Давным-давно, когда еще деревья были маленькими, я занимался литературоведением. И даже состоял в международном Science Fiction Research Assotiation. Пока научная фантастика тихо не скончалась, как жанр, по терминологии врачей, «выработав свой генетический код». И хотя ее реинкарнация состоялась в кино и компьютерных играх, но литературная мода на «магический реализм» латиноамериканского разлива и «правду жизни» перестроечно-постсоветского на долгое время сформировала и потребительский спрос, и издательский бум.
Потом как-то внезапно появилось новое поколение читателей. Но вместо ожидаемой полемики с поколением предыдущим оно не просто создало собственную культуру потребления. Оно создало отдельные неполиткошерные продукты для этого потребления. Включая литературные. Так же, как варвары, взявшие Рим, строили свои жилища за городской чертой, используя мрамор, ободранный с захваченных строений. Слишком диковинными и ненужными казались им римские апартаменты. Но это римлянам они казались варварами, а они были самыми что ни на есть готами. И их потомки ссылались на Священную Римскую империю, как на свидетельство легитимности собственных правителей.
Таковы Уэльбек и Бегбедер, таков и Вербер. Этот модный французский писатель, одновременно чем-то смахивающий на Яценюка, Киссинджера и Берию, говорит, что начал писать в возрасте семи лет. Самопиар для его поколения вещь не предосудительная и даже естественная. Он родился в 1961 году, а стало быть, избежал мощного влияния французско-маоистской «социалки» конца 60-х, которой переболели с более или менее тяжелыми последствиями все литераторы старшего поколения. Он изучал право и криминалистику, вдохновленный любовью к детективам. Но начало журналистской карьеры совпало с новым интересом — научной фантастикой английской школы, которая включала в себя и элементы приключенческого романа, и философского эссе.
Вербер, не будучи профессиональным ученым, тем не менее приобрел изрядные, хотя и не фундаментальные, научные познания в разных областях науки, семь лет работая в журнале «Нувель обсерватер». (Это нечто вроде наших бывших «Наука и жизнь» и «Знание–сила».) В 1983 году получил премию фонда News как лучший молодой репортер за репортаж о некоем виде муравьев, обитающем на Берегу Слоновой Кости. Имеет также образование сценариста.
Он написал много — фантастическую трилогию о разуме муравьев, дилогию о загробной жизни, антропологический детектив, «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», в которой научные сведения смешиваются с вымыслом, физика с метафизикой, математика с мистикой. Впрочем, подобная смесь — фирменный стиль Вербера.
Его обожают почитатели и тихо ненавидят литературные критики. И хотя книга «День муравьев» переведена на 33 языка, издательства отказывали ему в ней шесть лет. Есть даже компьютерная игра по этой трилогии. Он намеренно приурочивает публикации к 1 октября — периоду присуждения большинства престижных французских премий, которых ему не присуждают, хотя книги расходятся сотнями тысяч экземпляров.
Книги у него с загадкой. Захватывающие. Но читаются примерно так: первая книга — на ура за два часа, вторая — тоже почти на ура часов за шесть-семь; третья — нудновато, но все равно день; четвертая — ну это просто так же и дальше повторяется, неделя; пятая — ? да ну его на фиг, убили-поговорили, убили-поговорили, история планеты Земля, опять убили...
В его романах приключения происходят так, как будто случайно переключился с канала на канал и смотришь боевик средней руки и средней гламурности. Медицинские аспекты всегда подробны, философские диалоги — остроумны, мифологические параллели и эзотерика — познавательны. Но к его персонажам никакого сочувствия и симпатии, поскольку они лишь инструмент для беллетризации авторского видения вечных тем.
Из него местами мог бы получиться новый Ницше, если бы не ощущение полного душевного и телесного здоровья автора, лишающее его умные рассуждения безумной ницшеанской поэзии. Его товарищи по литературному оружию — Коэльо и Браун, его почитатели — не имеющие понятия о прямых и гораздо более талантливых предшественниках Вербера, как-то, например, Роберт Хайнлайн, Урсула ле Гуин или Колин Уилсон.
Хотя время, пожалуй, такое, что читатель и не рассчитывает на получение эстетического наслаждения от прочтения книг. Бестселлеры — это, по сути, добротные сценарии к фильму-триллеру. А также их сиквеллы. Говорят, что такой стиль описания автор выбрал специально, чтобы создать определенное впечатление от прочитанного. Безусловно это занимательнее Донцовой, хуже Марины и Сергея Дяченко и вполне на уровне Дереша. Много интересных научных фактов, статистики и наблюдений.
Откуда же такой интерес и у кого?
В начале прошлого века небесталанная мадам Блаватская и ее товарищ полковник Олкотт выпустили на книжный и духовный рынок теософию собственного разлива — чудовищный по своей попсовости гибрид из обрывков индуизма, древнеегипетских верований и собственных выдумок, вроде книги «Загадочные племена на Голубых горах». Тем не менее для многих читателей это стало первой ступенью дальнейшего живого интереса к восточной философии.
Эзотерика и загробный мир — беспроигрышные темы, если основываться не на собственном опыте (как, например, Ауробиндо Гхош). Но если это на упрощенных версиях мифологии, то получается что-то вроде Гарри Поттера для взрослых, великие тайны вселенной в форме если не «биг-мака», то круассана. Француз все-таки. Плюс маркетинговые ходы с дилогиями-трилогиями: «купи это, а потом вот это, а истина все равно где-то рядом».
Вне сомнения, Вербер достаточно образован и умен, чтобы не понимать, почему и как его воспринимает читательская аудитория. Он и не обращается к читательской аудитории. Он занимается литературным прозелитизмом, обращая в свою веру неискушенных неофитов подобно тому, как сектанты предпочитают не иметь дела с воцерковленными верующими, прихожанами определенных храмов. Он весьма ироничен в своей философичности, и здесь можно вспомнить сарказм Вольтера, Дидро и прочих энциклопедистов. Если русские писатели вышли из «Шинели» Гоголя, то Вербер точно вылез из красного якобинского колпака, как заяц из цилиндра фокусника.
Проза Вербера символизирует современный кризис знания, при котором разрыв между жрецами науки и конечными потребителями хай-тэка измеряется уже не в линейных единицах, а в системах мировоззрения. Она — как мост Сират из конского волоса в мусульманской мифологии, по которому в рай могут перейти праведники. Искушение для молодых читателей быстро и на шару получить сакральное знание, степень посвящения или хотя бы преимущество в светской болтовне — непреходяще. Хоть во времена Блаватской, хоть во времена Вербера.
Но как говорил сам автор в романе «Танатонавты»: «Поначалу мы напоминали группу конспираторов, попавших в западню. Но затем это впечатление потихоньку стало рассеиваться».