Бандеровец и коммунист доживают последние дни на соседних койках, но в одной больничной палате, и есть подозрение, что номер палаты - "6". Остап Илькович - ветеран Украинской повстанческой армии (худощав, вертляв, трясутся руки, опирается на палку). Андрей Васильевич - ветеран Красной армии (страдает отдышкой и лишним весом, костыль и палка - его друзья). Оба - украинцы (Шемеля и Чумаченко, а не, скажем, Айзенберг и Сидоров), оба - дети одной земли. Но, поди ж ты, - дети разных историй. Точнее, одной проклятущей Истории, которая, как Калибан всматривается в
зеркало Времени, скаля зубы и хмуря брови, порою, пугаясь своего отражения.
В пьесе "Слава героям", очень модного сейчас драматурга Павла Арье два бойца вспоминают минувшие дни и битвы, в которых сражались они. Сама пьеса датирована 2012-м. Но только в 2016-м текст заинтересовал театры Киева, Ивано-Франковска и Львова.
Вот и мне выпал случай словом и делом осуществить, скажем так, "децентрализацию" (хотя бы на одном региональном театральном участке). И с этой целью я специально поехал во Львов на премьеру "Героев" (прежде оценив киевскую сценверсию этой пьесы).
Во львовском спектакле ружье на стене не висит. Ружья - на сцене. Оружие - в руках фантомов-героев. Они стреляют с такой силой и мощью, что в зале могут лопнуть перепонки. Это - выстрелы из прошлого. Из неспокойных снов двух стариков, которых играют относительно молодые актеры - Олег Стефан и Юрий Хвостенко (на мой вкус, - актеры-лидеры театрального Львова).
Выстрелы из прошлого (в спектакле Львовского театра имени Леси Украинки, режиссер Алексей Кравчук) разрывают зыбкую тишину настоящего. Пробуждают ото "сна". Так как сон - одна из композиционных и смысловых особенностей этой пьесы. На мой взгляд, довольно-таки тихой пьесы. В отличие от подчеркнуто громогласных спектаклей - как львовского, так и столичного.
Во Львове, например, не помнят или специально забыли, что такое "пьяно" в сценическом тексте, в актерской исполнительской манере. Практически все реплики и диалоги подаются в холодный (как погреб) зрительный зал - на максимальном звуке, в подчеркнутом надрыве.
Должно быть, это означает, что театральный язык, которым пытаются изъясняться режиссер и актеры, находится на территории гротеска, трагифарса. То есть подчеркнутого преувеличения или заданного отстранения - от тематики и проблематики драматургического текста.
Происходящее на львовской сцене с бойцами и врачами - это "где-то", "когда-то", с "кем-то". В то время, как коллизия у Арье - это "здесь", "сейчас", "с нами". Это не документальная драма, никакой не Театр.doc, но публицистический градус сюжета определяет температуру нашего времени.
Надрывно-гротескные выстрелы и добродушное ерничанье внутри и около сюжета, очевидно, предполагают некий рациональный посыл: мол, эта история и эти герои-старики - уже наше прошлое, с которым стоило бы расстаться, смеясь. И, кстати, зал регулярно смеется на этом спектакле - дружно, заливисто.
И есть над чем, над кем. Артисты постарались, упаковав реплики - в репризность. Актерские сюжеты Олега Стефана и Юрия Хвостенко во львовских "Героях" сплетены из двух тем. Первая предполагает игривый конфликт друг с другом, а значит и с Историей, которая развела по разные стороны баррикад этих братьев-украинцев. Вторая из тем - отношения внутрисемейные, увязанные с "делом врачей".
У персонажей-"стариков", сыгранных талантливыми артистами, человеческие чувства и реакции находятся в прямой зависимости от неизбежности быть или казаться смешными. Друг перед другом. Перед той же Историей - в виде Калибана, который кочевряжится перед зеркалом.
Одетые в секондхендовский "трэш", они мастерски отрабатывают сцены перепалок, выясняя, кто кому друг, кто кому враг. Все это отыграно свободно, легко, иногда даже блестяще. При этом нюансы такой их игры мало что добавляют к уже истоптанным артистическим "чоботям".
Сам спектакль, который начинается обольстительно тревожно, как бы выталкивая из тьмы Истории силуэты несчастных бойцов Второй мировой, постепенно гаснет, теряет внутреннюю энергию. Сердцевина сценического дискурса, связанная с ними (двумя), непроизвольно разъедается дополнительной "известью". На первый план почему-то выходит то самое "дело врачей". Потому что у драматурга в пьесе присутствуют: стерва-коррупционерша-врачиха (Ирина Зозуля, 40–45 лет), русскоязычная медсестра Ольга (слегка за 50), хорошая медсестра Ганя (ей 31, она внучка Остапа). То есть "основными" в хорошо оснащенной палате непроизвольно оказываются иные обитатели. Место ветеранов, как всегда, - и в жизни, и на сцене - на кромке сюжета, у черты Истории. Потому что они, увы, - бедные вечные маргиналы.
"Слава героям" - довольно-таки рискованная драматургическая попытка препарировать и синтезировать в одном тексте публицистику, лирику и социальную составляющие. При этом, повторюсь, сама пьеса (по внутренним ритмам) довольно тихая, подчеркнуто камерная. Не на разрыв аорты, а скорее - шепотом. Каким-то нежным, детским, едва ли не интимным прикосновением - к самой этой теме…
И тут подойдем к главному параграфу. Поскольку ради темы, собственно, все три театра за эту пьесу и ухватились.
"Тема нераскрыта" (или раскрыта), как правило, именно так оценивают школьные сочинения преподаватели. С сожалением могу сообщить, что на данном премьерном примере - "тема нераскрыта".
Хотя сама тема едва ли не лобово заявлена - в названии текста, в расстановке персонажей. Даже в очередности "снов" и больничных картин.
Тему пьесы Арье, возможно, наиболее емко выразил бы Аристотель, приписываемой ему фразой "Найгірше - то незгода братів!". Как все догадались, Андрей и Остап - имена-символы.
Эту же заявленную драматургом сложную тему на свой лад интерпретировал Б.Брехт, если вспомнить крылатость из "Жизни Галилея": "Несчастна та страна, которая нуждается в героях".
Тематически и идеологически истоки украинских "Героев", их учащенный пульс - в пацифизме (см.ниже). А также - в человеколюбии (а не в человекокривлянии, как иногда видим на разных сценах). Одна из самых трогательных, пусть и наивных фраз в спектакле: "Человек человеку - человек". И, наверное, сегодня лучше не скажешь, часто осознавая обратное.
Драматургическому сюжету, исполненному уверенной, но иногда дрожащей авторской рукой, удивительным образом удалось избежать пафоса, даже если кто-то из героев и норовит воскликнуть: "З яких пір українець українцеві ворогом став?".
В сценическом же тексте, видимо, опасаясь пафосных гримас в раскрытии "героической" темы, как раз и доминирует внешняя гротескная поза, необязательная эстрадность.
В итоге сценический сюжет выглядит внешне добросовестным, поспешно исполненным. И, увы, инфантильным.
Такая инфантильность несколько обидна и необязательна. Именно по отношению к заданной, но нераскрытой теме. Вскользь проговоренной, в проброс сыгранной - недораскрытой.
Своими "Героями" и львовский спектакль, и киевский (о нем мог быть отдельный рассказ) вроде бы хотят подвести черту под Историей в виде того самого Калибана (для них не страшного, а смешного). Но вы уж как-то преждевременно веселитесь, друзья мои. Раны - не зажили, ожоги - не остыли. Проницательность драмы П.Арье еще и в том, что эта "палата" (не важно, какой там номер) - еще очень долго не будет оставаться пустой, даже если оттуда вынесут в финале и этих героев, и остальных их ровесников. Тут же в эту палату доставят новейших героев - уже с теперешнего восточного фронта. Скажем, таких же Андрея и Остапа - молодых украинцев… Братьев по крови, которых снова и снова разводит по разные линии фронта нынешний жестокий век-Калибан.