На наших глазах возникает новое государственно-сверхгосударственное образование. И самое интересное то, что мы должны стать его интегрально-территориальной частью. Мы даже и не почувствуем, как станем ею. Хотя для многих из нас это будет чем-то вроде радостного пробуждения после двенадцатилетнего кошмара.
Для нового образования предлагается совсем нетривиальное, до сих пор небывалое название. Не «республика» и не «федерация», не «союз республик-сестер» и не «содружество взаимозависимых государств», не «соединенные стейты» и не «объединенные эмираты» и даже не «славяно-казахская джамахирия» — а Пространство. С полным названием «Единое экономическое пространство». Интересно, как долго работали отравленные постмодерном мозги верховных политфилологов над этим изобретением?
Пространство — одна из базовых философских категорий, по крайней мере той еще, классической немецкой философии. Пространство, как минимум — трехмерное, имеет высоту, длину и ширину, и в этом заключается его протяженность. Считается, что пространство безгранично и неделимо, хотя существуют и альтернативные взгляды. Назвать государство или даже сверхдержаву Пространством — несколько абсурдно, если не идиотично. С таким же успехом его можно назвать Временем, Движением, Материей или Сознанием. Для категорий это унизительно, а для государства непрактично. Оправдать такого рода идиотизм может только одно — если творцы проекта на самом деле хотят до поры до времени скрыть то, что они создают именно сверхдержаву. То есть собирают и сшивают вместе площадь, земную поверхность, территорию. Полностью очерченную географическую территорию двенадцатилетней давности.
Само по себе слово «пространство» (о, как в нем просторно!) вызывает скорее положительные ассоциации. Оно сигнализирует прежде всего о ширине, размахе, свободе, открытости и беспрепятственности. На это, пожалуй, и рассчитывают коварные политфилологи. Это уже со временем, после подписания всех учредительных документов, на ум придут всякие негативные коннотации: закрытое пространство, замкнутое пространство, ограниченно-затхлое пространство. Бывает еще искаженное пространство. Это когда пренебрегают географией и нас официально извещают о том, что с завтрашнего дня Казахстан будет расположен к нам значительно ближе, нежели Польша, Словакия или Венгрия. В конце концов, все двенадцать лет одни и те же политфилологи таки готовили нас к этому географическому перевороту, запустив в оборот несколько оруэлловское видение окружающего мира, разделенного аж на два зарубежья — ближнее и дальнее.
Став субъектом (или, вероятнее всего, все-таки объектом) Единого экономического пространства, украинское государство имеет все шансы попасть в пространство без выхода. Причем это пространство, в полном соответствии со своим названием, на самом деле окажется для него единственным — о любом другом будет, как любил высказываться Богдан Хмельницкий, «жаль говорить». По большому счету это будет означать не что иное, как одну из самых позорных в истории человечества капитуляций. И к тому же — ничем объективно не мотивированную, подписанную в момент, когда совершенно другая пространственная перспектива — европейская перспектива нормальности — наконец начала реально очерчиваться и для нас.
Это неправда, что «в Европе нас никто не ждет». По степени дезинформации эта фраза может приравняться разве что к «Россия навсегда отказалась от планов воссоздать империю». Просто у Европы возникли с нами, то бишь с нашим выбором, определенные трудности — и то уже едва ли не на двенадцатый день нашего послереферендумного существования, когда некий господин, по жестокому недоразумению до сих пор считающийся первым президентом независимой Украины, ни с того ни с сего подписал Беловежское соглашение и впутал нас в весьма сомнительное содружество. Из которого, в конце концов, в то смутное время можно было так же ни с того ни с сего выйти — вместо того чтобы, по-украински не делая резких политических движений, лишь сетовать на черствость и равнодушие европейцев.
Можно сколько угодно обвинять «брюссельскую бюрократию» в ее дремучем непонимании того, что в ХІІІ веке именно будущая Украина спасла будущий Европейский Союз от монголо-татарского единого экономического пространства, за что сейчас ей, Украине, положено в этот Союз особенно почетное приглашение. Она, «брюссельская бюрократия», все эти обвинения стоически стерпит. Она прагматична, и уже хотя бы поэтому тринадцатый век ее не слишком волнует. Это — скажу так — просто не относится к ее служебным обязанностям. Зато реагирование на подписанные в крымском городе Ялте соглашения — очень даже относится. Тем более что однажды в той же Ялте уже состоялся определенный раздел мира — как всегда, несправедливый. Символическое место, черт побери. Неприятные аналогии напрашиваются сами собой.
А еще вспоминается такое. В 1997-м году я попал на Международный писательский фестиваль в Финляндию. Одна финская госпожа из организационного комитета при первой же встрече захотела сделать для меня что-то приятное и сообщить что-нибудь радостное. Потрясая фестивальным буклетом и тыча в него пальцем на какие-то фамилии, она сказала, что среди приглашенных есть и казахи и я скоро буду иметь счастье с ними познакомиться. «Ты же, очевидно, разговариваешь на казахском языке? Вы же из одной страны!» — почти не сомневалась она.
Тогда я был просто поражен ее — как бы это назвать? — недоинформированностью. Но сегодня я думаю, что она просто обладала даром пророчества.
Стоит все-таки взяться за изучение казахского. Следует начинать привыкать к рублям, к Лукашенко, к сборной ЕЭП по футболу. Придется же как-то выживать в этом едином (единственно отведенном) замкнутом пространстве.