Дмитрий Дибров |
Зритель сам выбирает приоритеты, выискивая на многочисленных телеканалах близкие своему сердцу и уму программы, определяя кумира среди ведущих. Многострадальный НТВ — один из самых популярных каналов, а Дмитрий Дибров, пожалуй, самый рейтинговый ведущий. Он, меняя имидж, но не изменяя себе, с равной органичностью определяет лицо «народно-интеллектуального» «О, счастливчика» и популярно-элитарной «Антропологии». Он везде в центре событий, и трудно сказать, когда и как этот человек все успевает. Для многих он — стереотип современного телеоракула, не меньшее количество зрителей не прощает ему недоброй ироничности в обращении с собой и со своими визави. Но все ждут появления Диброва на экране и смотрят его. Весть о том, что «О, счастливчик» покидает НТВ и переходит на ОРТ, где программу будет вести новый ведущий, сродни нейтронному взрыву для многих.
— Дима, мне, чтобы беседовать с человеком или делать с ним материал, нужно его любить. Давно наблюдаю за тем, как вы работаете. У вас несколько другой метод, вы узнаете о человеке достаточно много, но готовы его не то чтобы разложить по полочкам перед зрителем, но поставить в сложные ситуации. Почему? И права ли я?
— У меня сложилось иное впечатление о моем творческом методе: это фрагмент джаза. Пришел к такому выводу: герой моего ток-шоу — зритель по ту сторону экрана. Единственное, что я делаю с 13 марта 1993 года, когда вышел в прямой эфир не будучи ведущим, а всего лишь главным режиссером четвертого канала Останкино, представляю себя сидящим перед телевизором и мне кажется, вижу, что сейчас мне тогдашнему хотелось бы увидеть. Ежели чувствую, что требуется провокация, прямо прошу корреспондентов по ту сторону телефонного кабеля.
— Из всего, что вы делаете, мне по духу ближе всего «Антропология». Как она появилась, чья идея?
— Поначалу я сидел в эфире с телефоном. Это было новое для того времени, а потом почувствовал: деньги и слава, внезапно свалившиеся на меня, преждевременны. Хотя никогда человек не бывает готов к деньгам и славе. Они приходят несколько раз за жизнь, волнообразно. Ты можешь как угодно готовиться, всю свою жизнь, но когда это приходит — шок. Тогда подумал, чтобы сохраниться, надо уйти из кадра. Я еще и режиссер, так что это не было трудно. Сделал собственную телекомпанию с Сергеем Лиссовским, она называлась «Свежий ветер», зритель с интересом относился к этим экспериментам. Потом пришло решение вернуться в кадр. Но для этого нужно было иметь какую-то конструктивную идею программы. В 94-м шоу расплодилось великое множество. Жанр себя изживает, а это неправильно. Я взял на то время самый бросовый канал, который состоял только из магазинов на диване, где рекламировали «на тебе, небоже, что нам негоже». Говорю: хотите, поработаю у вас. Они отвечают: будешь работать каждую ночь, сколько тебе денег надо? Не надо денег, бесплатно. Я тогда был креативным продюсером утреннего вещания на первом канале, так что в деньгах не было нужды. Студия была ужасная, камеры купленны еще к Олимпиаде-80. Сидели с продюсером, смотрели, убрали цвет, поставили желтую бумажку поперек телефона, чтобы было ощущение, что это добровольный выбор.
— Мне казалось, что этот стиль идет от современной черно-белой полиграфии.
— Теперь можно так сказать, а тогда решение находили интуитивно. Так мы вышли в эфир. Потом нас пригласило НТВ. Год проработал, а потом, наконец, нашли возможность сделать «Антропологию». Это моя гордость, здесь все сделал я, за исключением великолепных стульев и заставки.
— Не думаю, что вы это делаете один. Как готовите программы, какая у вас команда?
— Это люди, которых я знаю десять лет. У нас нет мировоззренческих разночтений, они сами знают, кто скорее всего нам подойдет, кто нет. Бывает, сам приглашаю того, кто мне попался на жизненном пути. Помню штуки три «заказа». Одна оплачена была через экономическую дирекцию НТВ. Другая просто поддерживала НТВэшный сериал, который должен был выйти в эфир.
Политики хотят в «Антропологию», потому что у меня не только рейтинг, но и главная составляющая, которой нет у некоторых коллег, — доверие зрительской аудитории. Аналитики это говорят.
— А как политики выдерживали прямой эфир?
— Выдерживали. Все прекрасно знают, что я не буду ругаться. В отличие от большинства журналистов сегодня, я не зарабатываю на жизнь, выставляя слабости человеческие на поругание общественности. У меня другая задача. Ободрить моего зрителя, показать, что вот есть еще и сильные стороны личности. Ко мне часто подходят и говорят: «Послушайте, есть невероятный виолончелист в Кишиневе, гениальный писатель в Ростове-на-Дону». Не подходите ко мне с этим, пусть ваш виолончелист и ваш писатель невероятными лабиринтами доберется ко мне не через вас, а через свою виолончель, свою литературу. Возникает вопрос: а как же с миссионерской ролью? Ведь мы понимаем и страшно гордимся тем, что сегодня многим-многим певцам, музыкантам, литераторам, поэтам, мыслителям дали выступить по телевизору. Мы не взяли ни с кого копейки. Не бывает так, чтобы судьба не открыла лабиринты, которыми идут к славе, успеху. Если до сих пор кто-то еще не открыт, значит, он пока этого не заслужил. Еще не достиг качества.
— Дима, что за «возня» вокруг «О, счастливчик»?
— «О, счастливчик» — дорогая игрушка. Не наша вина, что НТВ поставлено по политическим причинам в невероятные экономические условия. Естественно, задолженность достигла катастрофических размеров перед программой «О, счастливчик». Пришлось продюсеру принять непростое для него решение, ибо он честный человек и понимает, что свободу слова да и вообще нравственный климат в стране во многом зависят от судьбы НТВ — последнего форпоста независимости. Я не говорю — оппозиционного. Никто не оппозиционен Кремлю до тех пор, пока Кремль не открыто большевистский. Выяснилось, что легче страной управлять большевистскими методами, но расплачиваться приходится крайне тяжелым климатом в коллективе, в стране. Я бы не хотел вернуться в мое искореженное большевиками детство. Я хочу сказать, что ни колбасой, ни икрой оно не измерялось. Помню, куда ни ходил — в больницу, поликлинику, детский сад, школу, — невероятно серо-зеленая, жуткая мастика покрывала панели в этих детских учреждениях. Я помню кошмарные серые школьные формы. Кто это придумал?! Я помню, как завуч меня выставляла на смех перед девочками, чье мнение было мне не безразлично, только за то, что я сказал, что стричься не буду, хочу быть битлом. Ну ладно, завуч. Шло время, но вы не представляете, что мне устроили только за то, что я выпустил стенгазету, посвященную Фрейду. Что здесь такого? Мне бы не хотелось к этому вернуться.
Продюсер тоже прекрасно понимает, что канал направлен на людей мыслящих. На мой взгляд, телевидение — это вообще не средство массовой информации, это форма жизни, питательная среда самосознания нации. Раньше была литература, нынче телевидение. Короче, «Счастливчик» перекупило ОРТ. Мне было предложено поразмыслить над уходом. Поговорил с руководством ОРТ, послушал, что они предлагают, и решил, что я теряю в деньгах, зато выигрываю морально, я не предатель. Мне очень жаль «О, счастливчик» — это проект, который бывает раз в жизни. Возможно, я делаю большую глупость в профессиональном плане, и потом, возможно, стану раскаиваться. В человеческом плане — никогда. Такова ситуация.
— Наше время в принципе не предполагает возможность быть энциклопедистами. Люди, с которыми общаетесь в живом эфире, — писатели и музыканты разного уровня и самых разных направлений, новые философы и изотерики. Такая всеядность, при том, что ТВ — рентген. Как вы находите выход из этого положения?
— Да не знаю, выхожу ли я из него... По-моему, всем очевидно, что я ни в чем не разбираюсь, ничего не знаю, сам доверяюсь первородным источникам. Зато не прикидываюсь тем, чем не являюсь. Всегда представляю свою маму и думаю, что ей было бы интересно спросить, например, у Улицкой. Ну ясно, можно спросить все, что касается лаборатории романистов. Но разве это будет интересно маме? Нет. А вот о жизни, какой ее видит писатель, — это, наверное, источник любопытных вопросов простого человека. Только зрителю не дано прийти к неожиданным подсказкам, к неожиданным решениям, а писателю дано. Так что во главе уже только зрительский курсор. Меня совершенно не волнует собственный образ. Я не литературовед и не музыковед. Не отличу джазовой функции от роковой, не знаю, что такое пониженная девятая ступень в миноре. И не вижу в этом ничего предосудительного. Часто зритель в обычной жизни стыдится, что так и не стал джазменом, кинематографистом, а по-прежнему работает табельщиком. Так я ему хочу показать, чтобы он этого не стеснялся вовсе. Не обязательно все знать, чтобы оценить эстетическое явление в музыке, литературе или живописи. Человеку интересен только он сам. И здесь нет никаких постыдных для него обстоятельств. Я все делаю для того, чтобы интерес к нему самому был бы удовлетворен при помощи тех людей, кого он считает легендой. Если вдруг выясняется, что для этой цели нужно все-таки что-то почитать, я почитаю, но не больше, чем он, зритель. Интересно, что самые систематически образованные, с кем мне довелось свидеться, будь то академик или интеллектуал, прекрасно понимали, углубляясь в знание, как мало они образованны. Стыдно, на мой взгляд, кичиться парой-тройкой прочитанных толстых изданий, каждое из которых способно навеять смертную скуку на любого, кто их читает.
— Вы сказали, что каждому человеку интересен только он сам, вы интересны себе?
— Мне в себе нравится, что я никогда не доволен собой. Стараюсь быть все время в движении. Если не пойду сейчас, немедленно на какое-то мероприятие, концерт, думаю, чего сижу. Правда, есть Интернет, который создает видимость движения. Сижу, объясняюсь с населением моего сайта «Антропология». Каждую секунду должен что-то делать. Я отличаюсь от мужчин моего детства, с нависающим над трикотажными штанами пузом. Хотя не даю пионерскую клятву, что таким не буду, лишь надеюсь, что этого не произойдет. Я в состоянии увлекаться. И не вижу ничего в этом постыдного. Но я способен на сентиментальности, глупости, никакого прагматизма.
— Есть такое понятие — кризис среднего возраста. Вы его ощущаете?
— Если я правильно понимаю, то это несоответствие того, что ты хотел бы видеть в своей жизни, когда тебе было 20, и тем, что ты на самом деле собой представляешь в 40. У меня такого, к счастью, не произошло. Все вовремя пришло, хотя мне не приходилось «перепрыгивать», жизнь заставила пройти честно все ступеньки. В 33, как по команде, получил от жизни все, о чем стоит только мечтать. Безмерно благодарен судьбе. Я не считаю себя ни выдающимся художником, ни выдающимся музыкантом, ни выдающимся спортсменом, писателем. Я именно тот, кто есть. Хочу надеяться, что мои телевизионные работы отличимы от иных. Этим несказанно горжусь. Мои работы я с восторгом показал бы себе 17-летнему, это именно то, что я и хотел.
— Человек сам делает судьбу или судьба руководит им?
— Человек делает. Никто на свете не может нас заставить делать то, что мы не хотим, и никто и ничто не может помешать нам делать то, что мы захотим. Я должен жить сообразно мечте, а не сообразно прагматике. Надо, закрыв глаза, прямо сквозь все препятствия идти к мечте. Если такого над собой не произвести, ничего не состоится. Мне, может быть, не с руки все это говорить, но я так живу.
— Есть ли в вашей жизни какая-нибудь альтернатива телевидению?
— Ну, я не знаю. Боюсь, что все-таки только телевидение. Я ничего другого не любил и ничего другого нет в моей духовной жизни. Телевидение для меня — вся жизнь. Это был единственный источник свежей аналитической информации в детстве, в юности. Знал, что буду работать на телевидении. В моем случае мы имеем дело с весьма цельной судьбой, любое мое решение — только лишь тем определяется, приближает оно меня к телевидению и нет. И ничего другого не хочу и не знаю. Хотя пописываю песни, которые даже иногда называют неплохими. Даже просят дать попеть в концерте. Конечно, играю литературными опытами, некоторые мне нравятся. Но все это — плод игривого ума. Призвание мое — телевидение. Если будет в стране хоть один телевизионный приемник, значит, будет хоть одна башня, и я переступлю порог этой одной телестудии, но не займусь другим. В качестве ведущего, режиссера, оператора, компьютерного дизайнера. Все равно кем работать на телевидении. Я восемь профессий поменял. И в каждой стал не последним специалистом. Никто не доволен своим нынешним состоянием, зато каждый доволен своим умом. Но я и умом своим не доволен. Я очень не доволен всем тем, над чем довлеет сила земного притяжения.