Внешний мир — объективируемый, то есть отчужденный. Все самое главное происходит внутри, а не на Майдане и не «в телевизоре». Еще Оскар Уайльд сказал, что наиболее величественные события в мире — те, которые остаются в мозгу человека.
Тривиальная внутренняя жизнь доказала, что она не меняется после использования кем-то известным пудры, парика и даже рупора. Мы это поняли, поскольку агитки уже не агитируют, эпатаж не эпатирует, а все радикальное оформляется в спокойно-осмысленное.
Мессиджи масс-медиа — уже не истина в последней инстанции. И тезис, взятый из учебников о том, что демократии нужны осведомленные в политике граждане и их активное в ней участие, отходит на второй план.
Художники это поняли, и, кажется, любой арт уже неактуален для них. «Мы умрем не в Париже» (Н.Билоцеркивец). Они не добиваются физической похожести с объектом изображения и даже уже не цитируют. Просто рисуют жизнь живую, а не декоративную.
Художественный Львов последних двух недель иллюстрирует это яркими примерами.
В объединении «Дзига» только что завершилась выставка работ австрийского фотохудожника Германа Капора «Верена, 18». Многие критики квалифицировали ее как «псевдоискусство» и как «банальную попытку эпатировать посетителя обнаженным женским телом».
На самом деле это история девушки, которая как раз перед выпускными экзаменами в школе просыпается после наркоза и обнаруживает искусственный «отросток» из тела (мешочек для испражнений) и длинный шрам от операции. Фотохудожник ставит задачу задокументировать процесс выздоровления после тяжелой болезни, и ему больше всего хочется показать духовную силу девушки, в течение трех лет ожидающей смерти, но настойчиво ведущей борьбу с болезнью. То, что обычно случается в больницах и спальнях, за дверью (например, туалетной), становится видимым — война объектив(ирован)ная. Фотограф эксплицирует некрасивое, неигривое, непубличное, не нужное никому.
Мне представляется, смотреть на эти работы и видеть в них лишь обнаженное женское тело, которое, что греха таить, банально, и мешочек для испражнений — примитивно.
Автор, по моему мнению, акцентирует внимание на том, что у каждого из нас бывает своя ежедневная трагедия, своя спрятанная под семью замками боль, которую нельзя показывать на подиуме, в офисе или в любом другом рабочем месте. (Пустяки, что они самые важные — должны презентовать себя всегда как успешных индивидуумов, прекрасно чувствующих себя в обществе, наиболее совершенном по форме — капиталистическом!)
Латентность повседневного страха, боли, гнева — убийственна для нас. Это только считается, что у славянского человека функцию психоаналитиков в любое время выполняют друзья. На самом деле уже и у нас никто ничего такого не выполняет. Особенно медиа, которые должны были бы лечить и кричать о том, о чем они обычно молчат.
Минувшей осенью повесился мой сосед, и я снимала его с веревки. Именно с той минуты в течение двух недель какой-то экзистенциальный страх преследовал меня повсеместно — хотя я всегда считала, что в принципе не подвержена таким влияниям. (Я же три года назад цинично снимала фрагменты тел во львовском морге сразу после скниловской трагедии!) А вот страх после случая с соседом стал тогда важнее даже, чем предвыборные баталии!
У пани N ребенок болен эпилепсией. Знаете, что она говорит всегда, как только подруги начинают обсуждать политические события? «Я вам завидую. Вы великолепно живете — у вас нет проблем, кроме политики».
Юная M рассталась с S, который (она так думала) любил ее в течение нескольких лет. Вряд ли ее интересует сегодня настроение Игоря Бакая или Владимира Щербаня. Их настроение исследуют только медиа.
Они не видят того, что увидели организаторы выставки «Иной Львов», которая открылась в городском Дворце искусств. Работы выполнены бездомными, которым специально раздали фотоаппараты и попросили зафиксировать на пленку то, что хочется. Организаторы справедливо отмечают, что фотография — представление мировоззрения, состоящее в создании копии реальности с претензией на объективность.
Посередине выставочной площадки — инсталляция. Бутылки — прозрачные, зеленые, темно-коричневые — подвешенные на длинных нитях. В некоторых бутылках — фотографии. «Каждая бутылка ассоциируется с бездомным, — объясняет автор идеи Андрей Линик (Львовская коммерческая академия). — Прозрачные и незакупоренные — это люди, у которых еще есть надежда вернуться к нормальной жизни. Темные — это те, которые уже находятся в стадии, которую нормальные люди называют «социальным дном». Бутылки являются вместе с тем и способом выживания (их сдают в пункты приема стеклотары и получают за это копейки), и способом деградации — бездомные нередко спиваются».
Стены вокруг обклеены картоном, что в жизни бездомных выполняет двойную роль: это средство утепления жилья (собственное жилье) и объект, продав который, можно заработать на хлеб.
Инициаторы проведения выставки не только через фотографии показали внутренний мир тех, кто никогда никого не привлекал как объект изучения, но и провели подробный анализ фотографий. Оказалось, значительная их часть связана с изображением людей, поскольку бомжи осознают свою принадлежность к социуму, хотя и ощущают себя на его обочине. «Дорога (улица), автомобили, которых в совокупности больше, чем 50%, демонстрируют на фотографиях характерные особенности среды, в которой живут бомжи. Они тоже не особенно отрицательные по отношению к бомжам, поскольку именно улица кормит и одевает такого человека... Небольшое количество снимков, где особое внимание уделено небу, объясняется пессимистическими настроениями, господствующими в среде бомжей» (из пресс-релиза).
Парни-организаторы не только сами познавали вот таких представителей типа homo не-ludens, но и исследовали отношения других людей к бомжам. Результаты их социологического опроса засвидетельствовали: отрицательно относится к ним свыше половины респондентов, положительно (по крайней мере так утверждают!) — 10,5% опрошенных, безразлично относятся к бездомным 26,31% респондентов, а 12,2% имеют собственные варианты объяснения своего восприятия бомжей.
Наслаждаться голой правдой о тривиальном и о том, о чем молчат медиа, львовяне имели возможность в течение Дней документального кино о правах человека. Эти фильмы, снятые белорусскими, российскими, киргизскими, польскими, датскими, голландскими, немецкими мастерами, просто презентовали действительность. Мучения пленных в Веденском районе Чечни, разговоры дачников в электричке под Казанью, отчаянные попытки северных корейцев покинуть свою страну, проблемы детей убитых родителей в Беларуси имени Лукашенко, одиночество бывших афганцев — эти и великое множество других тем, почти не комментированных документалистами, промелькнули незабываемым калейдоскопом перед посетителями зала.
«Неигровое кино — это особый эстетический вид. Он традиционно не интересует кинотеатры, поскольку некассовый, а также телевидение, специализирующееся на массовом, — рассказывает Геннадий Кофман, продюсер кинокомпании «МаГиКа-фильм» (Харьков) и один из многочисленных организаторов фестиваля. — Здесь особая лексика, малый хронометраж. Но в Украине, да и в каком-нибудь другом месте на постсоветском пространстве, люди нуждаются в таких фильмах. Наш эсэнгэшный зритель — даже в глухом селе — умнее, интеллектуальнее, чем канадский или итальянский. Он воспринимает интересный язык, глубже видит экран. Если раньше люди потребляли сэндвич (голливудский кинопродукт), в котором растолкован до тошноты каждый режиссерский ход и содержание, то теперь зрителю интереснее смотреть наш фильм, где режиссер утоплен в тексте, не тяготеет над восприятием, не тянет за собой. И, конечно, показывает живую жизнь».
В фильме «Я глухой» Николая Макарова (ТВО «Леннаучфильм», 2005 г., 75 мин.) показаны обычные (?) глухонемые, беззвучно жестикулирующие руками. Они рассказывают, сколько жестовых языков существует в мире, как организована жизнь глухих в иных странах. Они не считают себя инвалидами и полноценно живут. Мы видим глухонемых детей, которые учатся общению в специализированных школах, и артистов театра жестов. Эта лента поражает тем, что изображает абсолютно обычных для нас глухонемых (а не детей чеченской войны, не киргизских невест, которых похищают против их воли, и прочие беды, которых в Украине нет) и заставляет помучиться от того, что мы никогда о них не думаем. Как и о слепых, беспризорных и т.д.
Средства массовой информации озабочены не систематическим освещением их проблем, а тем, как бы политкорректнее (требование времени/истории/политики!) их назвать. Можно подумать, что если дебила назовешь «альтернативно одаренным», социальная проблема дебилизма исчезнет.
Обойдемся без криэйторов, спичрайтеров, контентредакторов, жестокой драматургии, тщательно продуманных шоу. Мы умрем не в Париже и не Майдане. Подумайте о насущном глухонемых, студентов, бездомных и безработных. Не радуйтесь тому, что они не умеют осуществлять публичные постановки личных драм.
Я не адорирую то, что медиа называют «социалкой». Я просто homo не ludens. По крайней мере летом.