При большом желании даже в патологически бессолнечном марте отыщутся приятные моменты и перспективы. Ободримся этапными, намечающими векторы дальнейшего развития выставками — интегральной экспозицией «Новые направления» в Союзе художников (14.03. — 26.03 и очередной стадией реализации проекта П.Бевзы, А.Литвиненко, Н.Малышко «Переход» (31.03 — 30.04) в Союзе художников (живопись) и ЦСИ при НаУКМА (объекты, видео, фотография) — о них читатель уже информирован. Все прочие , доводящие до завершенности картину бурления столичной художественной активности, выставки — тоже очень даже ничего.
Начнем со знакомства с харьковским фото. Гибрид философской прозы и фотографии, проект Андрея Авдеенко (фото) и Алексея Есюнина (тексты) «Отчет инопланетянина» создан в лучших традициях харьковских «фотокниг». Его фабула заключается в расшифровке дневника инопланетного шпиона, который то ли сбежал от опасной жизни на родину, забыв прихватить добытые сведения, то ли прижился, затаившись среди чужих. Взгляд меланхоличного гуманоида завораживает своей сверхъестественной отстраненностью. От вуайеристских замашек высшего разума человеку становится как-то не по себе. Наблюдатель выходит на охоту в сумерках, исследуя земную флору и фауну, главным образом один ее вид — homo sapiens. Первое, что фиксирует объектив Авдеенко- инопланетянина — смещенность человеческих лиц в животную сторону. И зависимость градуса этой смещенности от геополитических условий — межпланетному шпиону крупно не повезло — он попал в совковую Зоорландию.
Немного отступим в предысторию, обозначив контекст. Типологическая черта харьковского фото — укорененность в перверсивной социалистической реальности. В колониальные времена тут существовал едва ли не единственный в Украине очаг андеграунда, привился занесенный с московской почвы фотографический соц-арт. Эта соц-артовская фокусировка благополучно сохранилась по сей день.
А.Есюнин копошится в душе землянина, пытаясь влезть как можно глубже. Он составляет руководство для соотечественников, помогающее правильно избрать оружие психологической атаки. Сей справочник состоит из таких гностических афоризмов: «Самое страшное — их улыбки, на тысячу ладов обозначающие одно и то же — «я» или сильнее, или боюсь тебя... Завидуют они почти всему, что видят глаза, так как внутри себя считают это своим». Так высшая духовная, небесная раса поставила нас несчастных на место. Ощущение не из приятных, несмотря на то, что фотографии классные.
Живопись Нины Денисовой в «Персоне» вполне способна перевоспитать неверующих скептиков. Прибыв на вернисаж во всеоружии своих предубеждений против всего диапазона женского искусства — от феминистически-гендерных упражнений, до работ традиционалистски-матриархальной ориентации, выйти оттуда можно было, став чуточку гибче и толерантней. Природа моих предубеждений проста. Да, мы живем в мужском, жестоком и агрессивном мире, против сего постулата на флаге феминизма спорить бесполезно. Так же, как бесполезно менять мир.
Почему же столь искренним и убедительным выглядит искусство Н.Денисовой? Наверное потому, что она далека от всяких идеологических построений — феминистических или каких либо других. Она лишь экстраполирует на холст личное и невысказываемое содержание души — чувства, инстинкты, мораль. Возникающий при этом мир созидательных женских ценностей не борется за существование, он просто существует. Это зазеркалье обставлено самыми простыми истинами и вещами, но они и являются самыми важными в жизни человека со времен каменного века. Женский мир — самый прочный мир, он не подвластен времени, выставка ведь так и называется — «Мой неолит». Вот ребенок играет глиняной куклой, и зритель улавливает аналогию: человек тоже глиняная кукла в руках Бога. Грубая земная субстанция есть начало и конец жизни («К глине»). И пока ангел медленно падающий с неба к вам, еще не закончил свой путь, надо спешить сочувствовать и ощущать нежность. Звучит чересчур сентиментально? Пожалуй, но в этой обволакивающей сентиментальности женского мира чувствуешь себя защищенным. В прошлом иллюстратор детских книг, Н.Денисова и в некоторые живописные работы привносит долю графичности, иллюстративности. Но для высказывания, ее «невысказываемого», Денисовой более всего подходит тонкий ассоциативный язык абстракции.
Художники театра вторгаются в нашу парафию относительно редко, но все-таки случается — Андрей Александрович-Дочевский, главный художник Национального драматического театра, выставился в галерее «Лавра». Такие экспозиции, предоставляющие возможность дистанцированного от обычных сценических условий взгляда, полезны и сценографам, и зрителям, давая повод поразмышлять над поэтикой и механикой жанра. Секрет успеха в нем — не отрывать свои художнические фантазии от авторского текста.
Органично срастается с чеховским текстом эмоциональная среда декораций, созданных для постановки «Вишневого сада» в «Театре Польском» г.Бельско-Бяла. В бесшумное незаметное умирание ветхих стен старого дома и душ его обитателей суетой и смятением вторгается бедствие ремонта и обновления. Удачна сценография Александровича-Дочевского к «Королю Лиру», поставленному в 1997 г. на сцене театра украинской драмы. Следуя за логикой трансформационного процесса, обретения королем Лиром самого себя путем избавления от сковывающих мирских благ, Александрович-Дочевский по ходу действия очищает сцену. Он движется от тесной клетки замкнутого сценического пространства к подлинной космичности пейзажа пустыни. Есть и решения, с которыми невозможно согласиться, например, футурологические изыски в постановке «Гамлета» в Тернопольском драмтеатре: по модернизированной версии сюжет перенесен на Марс. Главный элемент декораций — отвратительные пластиковые кишки-контейнеры, оберегающие остатки транспортированной с Земли жизни.
Один герой Набокова сошел с ума, случайно прозрев сущность вещей. Вероятно, таким способом писатель переносил терзающие его страхи в область литературного вымысла. Он сам с маниакальной настойчивостью соглядатая пытался проникнуть в скрытые метафизические мотивы существования вещного мира. В то же время как и всякий одержимый идеей, панически боялся достижения своей цели. А если (Бог с нею, помешанностью гениев) отнестись к загадке без излишней нервозности, можно ее разгадать. У некоторых, не мудрствующих лукаво, это получается.
Скомканные простыни на кровати, платьице, брошенное на стуле, пятна сырости на свежевымытом полу, импровизированный натюрморт на подоконнике — фотохудожник Рита Островская смотрит на то, на что смотрят все, но видит то, чего никто не видит («Тадзио» 28.03. — 10.04.) В ее простых откровениях нет и следа позы, постановочности, живописности мотива. Р.Островская извлекает красоту буквально из всего, из любого визуального «мусора». Она не стремится нравиться всем, ее аудитория ограничена кругом людей, воспитавших в себе культуру видения. Способных ощущать в ригористичных, интровертивно-минорных черно-белых отражениях «мертвой» натуры скрытую импульсивность и психологизм.
Парадоскально, но факт, — Островской удается найти свой мир, свой взгляд в нашу постшедевральную эпоху, когда все миры, все взгляды уже разобраны. Вероятно, ей повезло, потому что этот мир находился рядом, был задан изначально. Помимо серии «Мой дом» Островская выставила в «Тадзио» часть цикла «Евреи в Украине». Попутешествовав по провинции, она снимала уходящих в небытие обитателей захудалых местечек — старых людей и старые вещи, уже прожившие свою долгую жизнь.
Чтобы развеять грусть после предыдущей выставки, рекомендуем заглянуть в «L-арт», полюбоваться инновационной живописью Ильи Чичкана и Максима Мамсикова (31.03. — 14.04.).
Блестки и откровенно чувственные цвета неоновых закатов — эти тенденции актуальны не только в высокой моде 2000 года, но и живописи «новейшей волны», инициированной И.Чичканом. Его кредо — больше любви к жизни, и меньше эстетского снобизма. Свободные манипуляции с приставкой «пост» рождают чувство вседозволенности. Конечно же, это не живопись в каком угодно традиционном ее понимании, модернистском, или постмодернистском. Пройдены все «посты», и теперь — только цвет в конце туннеля. Преодолев секундный столбняк при виде однотонных цветовых щитов, то ли картин, то ли объектов, вы легко включаетесь в игру пространства и цвета, обживаете мерцающую блестками среду на грани реального и воображаемого.
Новеллы еще одного постживописца М.Мамсикова «прикалывают», хотя и не лишены изящества. Однако прежде чем прореагировать иронично, стоит понять, что для Мамсикова важен процесс материализации чувственных идей, а не результат — стилизованно неумелая, дилетантская живопись. Ведь он, замечает куратор выставки Н.Филоненко — художник-мнемозинист. Из пленки воспоминаний, раскручивающейся у него в голове, выкадровывает этапные фрагменты. Невразумительные для посторонних сюжеты, которыми нас угощают, еще подлежат расшифровке сквозь призму индивидуальности маэстро. Займитесь этим, изучите биографические подробности в живописи Мамсикова, среди сора его воспоминаний попадаются жемчужины, неожиданно лирические ракурсы — лунные отсветы на лысине опального знакомого императора («Горбачев в Форосе») или смазанное торопливым растром прекрасное мгновение «Деревенской любви».
Из чистого суеверия человека наивно надеющегося на дурацкие символические аналогии, остановим свое хроническое повествование на «знойной» живописи в «L-арте» — авось, весна все-таки наступит...