В этот раз начну с коровьего черепа. Он висел над входом в высокогорный приют «Моргеттен» (1653 метра над уровнем моря). Владельцы называют его рестораном, но это скорее все же приют — проходящие путешественники, двигаясь по одному из здешних горных маршрутов, могут заказать в нем ночлег и пищу. На самом деле это старая сыроварня. Я уже писал об этих местах в 2004 году — и о местах как таковых, и о людях, которые придают им смысл. Моего приятеля зовут Хригу Гауэтэр, и в этот раз я приехал к нему во второй раз.
На снимках более чем двухлетней давности его (это я о черепе) не видно. Хотя, возможно, он просто не поместился в кадр. Но я почти уверен, что обязательно запомнил бы его еще с первого раза. Ведь я запомнил «старые скамьи и столы, старые замки на дверях, вымощенный вековечным камнем пол, старые котлы и печи, которыми совершенно невозможно прогреть эти слишком аскетические помещения».
Так вот — о черепе. С детства мне вспоминаются рассказы отца о том, как, будучи студентом лесотехникума, он забрел в село русских староверов на Буковине. По словам отца, у них почему-то был обычай насаживать на кол и выставлять посреди дворов черепа домашних животных, которые перед этим водились в их хозяйстве. Некое подобие пантеона для умерших братьев и сестер.
Рассказы отца припомнились мне не сразу, а лишь тогда, когда Хригу, указывая на тот, прибитый над входом в его, ну хорошо, ресторан череп, сказал: «Кстати, это именно та самая корова».
О корове он рассказывал выше — кажется, уже после того, как мы с ним взошли на Бюрглен (2165 метров), где все вокруг просматривалось на все четыре (или, может, сорок четыре) стороны. Именно там я понял, почему он так настаивал, чтобы я туда снова приехал. Это действительно было совершенно иначе, чем летом 2004-го. Потому что летом там все звенит — на каждом склоне десятки коров, и их колокольчики не замолкают ни на минуту. А сейчас там все замерло, коровы внизу, нигде ни души, и в этом состоянии начинаешь понимать, что такое абсолютная тишина. Так вот, почти минуту мы просто ее слушали, глядя то на садящееся солнце, то на остатки свежего снега на все еще зеленой траве, то на несколько маленьких озер внизу, то на симметричные им облака вверху. Все, на что мы смотрели, укладывалось в слово «горы». Было очень высоко, прозрачно и красиво, Швейцарию можно было увидеть всю, а с ней и по хорошему куску еще тех стран, с которыми она граничит.
Я еще никогда не слышал такой тишины. От нее даже болело в ушах. Очевидно, такая абсолютная тишина, как и абсолютная тьма, не для нас. Под «нами» я имею в виду живых. К счастью, это не длилось вечно, потому что где-то еще выше, над нами, вдруг появились небесные звуковые колебания — невидимые самолеты швейцарских ВВС, учебный вылет неуничтожаемых истребителей, как всегда в это время.
Мы пошли вниз не по тропинке, а напрямик, по настолько отвесной стороне, что наши ноги ежесекундно готовы были от нас оторваться и бежать дальше вполне самостоятельно. Я спросил: «Но на эту высоту коровы обычно уже не вылезают?» И был очень удивлен, услышав в ответ «Еще и как». А потом он и рассказал о том, как однажды наблюдал за их спуском вниз — приблизительно по этому же склону. Что-то их тогда напугало, они внезапно двинулись вниз, все пятеро или шестеро, но у одной были больные ноги, и она не успевала за другими. Поэтому она остановилась и некоторое время постояла в раздумьях. «Было видно, как это в ней происходит, в ее голове, как работает мозг, как она взвешивает варианты, перебирает возможности, — рассказывал Хригу. — А потом она отправилась в противоположную сторону, вверх. Это было, по моему мнению, бесполезно, но именно там она нашла для себя более пологий склон и успешно сошла по нему вниз».
Удивительно, но мы с ним также сошли вниз вполне успешно. По пути мы успели поговорить еще о нескольких очень важных вещах: о глобальном потеплении, о алеманах и кельтах, о золотом корне на каждом шагу, о том, что вечером выпьем 65-градусной настойки из него.
И только там, возле «ресторана», когда мы уже садились в его машину, он указал на тот череп со словами: «Кстати, это именно та самая корова».
И это было худшее из того, что могло со мной произойти в тот день.