - чия земля? - Калитчина! Їдеш три - чия земля? - Калитчина…"
Дмитрий Милютенко в роли Калитки - чудо-чудное в галерее франковских образов. Здесь уже не трагикомедия, как у Борули. Здесь - чистая социальная трагедия. Для героя Милютенко потеря не измеряется количеством купюр, тут потеря смысла жизни и почвы под ногами.
Милютенко замечательно играл Шута в "Лире". Снимался в прекрасных фильмах Андрея Тарковского и Юрия Ильенко. Но в памяти масс он все-таки остался положительным председателем колхоза Часныком из комедии "В степях Украины". Колхоз его назывался очень смешно - "Смерть капитализму!". А у оппонента - Галушки - "Тихе життя". Разные политические векторы и конечные социальные цели.
Боги мои, что же это за дуэт - Милютенко и Юрий Шумский... Оба - фольклорные элементы. Какие-то социально-сказочные герои. В схематичную комедию артисты, благодаря своим природным темпераментам, привносили какую-то "раблезианскую" карнавальность! Конъюнктурная пьеса, когда-то поддержанная Сталиным, превращалась в фантастическую комедию характеров.
Юрий Шумский, когда ему только дали прочитать пьесу "В степях…", вначале испугался и сюжета, и образа. И отказался играть. Его уговорил ученик - актер Валентин Дуклер: "Вот увидите, успех гарантирован!".
Уже во время репетиций остроумный Шумский тихонько подошел к суфлеру и попросил вписать в корнейчуковский оригинал фразу от себя - "В курсе дела?"
На первом же прогоне фраза "ушла в народ". А когда вышла премьера, а затем и экранизация - фразу цитировала вся Украина.
На "виставу про Галушку" секретари райкомов свозили председателей отстающих колхозов. Нарицательный образ использовали в воспитательных и в пропагандистских целях.
Сам же актер, человек с большим юмором, был абсолютным антиподом своему главному колхозному герою. В юности увлекался Мейерхольдом, работал грузчиком, конторщиком. Впоследствии его перебросили из Одесского театра в Киевский. Там ролью Платона Кречета он сразу и утвердил себя в искусстве. Никто не мог представить, что артист, достоверно игравший в 1934-м интеллигентного доктора, через шесть лет станет одним из главных комиков страны…
Здесь, конечно, последует отступление. Репертуарная палитра франковцев, даривших нам в детстве театральные праздники, хитро-мудро выстраивалась Гнатом Юрой по строгим законам амплуа.
Например, у Юры никогда не пустовала ниша "комиков". Все знают Мыколу Яковченко благодаря веренице анекдотов и киноролей. Увы, редко вспоминают не менее одаренного франковца-комика Николая Панасьева. Когда-то популярнейшего Оныська в репертуарном хите "Фараони": пьесу А.Коломийца сыграли более 2000 раз. Герой Панасьева смешно пародировал женщину: не кривлялся, а именно пародировал. В зале от смеха катались.
Юра взял его в труппу в 1941-м, сразу после окончания драматической студии. Панасьев переиграл десятки эпизодов, роли клеились к нему как блестки, переливаясь и отражая. Народность, искрометность, острохарактерность - все было в этом долговязом чудаке, одна лишь интонация которого провоцировала хохот.
Пожалуй, только экранизированные "Фараони" и сохранили одну из сценических работ артиста. Говорят, в лучшие годы он просто влюблял в себя женщин. Не голливудский плейбой, не Устим Кармелюк, а вот на тебе - подлинный сердцеед! Одна из его романтических историй географически связана со Средней Азией. После его "гастролей" в тех местах, в Киев нагрянула смуглая красавица с каскадом косичек. Она ждала ребенка - от него. Поэтому и и вынуждена была ретироваться из аула. Они сошлись. Панасьев был хорошим семьянином. Любил рыбалку. Круг его знакомых составляли не только театралы, но и "сильные мира". Он умер в 1980-м. Естественно, нынешнее поколение ничего не знает о нем...
"Комедийные характеры" всегда были щедро представлены в этой труппе - в частности, в ее женском отсеке.
Например, Валентина Салтовская. Актриса не первого плана, но до того "народная", что, скажем, ее бабу Катю из сериала "День рождения буржуя" многие полюбили с первой же серии. В театр она приходила, как будто только закончила сапать огород - "у хусточці". Она слыла воплощением "сельской культуры". Острая на язык, могла сказать, как припечатать. Могла дружить-дружить с Нонной Копержинской, а затем как обиделась - так и не примирились…
Воплощением "городской культуры" в театре была актриса разнопланового дарования - Полина Куманченко. В 1961-м ее пригласили из Харькова. Мне запомнился телефрагмент спектакля Владимира Оглоблина "Безталанна", где Куманченко играла сварливую свекруху Ганну. Но это в пьесе она "сварливая". Куманченко "бранила" невестку не потому что такая злобная, а потому что "так надо". Ругаясь, вроде бы извинялась: мол, не виноватая я - таковы "традиции". Внешне мягкая, сердечная, не очень счастливая - такой была ее героиня.
Полина Владимировна и Салтовская в 1974-м выступали "дуэтом" - в пропагандистской пьесе Александра Левады "Здрастуй, Прип'ять!". Две украинские сельские бабки, как впоследствие оказалось, воплощали на советской сцене здравый смысл "во славу Чернобыльской АЭС": они были против атомного монстра!
Пожалуй, бесспорным лидером характерно-комедийного репертуарного направления - была (и будет) Нонна Копержинская. Мой вечный "отголосок". С этой актрисой связано немало впечатлений, немало о ней написано. Но вот на днях нашел в папках-блокнотах ее рассказ - как играла Любку Шевцову в "Молодой гвардии". Актриса вспоминала, как опасалась своим комедийным напором "развеселить" советского зрителя, потому что сам спектакль - грозно патетический. Но уж как-то мобилизовала себя, спрятав комедийные шпильки, роль отчаянной Шевцовой получилась у нее не хуже, а может, и лучше нежели у Бабановой, Карповой или Макаровой.
Еще в этих же записках - рассказ Копержинской о съемках в очередном колхозном фильме "Щедре літо" (1950). Снимали на Черкасчине. Она "заигралась" перед камерой, забыла о вечернем спектакле. В полдень, придя в себя, прямо в костюме и гриме, понеслась на проезжую часть, встала посреди дороги и перед первым же водителем разыграла очередную "комедь": "Ой, людоньки! Довезіть до Києва! Чоловік ревнивий, якщо не повернусь до вечора, то вб'є!".
Достоверна была во всем. И когда "дурачилась" в жизни. И когда играла украинских сварливых старух. И когда играла уже европейскую породистую миллионершу Клару Цаханасян в "Визите старой дамы". Этот ее "театр" тоже - навсегда. В конце 80-х зритель "изменил" театру с политикой: залы опустели. Помню, как перед горсткой зрителей, выходя на авансцену, она играла свою душегубку Клару - так горько, так отчаянно, так пронзительно… Наталья Кузякина по поводу именно этой роли писала о "погружении актера классической украинской природы в драматургию, построенную по законам моделирования и превращения мира - и это погружение давало творческий взрыв невероятной силы". Так и было. Взрывалось сердце. Отголоски "взрыва" в ушах до сих пор.
В золотые периоды франковцев всегда были именно такие актеры - взрыватели, миросозидатели.
Например, великолепный Михайло Заднепровський, олицетворявший украинского рыцаря. Большого мужественного человека, за которым ничего не страшно - он защитит от всех бед (играл и Кармелюка, и положительных героев Корнейчука). Супруга Заднепровского - подлинная леди нашей сцены Юлия Ткаченко - была убедительна и в гротескно-сатирических образах (Клер Цаханасян), и в высокой трагедии (ошеломляющая Кассандра).
Еще одна незабываемая краска в этой палитре - полузабытая Валентина Плотникова. Одна из самых красивых актрис в труппе. В 70–80-е она была героиней в репертуаре. Строгий драматизм, некая литературно-поэтичная дымка свойственны многим ее образам. В Ленинграде судьба подарила ей встречи с Георгием Товстоноговым и Розой Сиротой. А в Киеве в 1968-м она ярко сыграла Лымеривну в одноименной драме Панаса Мирного. Зрители влюблялись в ее героиню - с первого же взгляда. Когда в 1978-м в театр пришел Сергей Данченко, предложил ей Анну в "Украденном счастье". Затем - Елену Андреевну в "Дяде Ване".
Ее чеховская героиня - интеллигентная, сосредоточенная на чем-то своем, жаждущая спрятать чувственность за внешней строгостью. Пожалуй, то была одна из самых красивых и умных чеховских женщин. Астров и Войницкий были от нее без ума.
Впоследствии Плотникова с комедийным вызовом играла Валерию в спектакле Владимира Оглоблина "Моя профессия - синьор из высшего общества". И уже окончательно утвердившись в статусе ведущей актрисы, она - неожиданно - порывает с театром… Вслед за мужем-архитектором переезжает в Москву. (Ее дочь - сегодня очень известная актриса Дарья Волга).
Финал судьбы Плотниковой - трагедия. Она стремится в Киев. Однако желание вернуться в родной театр - увы, безответно. В это же время ее истязают головные боли. Следует операция. Отказывают ноги. Талантливой актрисы не стало в 2002 году.
...Думая о франковцах, о лучших их созданиях, отчетливо понимаешь, что никогда эти актеры, чтобы они ни играли, не существовали на сцене "рядом с текстом". Лучшие из этих актеров буквально врастали в текст. И те, о ком вспомнил, и многие другие, такие же замечательные (не хватит места, чтобы рассказать обо всех отголосках праздников).
Театр Франко в середине ХХ века был "театром актерских своеволий".
И пусть сегодня как бы стыдливо отмахиваются от условности определения - "актерский театр" - но такой был. И такой возможен. Театровед Наталья Кузякина когда-то написала: "Украинскому актеру очень важно иметь два широких творческих крыла - традиционное и березильское. Перевоплощение и "перетворення"… В роли Тевье Богдан Ступка работает в классическом "перетворенні".
Конкретика еврейского характера вырастает у него до масштабов планетарной философичности…".
Сразу и вспоминается как художник Лидер окутал эту сцену в звездное небо, а режиссер Данченко разместил посреди Млечного пути великого актера.
Это был действительно театр перевоплощения и "перетворення". Где режиссер, конечно, - дирижер, но, естетственно - невидимый. Потому что в центре - Актер.
За Тевье и за Задорожным со временем посчастливилось наблюдать в зале (а не в черно-белом телевизоре, как за другими великими). Видел как из сезона в сезон эти герои - нет, они не старели… Они мудрели. Они трансформировались внутренне - вместе с актером.
В Задорожном, сыгранном Ступкой, с каждым очередным спектаклем проступало какое-то библейское просветление. Мало-помалу сама постановка превращалась в моно-спектакль: два других угла любовного треугольника были не так важны.
Конечно, это очень горький "отголосок" уже недавних времен… Роль Задорожного в пьесе Ивана Франко - последний выход на сцену большого артиста. Он играл, как всегда - как в последний раз - историю о страсти и бренности, об осознании неизбежности и невозможности смириться с нею же. Снова и снова слышится этот сценический текст, голос Задорожного-Ступки: "Анно, вспокійся, хіба ти не маєш для кого жити?"
...И еще часто мне "слышится" этот же голос, когда на площади Победы сажусь в свой трамвай "желание" под № 3, следуя до остановки "Гната Юры" - "Сынок, театр надо любить - только тогда он и ответит взаимностью".