Искусство, позиционирующее себя как современное, в Украине борется за выживание около десяти лет. Возраст несолидный, да и возникло оно в момент перестроечных реформ на фактически чистом листе — никаких оппозиционных официальным «подводных» течений (вроде московского концептуализма) в его предыстории замечено не было. Поэтому сочинить ему аристократическое происхождение вряд ли удастся. Начинало оно с ученического подражания чужеземной музе итальянского трансавангарда в тот момент, когда сам трансавангард уже иссяк, то бишь изначально отставало от времени. Вело себя скромно, было малозаметно. Предпочитало находиться в тени и заниматься собственными делами. Никакими скандально-радикальными жестами, соревновавшимися в истеричности с политическими манипуляциями (опять-таки — московский вариант), себя не скомпрометировало, привлечь внимание общества эпатажем не пыталось. В результате так и осталось незамеченным (попытки навязчивого арт-«эксгибиционизма» северных соседей также не вызвали желаемого воздействия на равнодушный социум). Принять модернистские художественные ценности рядового зрителя не убедило. По-человечески обустроить свое существование системой арт-рынка и художественных институций не сумело. Получив, наконец, возможность исследовать ранее неведомые околицы «мировой деревни», эту деревню полюбить себя не заставило. Звезд глобального масштаба не воспитало...
Было бы глупо винить самих себя во всех этих «не». Виновато, конечно, время, не благоприятствующее искусству: за 80-ми, этапом его неправдоподобного, фантастического процветания (финансового в том числе), последовали 90-е, обозначившие кризис и социальную маргинализацию. Осознание того, что мы не одиноки в своих проблемах, облегчит наши страдания.
«Упаднический» взгляд на историю искусства 90-х — эпоху безвозвратно утраченных иллюзий и больших неосуществившихся надежд — наиболее распространенный, но не единственно возможный. Еще не уставшие от жизни люди с ностальгическим придыханием говорят о «бельепок». Им безразличен провальный результат, главное — незабываемый процесс фрустрирования, юношеских фантазий. Когда все только начиналось и кажущаяся безграничность возможностей вызывала эйфорию… Взрослая жизнь в реальном времени-пространстве так, в сущности, скучна. Мы же учтем как процесс, так и результат.
Истечение десятилетия само по себе ни к чему не обязывает —обычная периодизация по отношению к искусству условна. Зуд подведения итогов вызван тем, что десятилетие, похоже, истекло не только реально, но и символически — искусство 1990-х не застряло «между двумя смертями», а дошло до своего логического завершения.
Как ни парадоксально, момент «символического» завершения для меня обозначила февральская групповая выставка в Союзе художников «Новые направления». Названо в полном соответствии с неизбывным модернистским комплексом новизны, но было бы странным, если бы экспозиция не обманула наши призрачные ожидания «нового». И не стала поводом к констатации факта отсутствия каких-либо коллективных магистральных путей, тенденций. Замирающие отголоски «бельепок» звучат лишь в самом названии, все остальное в экспозиции целиком принадлежит нынешнему неромантическому времени. В универсальном масштабе сочетание «новизны» и «направлений» в начале 1990-х уже не было актуальным — сии понятия растворились в хаосе индивидуальных практик и постмодернистской ретро-эстетики. Но не в локальном — украинское искусство тогда только-только получило возможность попробовать запретные плоды западного модернизма и постмодернизма (причем, как в известном анекдоте, откусывало оно и от того, и от другого одновременно). Перспектива пресыщенности «новым» тогда показалась бы смешной. Нелегкая задача освоения территории современного искусства породила творческие коллаборации. Группа «Парижская коммуна» насыщала итальянский трансавангард мощными флюидами украинской барочной витальности. Художники объединения «Живописный заповедник» совместными усилиями открывали то, что было открыто задолго до их появления — модернистский живописный дискурс. Революционное изобретение колеса всем миром не затянулось — ко второй половине 90-х обозначаются центробежные процессы «индивидуации». «Новые направления» — их апогей. К концу тысячелетия стадия распада завершается — каждый находит свое собственное направление и обретает хрупкую уверенность в его адекватности контексту современного искусства. Почему «хрупкую»? Украинское искусство из имперского социалистического прошлого, изолированного от модернизма, наследует комплекс адекватности. Не желает оно мириться, как с данностью, со своей маргинальностью, цивилизованный ареал абсолютно не стесняющей. Не диктуя художественную моду, считает своим долгом пристально следить за нею. Оно уверено, что истина в последней инстанции приходит извне. Об этом экзотическом аспекте всеобщего кризиса идентичности поговорим позже. Итак, период становления позади, все ниши заняты, «юношеская» импульсивность сменилась взрослым инерционным принципом «надо — значит надо». Надо делать дело или хотя бы поддерживать видимость активности, подтверждая свой статус художника, куратора — ведь только сойдешь с дистанции…
А до жути реально ощутить «смерть» искусства 90-х нам позволил последний Арт-фестиваль, так называемая ярмарка галерей, которая давно уже таковой не является, так как там ничего не покупается и не продается. Стало очевидным, что художественный рынок — самая большая и эфемерная надежда десятилетия — не состоялся. Главная особенность национального «арт-рынка» заключается в том, что даже потенциально коммерческое искусство становится у нас все «виртуальней» и «интерактивней», то есть исчерпывается фактом бескорыстного общения в околохудожественных кругах. Возникает вопрос: как же в таком случае художники ухитряются существовать? Самостоятельно, пробираются на западный рынок без помощи посредников.
Украинское искусство, все более провинциализируясь, живет в режиме отсутствия художника. «Ну стоит ли нам здесь выставляться?» — патетически вопрошают его творцы. Не стоит, отдачи — никакой, помимо наслаждения от чистого искусства, но оно не материально и себя не окупает. Основополагающее «надо» — надо зарабатывать деньги, предлагать свой товар там, где его купят, заставляет художников жить мобильно. Курсировать между Западом, потребляющим по оптовым ценам, на вес, всю производящуюся у нас арт-продукцию, и родным Востоком, где жизнь значительно дешевле. Маркировать эту «продукцию» (какого бы высокого качества она ни была) собственным именем, они, как правило, не могут — Запад не воспринимает нас всерьез, статус декоратора, мастера интерьерной живописи — это все, на что позволено претендовать.
Некоммерческие художники также не стали ни пророками, ни героями в своем отечестве. Скорее, потребителями гуманитарной помощи зарубежных благотворительных фондов. Этих людей мира, попадающих благодаря доброте дальнего-ближнего в эпицентры мировых художественных событий, иногда можно встретить и в Киеве, скажем, проездом из Берлина в Нью-Йорк. Предел возможностей профессиональной реализации здесь им уже ясен, поэтому особого интереса к происходящему в родном пространстве они не испытывают. Правда, изредка нет-нет да и поучаствуют в актуальных проектах, финансируемых исключительно той же западной благотворительностью, но не балуют нас, не балуют.
Ситуация неприятия украинского современного искусства социумом, которую мы непосредственно наблюдаем, не уникальна, конечно. Уникально лишь то, что она воспринимается как нормальное положение вещей, диктующее и образ мыслей, и — что для творческих людей важнее — образ чувств. Чем закрывать глаза на свою «ненужность», лучше погрузиться в плодотворное переживание харизматического аутсайдерства. Романтический, отверженный властью герой (он же — художник) — осадок эпохи, наивно поверившей в светлое будущее искусства.
Как видите, финал «бельепок» не оправдал ожиданий ее энтузиастического начала. Хотя можно и поспорить, что приятнее — эйфория больших начинаний или ностальгия воспоминаний о несбывшемся — это дело вкуса. Но почему все же мы считаем нужным перелистать страницы столь недавней истории? Она слагается не из одних поражений, были и скромные победы, было много искусства, в конце концов… Поэтому из финала мы возвратимся в «золотое» начало десятилетия — в следующей публикации.