«Клуб (англ. club) - общественная организация, добровольно объединяющая группы людей в целях общения, связанного с различными интересами, а также для отдыха и развлечения».
(Советский энциклопедический словарь)
Кому-то этот заголовок может показаться ироническим, когда поймет он, что речь идет об очереди в приемный пункт стеклянной посуды. Берусь доказать, что это очередь необыкновенная, в корне отличная от прочих наших очередей. Это, по сути, клуб. И будучи членом этого клуба, должен заявить: никакой иронии тут нет. Разве что немного грустной улыбки. Впрочем, всякий из нас посещает сие почтенное собрание по мере нагромождения у него в доме банок, склянок, бутылок. А иной - и не дожидаясь нагромождения. Он активный член клуба.
Раннее утро. Мороз. Над пританцовующим, похаживающим, постукивающим нога об ногу людским скопом клубится пар от дыхания. На стылом асфальте сумки, авоськи, мешки, битком набитые стеклотарой. Чтобы сдать ее до обеденного перерыва, надо занять очередь затемно, задолго до начала приемки. Разговоры пока не вяжутся - все с нетерпением ждут прихода приемщицы. Разве кое-кто поворчит. Время открывать, а Ильиничны все нет, благодетельницы здешней с оттопыренным карманом передника, из которого она раздает деньги за принятую посуду. Карман ее день ото дня делается все туже, поскольку деньги все дешевеют, а в обороте их все больше. Канула в небытие ее тарелка с мелочью, когда бутылка стоила 12-20 копеек. Нынче - шесть тысяч. Попробуй точно сосчитай, сколько карбованцев за мешок посуды. А Ильиничне и не надо точно. Кинет для блезиру косточки на счетах туда-сюда - и готово, получите двести тысяч. Как так? - иной раз подумаешь, - ведь прикидывал в уме пока стоял, вроде бы больше выходило. Иной раз и заикнешься даже: дескать, маловато, Ильинична, может, ошиблась случайно, всяко бывает? Где там! Не ошибается наша Ильинична. Сейчас ткнет тебе под нос бутылку с какой-то там невидимой щербиной, или банку надколотую, как бы даже присрамит, точно мошенника, будто ты умышленно надкусил это горлышко и теперь хочешь вернуть ей порченое народное до6ро. Махнешь рукой - бог, мол, с тобой, гони денежки. И на том спасибо, что избавила от бремени, да еще деньжатами наградила от щедрот своих.
Нет, что ни говорите, а сей благословенный институт, перешедший к нам из советских времен, приемный пункт стеклотары с его очередями в корне отличен от других очередей, каковых, увы, не становится меньше. Напротив. Стали они длиннее, горячее, конкурентнее от нехватки и почти отсутствия дешевого товара, сужения ассортимента. Здесь же все как было: неспешный, можно сказать, эпический ход продвижения очереди, та же музыка побрякивания порожних бутылок, постукивания выставляемой на прилавок посуды, и разговоры, пересуды, обмен новостями...
Здесь атмосфера иная. Здесь не приобретают товар - здесь его сдают; не расхватывают, а как бы даже вываливают щедро, как из рога изобилия. Согласитесь, разница кардинальная. Опять же, поскольку посудная цена время от времени повышается, то в одно прекрасное утро обладатель банок да бутылок вдруг просыпается богачом: вчера ты платил за бутылку тыщу, а сегодня она все шесть. Есть ощущение свалившейся на тебя удачи среди ежедневных наших огорчений и расстройств.
Согласитесь, все это располагает к общению. Да еще этот неспешный поступательный ритм продвижения... Человек как бы выламывается из напряженных будней, выскакивает, как белка из колеса. За долгие часы стояния здесь завязываются знакомства, обмениваются новостями, обсуждают все проблемы, начиная от семейных и кончая всемирными, плачут друг другу в жилетку, но как-то не шибко при этом убиваются. Ну чем не клуб! Все его признаки на лицо - и добровольность, и объединяющий интерес. Об отдыхе и развлечениях чуть ниже. Покидают очередь со сложным, но приятным чувством: ты уже налегке, избавился от докучного хлама, как бы очистился, да еще вдобавок с внезапными денежками в кулаке, подарком судьбы. Однако и не без грусти: пойди найди теперь добрых таких собеседников, незлобливых оппонентов, новых знакомцев, такую беспечную, демократичную атмосферу (ну, где еще поговоришь с интеллигентным человеком!), и теперь тебе предстоит встать в хвост другой очереди - злой; нервной, тревожной - а что как колбасы не хватит? или там сметаны?..
Между тем внутри пункта вспыхнули люминесцентные лампы - Ильинична пожаловала. Все тут же пришло в движение, ободрилось, толпа переформировалась в почти классическую очередь, и у повеселевших членов клуба исподволь родилось желание общаться.
На повестке дня сегодняшнего заседания, точнее, стояния (клуб-то стоячий, настояка) резко возросшая дороговизна, и беззащитность перед ее лицом. Однако здесь, в клубе любителей стеклотары, все выглядит не столь драматично и несколько даже в шутливом свете. «Лежит колбаса. Называется «новая!». А сама старая, мокрая - никто ж не берет. Новая в ней только цена». «Мой кот ее не ест». - «Это вы разбаловали кота, колбасу за двести тысяч не жрет». «Возьмите меня к себе котом - меня она устраивает. Мышей буду ловить». «Да-а, человек такое животное - все употребляет». «Хиба ж йийи впотребыш? Кило ковбасы - полпенсии нэма». «Меньше пить надо, батя. Вон сколько бутылок водочных приволок». «Хиба то я? То хлопци из охвису, дай им Боже здоровья». «Откуда?» «Из охвису. Сусиды новые, квартира рядом. Евреи уихалы, квартиру им продали. Дак они зробылы тут охвис». «Офис! Так бы и сказали». «А я що кажу? Охвис». «А я читал, что и в водке есть калории». «Калории, может, и есть, а закусить чем-то надо все равно». «Вот хорошо бы, если не пить, не есть - тогда жить можно». «Это как «белые братья»? Добровольный голодомор». «Так они ж закодированы были. Зомби!». «Уже они едят и пьют, я читал». «Все мы зомби: цены растут, а нам до лампочки» «А шо ты им сделаешь? На хвост им соли насыпешь...»
Все эти пересуды и пикировки время от времени прерываются громким лаем пса. Этот рыжий с черными подпалинами, рослый, широкогрудый пес - местная достопримечательность. Всегда он здесь, при пункте. Он как бы на службе. Он - добрый гений клуба. Он то и дело взбегает на крыльцо и дозорным взглядом окидывает окрестность. Заметив непорядок в виде прохожего, идущего налегке, без поклажи, он со звонким лаем набрасывается на него - раз без посуды, значит чужой. Это еще больше сплачивает членов клуба. «Ты чего на людей бросаешься?» - увещевают они его с улыбкой удовольствия от того, что они «свои». Прогнав этих праздных людишек, пес подбегает к своим, чтобы те потрепали его по загривку, погладили. Его охотно гладят, треплют, ласкают, прижимают к себе, к замерзшим ногам. Он горячий, как печка-«буржуйка». Вдруг он снова вырывается из рук и бросается на подкатившего велосипедиста с бешеным лаем. «Фу! Назад! Да это свой!» - кричат из очереди со смехом. И вправду, пес обознался, не разглядел, что к багажнику велосипеда приторочена сумка с посудой. Привык, что члены стеклотарного клуба прибывают пешком. Побледневший велосипедист соскакивает с седла, отгораживается от пса велосипедом и, отбиваясь, занимает место в хвосте очереди.
Спустя некоторое время, когда за велосипедистом поприбавилось новых членов клуба, пес, как бы извиняясь, подходит к нему и, обнюхав сбивший его с толку велосипед, позволяет себя приласкать. Велосипедист треплет его по загривку и переводит дыхание, - какой же он чужой? Свой он, нашего клуба человек. Очередь одобрительно взирает на эту идиллию. Велосипедист закуривает и освобожденно выдыхает густую струю дыма, подняв вверх, к зимнему солнышку лицо. У него уже потеплело на душе, прояснился взор и, небось, мелькнет в голове: ну вот - все в порядке, авось и все у меня наладится потихоньку.
Авось все у нас, и в самом деле, потихоньку наладится?