Что из себя представляет музей? Собрание древностей, вещей, позабывших последнее прикосновение своих хозяев? Ту особую тишину, которую никогда не нарушают нечастые посетители и взрывают гулом безразличия многоногие экскурсии? Да, конечно же. Но и люди, в которых безошибочно, с первого взгляда, определяешь смотрителя или хранителя: по неторопливости, негромкому голосу, спокойному рассудительному разговору, умению слушать и - особому отношению ко всему тому, что благодаря им стало не свалкой вещей, а музеем.
Василий Иванович Мурашко и был таким. Такую память оставил по себе у тех, кто его знал.
И я его знал. И очень хотел, чтобы многим людям он запомнился таким, как мне. Только сделал ошибку: сценарий документального фильма, который писал долго, предложил на киностудию, где как раз началась перестроечная реорганизация. Реорганизация набирала обороты, чем дальше, тем больше начинала увязать и пробуксовывать в собственных идеях и новациях, обрушившихся на студию снежным комом, а тем временем Василий Иванович умер. Смерть этого человека оставила очень тяжелое чувство, и я решил к этой теме никогда больше не возвращаться.
Но прошли годы. И в том музее, где он проработал так много лет, я неожиданно для самого себя громко, во весь голос спросил:
- Так сколько же стоит коллекция, которую спас, сохранил Василий Иванович?
И услышал в ответ удивленное:
- Но вы же спрашивали в прошлый раз... нет ей цены. То есть, конечно же, есть... бесценна она.
И я снова, переступив невидимый, но ощущаемый все эти года барьер, возвращаюсь к той памяти, которую оставил хранитель древностей.
Да, той суммы не существует. Коллекция бесценна. Но он никогда не употреблял этого слова, семидесятилетний человек, одиноко доживавший свой век в однокомнатной квартире, до конца дней подрабатывавший к пенсии не столько потому, что она невелика была, как у всех музейных работников, а потому что иначе, не работая, жить уже не мог и не умел. Он никогда ничего не сопоставлял: ни свою пенсию с тем богатством, которое спас, ни отношения к себе. И теперь, когда его уже нет и никогда не будет, я понял, что он очень мало рассказал о себе - этот крупный человек, с теми чертами интеллигента, которые потихоньку начинают стираться из нашей памяти. Запомнилось то ли в шутку, то ли всерьез сказанное, что был у него хороший голос, что, кажется, учился он певческому мастерству и его любил И.С.Козловский. Тогда же, пораженный историей, которую он мне рассказал, таких житейских деталей не уточнял. А теперь уже и не уточню.
История была вот какая.
Из Прилукского исторического музея (Черниговская область) пришла оформленная по всем полагающимся в таких случаях правилам бумага, адресованная в Министерство культуры УССР. Суть дела была предельно ясна и совершенно трафаретна. Руководство музея просило разрешения списать и уничтожить хлам, оставшийся после помещиков Галаганов. Как и следовало ожидать, ответ пришел немедленно, в срок, схема прохождения деловой переписки - простая, как гвоздь, привычная, как молитва, не была нарушена ни одной запятой. Виза «ваше мнение» или «прошу переговорить» давала возможность поставить точку на тех хлопотах. Хоть каждому более-менее грамотному человеку, а именно такие и трудятся в Министерстве культуры, совершенно очевидно, что Галаганы (Галаганы, Лизогубы, Кочубеи - это же все в одном ряду) в силу своего развития, привязанностей, культуры и образования никак не могли собирать хлам и тем паче сохранять его. Уже одно это должно было позвать в дорогу специалиста, который уважает свою профессию.
В дорогу отправился циркуляр. Он открывал широкий простор инициативе, возможно, непорядочности, а больше - его величеству случаю, на совести которого судьба колоссальных богатств прошлого, канувших в небытие. Именно уже висящее в воздухе положительно-разрешительное решение вопроса привело Василия Ивановича в Прилуки. Там он немедленно потребовал, чтобы ему все показали. А никто ничего и не прятал: прилучане были уверены, что им не откажут в такой мелочи. Тяжело открыли дверь старого сарая, где хранилось топливо на зиму, и указали на громадную, до самого потолка кучу торфа:
- Вон там...
Он опустился на колени и аккуратно чуткой рукой археолога начал разгребать торфяные куски, бережно стряхивая пыль. И первое, что ему открылось, - это картина Льва Жемчужникова «Кобзар на шляху» («Остап Вересай»). Полотно, выражаясь языком милицейского протокола, было во всесоюзном розыске. А далее - мраморная статуя Аполлона Бельведерского, живописные, скульптурные и графические работы западноевропейских, украинских, русских мастеров XVII-XIX веков. Произведения мирового значения Хендрика Тербрюггена, Якоба Рооса, Гюстава Доре, Феликса Леконте, Генриха Гольпайна, Микеле Скьявоне, Гюбера Робера, Ернеста Мейссонье, Карла Христиана Фогеля фон Фогельштайна, произведения мастеров Италии, Голландии, Франции, Германии, других стран Западной Европы, а далее - иконопись, народная украинская картина, портретные, жанровые полотна, которые были выполнены на Черниговщине и хранились в личных коллекциях. Что мог испытывать человек, посвятивший жизнь сохранению каждой мелочи, носящей отметины прошлого, возле кучи бесхозного, безучетного, уже приговоренного к смерти добра, можно представить себе вот по этой фразе из «Исторического вестника» за август 1899 года: «Былая жизнь малороссийского края, с одной стороны, земледельческая и простая, с другой, боевая, исполненная превратностей и катастроф, оставила не так уж много вещественных памятников, как у народов, жизнь которых проходила в условиях более нормальных».
- Там, в этой куче торфа, - говорил Василий Иванович, - были еще и столики изумительно прекрасной работы. Тончайшей работы мастера, знавшего свое дело. Они лежали днищем вниз, а на их ножки были надеты шесть картин. Баловался кто-то, что ли? Картины спасти не удалось.
В Чернигове Василий Иванович умолил свое начальство, директора музея Андрея Ивановича Левенко, забрать прилукские находки. Все знали и Левенко знал, что брать-то некуда, помещений нет, да уж по-другому поступить не могли.
- Привезли два пульмановских вагона. В те же дни связались с Третьяковкой. Оттуда примчалась кандидат наук Асоркина. Посмотрела - ахнула. Взяла с собой две картины на реставрацию. С реставрацией дело было трудное: брали картин немного, а работа тянулась - годами.
Как-то не ложилась вся эта дикая история в кинематографическую строку. Непостижимым образом расползался изобразительный ряд, которым я пытался объединить подвижничество хранителя древностей и привычно-будничную, повседневную работу партийно-хозяйственно-административных органов. Оператор, выехавший на съемки, вернулся на «Киевнаучфильм» злой и растерянный:
- Все выдумано. Этого не может быть.
Из акта обследования прилукского музея. 1949 год. «Экспозиция выставки бессодержательна, безыдейна, аполитична. В экспозиции подан, неизвестно с какой целью, столик Наполеона. В целом зрителя поражают блеском разных безделушек барского быта XIX столетия, макулатурой бездарных австрийских и немецких художников. Предлагается провести полную реэкспозицию. Создать выставку на тему «Творческий советский дарвинизм и учение Мичурина-Вильямса-Лысенко в преобразовании Прилуччины».
Знакомый стиль?
Он в этих краях не очень-то менялся. Скажем, вместо выставки на тему - праздники на тему: единения, годовщины, юбилея. И концерты, концерты, концерты... Господи, ну сколько же их на Черниговщине - торжественных и праздничных. Неужели это здесь уже случилось: жизнь стала краше, жить стало веселей?!
Из докладной записки Мурашко:
«Наряду с проверкой идейного содержания экспозиции я ознакомился со всей деятельностью музея. Фонды богатые, но хранятся в жутком состоянии. Все свалено в кучу и покрыто пылью. Почти вся живопись повреждена. Такая участь и других экспонатов. Считаю, что фонды прилукского музея необходимо буквально спасать, ибо они гибнут».
Такая вот рвущая душу интонация...
Как же все это могло случиться на родине «Слова о полку Игореве»? Здесь же столько всего было - и знаменитейшие зодчие, и Мазепа, и мученик Лизогуб - дважды казненный: один раз царем на Скаковом поле возле бойни, а второй - полным забвением теми, за кого положил жизнь, и своими земляками в том числе. Здесь же каждый камешек - история.
Перед началом съемок заглянул в экспозиционные залы музея, где картины, казалось, еще помнят теплое прикосновение спасшего их человека. Издалека доносился голос экскурсовода:
- Стилистические особенности портретного искусства... Характерные черты академической портретной живописи переходного периода... Казацкий портрет XVII века... Основные черты жанровых произведений...
А может быть, скажет слово о хранителе древностей, которого уже нет, а мы чувствуем его присутствие на каждом шагу, сделанном в этом зале? Ну, одно-единственное слово. Прислушаемся. Нет, так и не сказала.
Вместо послесловия.
Фильм «Гнездо» студии «Киевнаучфильм» выпущен на экраны в 1992 году. Девять раз показан украинским телевидением. Единственная область, где он не был в кинопрокате, - Черниговская. Художественный музей так и не открылся. Ремонт.