Олег Бийма 30 лет работает на киностудии «Укртелефильм», последние полтора — генеральным директором. Автор многих известных фильмов и сериалов. Экранная стихия украинского кинорежиссера Олега Биймы имеет как количественные, так и качественные измерения. Проявляются они сегодня в самом главном: он имеет своего зрителя. Это подтвердила и презентация нового фильма «Прощание с Каиром». О соотношении художественного и коммерческого, о новых современных технологиях, о ситуации, сложившейся в украинском кинематографе, был наш разговор.
— После премьеры фильма «Прощание с Каиром» услышала, как одна зрительница заметила: «Бийма хотел снять коммерческое кино...» Что вы об этом скажете?
— Несмотря на весь свой авантюризм, Бийма никогда не хотел снимать коммерческое кино. Это не его стихия, не его работа, образ мышления. Я не умею делать коммерческое кино. И даже если бы захотел его снять, не смог бы. А вот сделать более-менее современное кино в стилистике экшен-фильма, фильма-действия, в котором есть определенные рефлексии нашего времени и самого Биймы, трансформирующиеся в событийные отражения, отблески, — такое желание, естественно, было. В этом плане я хоть и чувствую себя уверенно, но живу с постоянным стремлением меняться. Пока себя изменяешь, до тех пор ты жив. И это чувство быть иным по отношению к самому себе и радует, и вдохновляет.
— Так, может, остановимся на соотношении, если оно вообще возможно, между «коммерционностью» и художественностью?
— Вообще-то такое соотношение возможно. Есть режиссеры, художники, способные арифметически или алгебраически вычислить определенный уровень зрительской заинтересованности в предлагаемом ими материале, то есть коммерционности кино. Хотя настоящий художник никогда не ставит вопрос, какое кино снимать. Он делает кино, которое чувствует, которое желает видеть. И знает — если этого не сделает, то какая-то часть его жизни уйдет с вакуумом, который он не заполнил.
Что касается «Прощания с Каиром», возможно, я мог бы его не делать, и не думаю, что это был бы вакуум в творческой карьере или биографии. Но знаю, просто так ничего в жизни не происходит. Ведь есть вещи, которые не обязательно расшифровывать до конца.
— Так что, старое доброе кино умирает? Тем более Феллини, Бергман, Тарковский рождаются далеко не каждый год.
— Кино, как и любой вид искусства, переживало свои золотые, серебряные и черные времена. Сейчас все говорят, что мировое кино в кризисной ситуации. И это связано, пожалуй, с тем, что каждый излом веков, тем более тысячелетий, требует новых идей, подходов, сентенций. Но пока, наверное, наша кинематографическая и художественная элита этой ампулы вечности не нашла. Ампулы нового влияния на мир. Поэтому многие считают, что кино, в том числе и мировое, переживает кризис.
Я бы назвал эту ситуацию «ожиданием». А новые идеи, генераторы идей находятся в стадии накопления интеллектуальной, эмоциональной базы. Должен произойти определенный взрыв или бум. Возможно, это случится через 5—10 лет, — не берусь прогнозировать, и начнется новая эпоха в мировом кино, и в украинском, наверное, тоже. Оно найдет свою нишу и своих исполнителей действительно культурного, интеллектуального уровня, которого все-таки ждет зритель.
Что можно сказать о старом добром кино, которое мы смотрим со слезами на глазах? В нашем случае это рефлексии того поколения, к которому отношусь и я. Мы воспитывались на этом кино, ведь оно было частью нашей жизни. Возможно, даже самой жизнью. И мы будем грустить о нем, но жизнь продолжается. С годами появляется новый поворот, взгляд на него, на будущее. Мое прошлое связано с открытиями Бергмана, Феллини, Бунюэля, Тарковского, иных гениальных кинохудожников. Они открывали новый мир, горизонт. И жизнь, трансформированная через их фильмы, была совершенно иной, философски осмысленной, чрезвычайно интересной, даже будучи грубой, сложной и трагедийной. Это была эстетика, подаренная нам плеядой художников, которые появились почти одновременно и заявили о себе потрясающим искусством. Невероятно интересным, возможно, даже более интересным, чем развивавшаяся параллельно литература.
Сегодня кинематограф перешел в иную ипостась. Начал заполнять развлекательную нишу, иногда бездумную, зрелищную, превращаясь в какой-то механический набор открытий в сфере новых технологий, техники, колоссальных видеовозможностей. То есть прорывов ноу-хау, обусловленных техническими средствами, а не творческими.
— Нет ли в этом угрозы кино как искусству? Ведь подобная «замеханизированность» оттесняет на второй план и характер, и чувства. Хотя и производит впечатление. Так, глядишь, еще немного, еще какая-то новинка — и зрители в зале будут тонуть вместе с «Титаником»...
— Зрители бывают разные, может, кто-то и утонет. Кино ведь всегда развивалось в нескольких направлениях: оно было и развлекательным, и техническим, и технологически совершенным, с одной стороны, поражало какими-то спецэффектами. И поклонников подобного кино, возможно, больше, чем того кино, которое всегда заставляло волноваться, воспринимать мир через призму интеллекта, ума, эмоций. Поэтому я не думаю, что существует угроза его исчезновения, как нет угрозы исчезновения живописи, литературы или сценической работы. На любой товар есть покупатель, у любого фильма найдется зритель. Серьезный, умный, не желающий воспринимать мир через примитивные понятия, а стремящийся духовно расти, стремящийся сам его закодировать в формулы и эти формулы расшифровывать, проходить через сложные переживания, эмоции. Такое кино сегодня снимается в Европе, не во всей, к сожалению, как это было когда-то. Раньше Восточная Европа (Россия, Украина, Польша, Чехословакия) выдавала работы высшего сорта, абсолютно невозможные в постановке Голливуда или Западной Европы. Это были фильмы, диктовавшие образ мышления, жизни, предлагавшие пути выхода за рамки банальных истин и простых рецептов.
Думаю, что никогда не исчезнет зритель, желающий употреблять умную пищу, иногда сложную для поверхностного восприятия. А кино будет всегда, как и любые иные виды искусства. Ведь люди не совсем дебилизировались. Дебилизация, происходящая по вине телевидения, разумеется, нанесла страшные раны человеческому уму, эмоциям, духовности. И не только у нас, но и во всем мире.
Потреблять интеллектуальный продукт — все-таки это желание определенной части человечества (возможно, 10—15 процентов, точно, пожалуй, этого не знают и специалисты, занимающиеся социологическими исследованиями), стремящейся подняться над собой и возвысить других. Мне кажется, что невозможна тотальная, тоталитарная история, когда кино поглощается коммерцией или низкой духовностью.
— Но ведь во все времена людей привлекали, скажем, исторические фильмы. Может, есть надежда вернуть зрителя в залы хотя бы этим? Ведь подобные фильмы могут быть одновременно и художественными, и коммерческими?
— Дело в том, что коммерческое кино никогда не делало погоды. В любом случае в нашем менталитете (слово, которым я стараюсь пореже пользоваться) всегда было стремление познать человека, его внутренний мир через очень простые средства его показа. Зрительский мир никогда не требовал, на мой взгляд, усложнения до сверхъестественных, чрезмерных сентенций или афористических представлений. Человек должен быть представлен в житейских ситуациях. пусть, и сложных, но которые позволяли бы проследить, проанализировать его и через эти ситуации открыть определенное богатство или низость человека.
Меня беспокоит другое. У нас странная аура вокруг украинского кино. Мне иногда кажется, что происходит какой-то мятеж вокруг кино, телевидения, телевизионного фильма, украинской культуры вообще. Дело в том, что ответственные люди, которые по долгу службы обязаны протежировать искусству, стремятся всемерно поддерживать акции по его уничтожению, постоянно показывая, что оно находится на низком уровне, что оно вторично. Иногда это делается казуистическими методами — якобы поднимая его на щит, а с другой стороны — все сводится к тому, чтобы оно не состоялось. Той же студии имени Довженко можно было бы запустить 10—20 малобюджетных проектов, из которых три-четыре имели бы резонанс. Остальное было бы фоном, профессиональным или не очень, но это было бы определенным толчком для развития, для продолжения традиций, существовавших в украинском кино, для поисков новых тем, идей, форм или осмыслений.
А что происходит? Один-два крупнобюджетных фильма-монстра, не находящие адекватного решения, — и вложения государства оборачиваются для кинематографа противоположной стороной. То есть доказывают, что украинское кино действительно бесперспективно, не имеет права на существование. Пока подобная политика будет продолжаться, в кинематографе или в сфере телевизионного кино никаких сдвигов не произойдет. Будут только декларации. Как чиновник, как директор студии «Укртелефильм» стремлюсь делать все возможное, чтобы украинское телевидение в лице «Укртелефильма» получало интересные, возможно, иногда парадоксальные, на первый взгляд, образцы украинского телевизионного кино. Ведь то, что происходит на коммерческих каналах или даже национальных, не имеет внутреннего импульса для развития. Но это уже иная тема...