UA / RU
Поддержать ZN.ua

ОЧЕРЕДНОЕ ОТКРЫТИЕ ПРОСТОГО ЧЕЛОВЕКА

Еще в 1959 году, в одном из своих интервью французскому изданию France-soir Владимир Набоков сказал: «Я считаю, как и наш друг Флобер, что человек — ничто, а его творение — все...

Автор: Андрей Бондар

Еще в 1959 году, в одном из своих интервью французскому изданию France-soir Владимир Набоков сказал: «Я считаю, как и наш друг Флобер, что человек — ничто, а его творение — все. Я — ничто, а «Лолита» — все». Не уверен, стоит ли истолковывать эти слова писателя как выражение творческого метода, гиперболизацию процесса творчества или своеобразную фиксацию «смерти автора». Все это может быть справедливым касательно отдельно взятого Набокова и его отношения к творчеству и вместе с тем быть красивым словцом, сиюминутной прихотью гения, прибегающего к банальному афоризму, дабы как-то подчеркнуть неординарность собственного романа. Однако тут мне не дает покоя то, что Набоков, по-ницшеански формулируя свою позицию, подсознательно отделяет создателя от не-создателя. Иначе говоря, он словно подчеркивает: «У меня хотя бы есть моя «Лолита», в которую я — вообще-то полное ничто — вложил все свое ничто, чтобы стать всем, то есть гением, то есть возвысившимся над другими».

Еще иначе и банальнее выражаясь, все создатели, писатели в частности, автоматически лучше, например, простых смертных, а еще лучше вполне простых смертных, этих — не-художников, не-инженеров, не-политиков, не-архитекторов, — не производящих «символический капитал». Речь прежде всего о таксистах, дворниках, домохозяйках, продавцах... Одним словом, о людях, лишенных каких бы то ни было творческих амбиций. Тем не менее все они переживают определенные жизненные опыты, о чем-то себе думают, оценивают реальность, видят сны. То есть имеют в своей жизни на уровне простых механизмов и фактов человеческого существования все то, что имели все те же Флобер с Набоковым, но по разным причинам писателями не стали. Впрочем, нашелся один человек, решивший «подарить творческий голос» этой простой публике.

В позапрошлом году известный американский писатель Пол Остер издал 500-страничный том кратких текстов, написанных простыми американцами, под названием «Я думал, мой отец является Богом, и другие рассказы из программы радиостанции NPR». Утомленный постоянными радиоэфирами писатель объявил конкурс, дескать, народ американский, если ты желаешь стать знаменитым, то можешь прислать свои правдивые истории, звучащие как вымысел, меняющие наш образ мышления о мире, в редакцию радио, и я расскажу самые лучшие из них в прямом эфире на всю Америку. Так возник Американский конкурс рассказа. Не знаю почему, но простая Америка заговорила...

За год Остер получил более четырех тысяч рассказов: несовершенных, наивных, банальных, религиозных, жестоких, маниакальных, детских, нейтральных, страстных... Например, у одной женщины умирает муж, и спустя несколько дней после смерти она встречает на улице приблудного пса, в котором видит умершего мужа... Или история таксиста, который был вынужден привозить безногому мужчине продукты, сначала раздражаясь, что ему приходится заниматься не своим делом, а потом сообразив, что встреча с этим человеком была едва ли не самым большим событием жизни. Или многочисленные семейные истории. Или истории о предметах, ставших символическими. Или истории о домашних животных. Или истории о любви, смерти, снах...

Простые истории простых американцев. Иногда создается впечатление, что это не простые американцы, а маленькие андерсены, фолкнеры, хемингуэи, миллеры, уже превратившиеся в подсознательное повседневной Америки, а потому литература стала тенью ее жизни. Я хорошо осознаю степень экспериментальности этого конкурса. Также понимаю, что и сам Остер хорошенько отредактировал тексты, поэтому воспринимать их как неограненные, сырые обломки человеческого существования не приходится. Однако почему так увлекает этот непосредственный колорит тривиальной человеческой речи, почему не относишься к этим текстам как к рядовой графомании, которой так много среди литературы? Точнее, так мало литературы среди графомании. Я по-настоящему полюбил эту простую книгу. Ее можно читать как сборный портрет сегодняшней Америки, как библию ежедневного существования, как большую книгу литературных инспираций, как сборник простых рецептов для чего-то большего — новеллы, повести, романы. Как некую реабилитацию серой и унылой действительности, как очередное открытие простого человека. Простого?...