На протяжении двух последних лет (сначала в Польше на польском языке, а со временем в Украине — на украинском) вышла совместная книга двух восточноевропейских писателей — Анджея Стасюка и Юрия Андруховича под общим названием «Моя Европа». Автобиографические повести «Корабельный дневник» первого и «Центрально-Восточная Ревизия» второго составили нечто наподобие художественного манифеста восточноевропейской идеологии. Восточная Европа в этих произведениях перестает быть неочерченным пятном на карте, приобретает щемяще интимные черты. Творческие манеры этих писателей, по моему мнению, кардинально различны, однако что-то невидимое свело эти тексты под одну обложку.
Вдруг оказалось, что всех нас преследуют общие фобии, у нас похожие комплексы, мы видим одни и те же сны, а пепел исчезнувших и современных империй оседает на наших легких, затрудняя и вместе с тем облегчая наше дыхание. Граждане «яблочных республик», у нас общее прошлое, мы смеемся над общими анекдотами, переживаем общий кризис, одинаково умиляемся. Вот вам небольшая иллюстрация. Полтора года назад, в Берлине, я встретился с хорватской писательницей Дубравкой Угрешич, которая уже продолжительное время живет в Нидерландах, активно ностальгируя на расстоянии по Восточной Европе. В ней я нашел идеальную собеседницу. Мы с ней долго гуляли по Берлину, разговаривая на разнообразные темы — от литературы и национализма до нелегальной проституции и проблемы марокканских эмигрантов — и зашли пообедать в традиционную немецкую столовую, которых полно в немецкой столице. Я заказал традиционную колбасу (wurst), а Дубравка среди разнообразных мясных блюд выбрала почему-то именно котлету. Поев, мы вышли на заполненную людьми солнечную улицу. Ничто не предвещало изменения настроения со спокойно-нейтрального на сентиментально-печальное. Через пять минут Дубравка произнесла парадоксальную фразу, которую я сначала совсем не мог понять. Она сказала: «Эта котлетка съела меня...». Я начал допытываться: «Дубравка, может, мясо было несвежее и тебе от него стало плохо?» — «Да нет, с немецким качеством все хорошо, просто эта котлета напомнила мне Восточную Европу. У нас в Хорватии котлета — традиционное кушанье. С этой котлеткой у меня связано очень многое. Это мое прошлое. Вроде кусочек родины съела, вот и нагнало тоску. Извини...», — смущенно ответила она.
Как видите, это вам не стерилизованный гамбургер из глобализованного мира, ничего, кроме удовлетворения физиологической потребности и активного развития гастрита, не несущий. Какой пласт культурных смыслов, какое гуманитарное наполнение! О, этот вкус свиной котлеты, словно вкус стократно процитированного прустовского пирожного из далекого детства — но уже на наш, восточноевропейский манер. Это — ритуал ностальгической гастрономии, понимания на уровне каких-то абсолютно невидимых сфер. Вы можете воспринимать это как обычное писательское преувеличение, но, согласитесь — в этом что-то все-таки есть. Какое-то трогательное отчаяние перед прошлым, всех нас навсегда объединившим в одно сообщество. И когда мы утратим эту общую идеологию отчаяния, уверен, окончательно потеряем самих себя. Это именно тот случай, когда с уверенностью можно сказать: «Наша сила — в нашей слабости».
Главное — это попробовать услышать и почувствовать друг друга. Стать наконец интересными друг другу. И не за горами тот день, когда при обнародовании новой книги словенского поэта Алеша Дебеляка в Украине будут узнавать быстрее, чем о выходе дежурного блокбастера Стивена Кинга; польскую поэтессу Виславу Шимборску будут переводить на все восточноевропейские языки не потому, что она вдруг стала нобелевской лауреаткой, а потому, что она — «наша» и интересна всем нам, поскольку является замечательной польской поэтессой; Томаса Венцлову в Украине будут переводить не потому, что он — друг Иосифа Бродского, а потому, что он гениальный литовский поэт; югославский режиссер Эмир Кустурица в очередном телеинтервью наконец назовет своего любимого украинского режиссера Александра Довженко «украинским», а не «русским»; день, когда наконец Бухарест, Прага, Вильнюс, Любляна, София или Скопье станут нам ближе, чем Лондон, Париж и Нью-Йорк, не только географически, а прежде всего культурно; когда на отделение литовской, румынской или венгерской филологии в Киевском университете будет конкурс, как минимум, пять человек на одно место; когда польские полицейские не будут убивать украинского водителя только за то, что он — украинец. Стоит лишь посмотреть друг другу в глаза и сделать шаг навстречу.