В конце семидесятых Фаина Георгиевна Раневская сказала, что в нашем искусстве появились три милых ее разборчивому сердцу актрисы: Инна Чурикова, Марина Неелова и Наталья Гундарева. Выбор Раневской оказался безошибочным: ни одна из трех актрис не позволила себе в кино и в театре ни разу «плюнуть в вечность». Поэтому, узнав, что «наши в городе», я без лишних сомнений ринулась на спектакль «Какая идиотская жизнь» с участием Валерия Гаркалина, Армена Джигарханяна и Натальи Гундаревой. Комедия французского драматурга Андре Руссена оказалась начисто лишенной игры воображения и собственно драматургии, но в исполнении виртуозных артистов иногда вызывала взрывы смеха в зале и поощрительные аплодисменты, так и не перешедшие в овацию. Однако после спектакля мой скепсис был поколеблен, когда я узнала, что Наталья Гундарева играла свою подвижную, почти акробатическую роль со сломанной ногой. А побеседовав с народной артисткой России, я была окончательно покорена ее мужеством, женственностью и не остывающей страстью к профессии, которую она когда-то выбрала почти случайно.
- Наталья Георгиевна, вы сейчас прошли по коридору, и было заметно, каких усилий вам это стоило. А на сцене - потрясающая легкость, даже в голову не могло прийти, что вы играете с травмой...
- Потому что со сценой вообще странные вещи происходят. Она - существо такое магическое: что хочет с тобой, то и делает. Бывает так, что приходишь на спектакль, когда у тебя вроде бы много накоплено в душе - и тебе бы только донести все до сцены и выплеснуть. Но идет спектакль - и ничего не происходит. А потому что ты с ней, со сценой, не считаешься, ты свое принес, тебе кажется, что этого достаточно. А она говорит тебе: «Нет, еще есть я. Ты со мной должна разговаривать и нести не только свое. Потому что результат твоего сегодняшнего отношения ко мне - гордыня и эгоизм». А иногда приходишь пустая, и она тебя жалеет и начинает помогать. И в результате получаются какие-то замечательные спектакли, не только по твоим ощущениям. Вообще-то актеру полагаться на внутреннее ощущение - не очень верно.
- Вам нравится спектакль «Какая идиотская жизнь», с которым вы приехали? Слабая драматургия не раздражает?
- Вы знаете, надо себе просто давать отчет. Мне кажется, что мы испытываем чувство разочарования, неуверенности, тоски, безразличия, если угодно, когда мы подходим к какому-то произведению с мерками, этому произведению несвойственными. Когда ты играешь Шекспира, ты должен и жить Шекспиром. А когда ты играешь французскую комедию Руссена, нужно жить ею. И если ты получаешь удовольствие от этого, если ты находишь для себя что-то новое, то все нормально. Я привыкла играть женщин, которые идут напролом, и если бы Гончаров ставил «Бронепоезд 14-69», я бы играла роль бронепоезда. Вероятно, внутренняя активность, оптимизм, определенные качества именно моего темперамента заставляют режиссеров давать мне такие роли. А в пьесе Руссена Валера Саркисов дал мне другую роль, и я в ней вальяжно существую, я никуда это действие не пытаюсь двинуть. И в то же время есть какие-то приятные актерские моменты для меня, когда я получаю удовольствие. Мне нравится, что я выхожу на сцену, несмотря на ногу свою, и вижу Валеру Гаркалина и Армена Борисовича - и мне становится хорошо и привольно.
- Вам удается сочетать работу в Театре Маяковского и в такой вот антрепризе?
- В отличие от многих моих коллег, у меня это - первая антреприза. У меня и раньше были спектакли, которые предлагали возить. Была такая работа «Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано» по Радзинскому. Но я считала, что это сделано для Театра Маяковского и должно играться в нем. Я думаю, что если бы не Валера Саркисов, который поставил Руссена, я бы отнеслась к этому предложению иначе. И если бы не Армен Борисович, я бы поступила тоже иначе, вероятно. Все-таки я привыкла к своему театру и избалована им, в хорошем смысле. Я привыкла к нашему коллективу, я знаю, как они ко мне относятся. Вот, скажем, Женя Симонова, узнав, что у меня с ногой, сказала: «Передайте Наташе, что я готова любой свой спектакль поставить заменой, лишь бы только она не играла, потому что она сумасшедшая, она выйдет играть, и будет хуже с ногой».
- Как такое случилось в Харькове, по дороге в Киев? Это трещина или перелом?
- Перелом, оторвался кусок кости. Там нет такого перелома, чтобы пополам, а просто оторвалась кость со связками там, где связки примыкают. Я шла на сцену, было темно, и я не увидела еще одну ступеньку...
- У вас теперь Киев будет ассоциироваться с неприятностями...
- Вы знаете, я очень люблю этот город, но он у меня действительно с печалями связан. Я однажды приехала сюда на гастроли и вела такую, как говорит героиня Лескова, прекратительную жизнь: гуляла все время, ела фрукты, похудела килограммов на пять. А в результате со мной случился гипертонический криз прямо на спектакле «Виктория!». После этого мы сюда приехали через год - и было девять дней, как умер мой папа. Грустный для меня город, но я очень его люблю. Я так жалела, что в этот приезд не могу ходить, потому что я люблю бродить по вашим по горам, по долам. Но, слава Богу, дали машину, и я сопродюсеру нашего спектакля показала то, что я люблю. Поделилась, короче, Киевом.
- Вы проработали в Театре Маяковского 25 лет. Год назад Гончаров поставил для вас «Театральный романс» по Алексею Толстому. Расскажите, пожалуйста, киевлянам об этом спектакле.
- Мы его сыграли впервые под католическое Рождество. Я не могу сказать, что меня обрадовала эта пьеса. Это не пьеса, написанная Алексеем Толстым, а инсценировка нескольких его рассказов. Когда прозу пытаются переложить на драматургию, она очень много теряет. Но у меня такая профессия, как Хлудов говорил в «Беге»: «На войне ничего без любви не бывает». Выходишь на бой каждый раз. Причем первый бой легче, потому что не знаешь страха. А если это
25-й бой, хоть у тебя уже и опыт есть, но он более тяжелый, потому что ты теперь все осознаешь. Получается, как война. А без любви невозможно. Значит, надо полюбить свою роль, найти в ней что-то такое, чего в других твоих ролях не было. Этот спектакль получился с чеховской интонацией, но в таком случае лучше было бы ставить Чехова. Я подумала, что в этой роли Бог мне такую микронную ступенечку поставил, но я все равно ее преодолею и буду уже немного другой. Я, кстати говоря, была поражена, когда за эту работу получила «Хрустальную Турандот» как за лучшую женскую роль сезона. Я даже растерялась, когда мне позвонили (я не кокетничаю) и сказали об этом. Я спросила: «А что, у нас за год ничего более интересного не вышло из актерских женских работ?» А мне говорят: «Наталья Георгиевна, почему вы считаете, что это неинтересно? Вы там совсем другая». А я думала, что это заметно только мне одной.
- И за кинороли вас четырежды называли лучшей актрисой года. А в этом году телесериал «Петербургские тайны» представлен на премию ТЭФИ. Как вы относитесь к роли в этом сериале?
- Вы знаете, из того материала, который мне предлагали в последнее время, это было самое интересное предложение. Я подумала, что можно играть литературу даже второго эшелона. У нас ведь второй и третий эшелоны намного серьезнее, интереснее и сильнее, чем первый эшелон в других странах. Мне кажется, что если даже отбросить какой-то момент искусства, можно преследовать просто просветительские цели. Крестовского мало знают, а ведь Достоевский завидовал его роману «Петербургские трущобы», по которому поставлен фильм.
- В фильме очень изменена фабула романа...
- Да, но это такая как бы компиляция, адаптация. Но думаю, что все равно задача была благородная и я правильно сделала, когда согласилась играть. Я не была неразборчива. Со мной снимались очень разные актеры, с разными вкусами, разным запасом знаний, разными взглядами на мир. Ира Розанова, Лена Яковлева, Коля Караченцов, Володя Стеклов - все очень разные. Но тем не менее, почему-то никто не отказался играть. Хотя нам платили копейки, то есть нас деньгами не купили. Мне удалось свою героиню оправдать в финале. Ведь когда нет любви, ничего не получается
- Критика считала вашей лучшей театральной работой роль леди Макбет Мценского уезда по Лескову. А в кино у вас, на ваш взгляд, была роль такого масштаба?
- Это действительно моя лучшая роль, потому что это была впервые серьезная работа. Если я до этого играла комедийные роли, то Катерина Львовна Измайлова была по-настоящему драматическая героическая роль. И даже в каких-то спектаклях мне удавалось подниматься до высот трагедии, пусть это были минуты, но все равно это было, я чувствовала, что мою душу эта роль развивала. А кино все-таки требует от меня меньше сил, меньше меня забирает. Это не потому, что я к нему хуже отношусь. Просто там другие условия, от тебя меньше требуется. Ну хотя бы потому, что можно все переделать, и это облегчает, мне кажется, какие-то актерские задачи. Профессия становится более доступной для актеров, которые на сцене мало что могут сделать. В кино такие артисты производят впечатление, а в театре - нет. Кино может обмануть. Какие разочарования бывают у людей, когда они видят своего замечательного любимчика (или любимицу) на сцене! Иногда в кино лицо, типаж какой-то может сыграть за героя. Анемичность вдруг прослеживается зрителем как какая-то мысль, удивительная погруженность в себя. А на сцену выходит - и ноль... Покойный Смоктуновский что в кино, что в театре играл - оторваться невозможно!
- Кстати, о Смоктуновском. Вы написали его портрет, когда он сыграл Гамлета. Вы продолжаете с тех пор заниматься живописью?
- Нет, что вы, я не умею рисовать, это был единственный портрет. Я, правда, рисую цветы акварелью, но они такие абстрактные. Если у меня нарисованы гвоздики - вы не поймете, что это гвоздики. Мне просто нравится водить кистью по бумаге, особенно я люблю акварели.
- А Смоктуновский понял, что это его портрет?
- А он его не видел. Так и не пришлось ему показать. Когда мы встречались, я говорила: «Я обязательно покажу вам портрет». Так в жизни всегда бывает: все перекладываешь на потом, а «потом» никогда не наступает... Возвращаясь к вашему вопросу, я вспомнила, что в кино у меня все-таки была одна по-настоящему драматическая роль, за которую я «Нику» получила. Это роль алкоголички в «Собачьем пире».
- Это же совершенно другое амплуа! Ваша роль в «Небесах обетованных», наверное, тоже к такому амплуа относится?
- Амплуа то же, но уровень другой. В «Собачьем пире» - роль, а в «Небесах обетованных» - забава. Ну и Рязанов, с Рязанычем, конечно, работать - просто удовольствие.
- Когда вы говорите о своей работе, у вас так загораются глаза, что веришь: без любви у вас ролей не бывает. Как же так получилось, что вы собирались поступать в строительный институт и даже два года работали чертежницей? А в Щукинское училище поступили как бы случайно?
- На нас же во многом очень влияет наше окружение. Эта народная мудрость уже в зубах навязла, что можно быть плохим инженером и нельзя быть плохим артистом. Мне кажется, что я была бы и неплохим инженером-проектировщиком, а может быть, даже и архитектором. У меня была определенная хватка, и мне нравилась такая работа, я вообще по природе созидатель. Но я решила, сдавая экзамены в строительный, еще в чем-то попробовать себя. В театральное училище можно было пойти на первые два тура без документов. Думала, что с двух туров срежусь, но поступила в Щукинское. А после его окончания мне предложили на выбор Театр Вахтангова, МХАТ, Театр Маяковского и «Современник». Я выбрала Театр Маяковского. С тех пор прошло 25 лет - и я ни разу не пожалела о своем выборе профессии и театра.