Тот, кто начнет обвинять писателя Андрея Кокотюху — вот, дескать, что же ты продался москалям, будет прав лишь частично. На самом деле, издав в харьковском «Фолио» два своих романа в собственном опять же переводе на русский (тоже мне полиглот, хе-хе), Кокотюха продался не в языковом пане. Он продался идеологически.
Уж от кого от кого, а от него не ожидал произведения о положительных милиционерах. Если бы еще они — милиционеры — в его романе все были положительными, это можно было бы отнести на счет каких-то баптистских просветлений в сознании автора, можно было бы предположить, что автор изменил свое мнение о внутренних органах вообще и о милиции в частности или что его, в крайнем случае, взяли на ставку в пресс-службу МВД.
Но нет же. Все намного хуже. Кокотюха идет на ужасный компромисс и создает паршивую историю с двойными стандартами — есть у него «плохая» милиция, захватившая власть в определенном городе (под которым, бесспорно, угадывается город-герой Харьков), и есть милиция «хорошая» (в том числе и героический «супермен» Сергей Сомов, в честь которого названа целая серия русскоязычных романов Кокотюхи, издание которых мужественно взяло на себя «Фолио»), пытающаяся надрать задницу милиции плохой. Удивительный, непонятный поступок со стороны Кокотюхи. Кому, как не ему — тертому калачу киевских райотделов и аборигену харьковских опорных пунктов, знать, что на самом деле милиционеры, как и футболисты, не бывают хорошие и плохие, они бывают или в форме, или в штатском.
Но Кокотюха пошел на компромисс с собственной совестью, и читаем вот такую историю, называющуюся «Ментовский город». Суть этой истории имеет, как уже упоминалось, двойное дно. На первый взгляд кажется, что основные коллизии будут связаны именно с борьбой «супермена» против милиции «города», которая откровенно зажралась и «замахала» трудовое население первой столицы. Супермен успешно внедряется в преступную среду (конечно же, с помощью женщины, употребляя свои суперменские маскулинные преимущества) и быстро завоевывает авторитет среди гангстерских бонз.
Казалось бы, преступные элементы (прежде всего злобные гоблины в синем милицейском обмундировании) вот-вот получат под зад кованым сапогом украинского правосудия, но нет же — оказывается, дело совсем и не в милиции! Попробуйте угадать в чем. Что могло стать, по мнению писателя Кокотюхи, первопричиной всей этой кровавой и пафосной вакханалии? За что проливают свою кровь лучшие кадры киевских спецслужб? Что не дает покоя генералам оперативных штабов и вынуждает их идти на нарушение устава? Конечно же, водяра! Она — эта квинтэссенция всего творчества детективиста Кокотюхи, только она становится в воображении писателя и показателем роста внутреннего валового продукта нашей молодой республики, и мерой демократического развития общества в ней. Я уже писал о том безбрежном алкоголическом бесконтроле, который присутствует в предыдущем романе Кокотюхи, посвященном нечистой силе. В своем новом детище писатель, очевидно, решил разрабатывать найденную им плодоносную жилу, то есть струю, и, определившись с темой и идеей своего романа (а идея здесь одна и довольно навязчивая — как бы «бахнуть»), помчался на всех ароматных сивушных парах навстречу хэппи-энду.
Говоря о водяре, писатель Кокотюха становится наивным и откровенным, открывая читателю свое измученное от чрезмерных переживаний по этому поводу нутро. Его киевские супермены обращают внимание на харьковские безобразия лишь тогда, когда понимают, что водка вытекает из их рук, то есть что мафия под надежной «мусорской» крышей гонит безакцизную водяру на Россию, обходя, ясное дело, просторные киевские амбары, то есть не уплатив в казну надлежащие проценты. Здесь даже хладнокровные и невозмутимые спецслужбисты начинают негодовать: как же, дескать, так — нашу водяру гнать в Россию! Ну, хорошо — репрессии, геноцид харьковской алкашни, другие преступления против народа — все это еще можно стерпеть. Но водяру! В Россию! И начинается «махалово».
На самом деле в этом весь писатель Кокотюха. Невооруженным глазом видно, что это его — авторское — видение и негодование передается главным героям романа, так как сам Кокотюха может, очевидно, извинить родным органам все — неуставные отношения, неопрятность внешнего вида, в общих чертах — нелюбовь к нему, Кокотюхе, как субъекту и гражданину, но продажу водяры — никогда! Как писал классик, «можна все на світі вибирати, сину», нельзя выбрать только акцизный сбор с продажи ликеро-водочных изделий. Так что тут тебе и тема, тут тебе и идея, тут тебе и психологические портреты современников.
Еще немного о романе. Не может не радовать его язык, то есть этот самый, упомянутый нами выше, авторский перевод. Кокотюха при этом наступает на пятки другому великому нежинцу и просто-таки заваливает страницы романа страстным «южнорусским» акцентом, а учитывая легкость и экзистенциональную сногсшибательность сюжета, можно только восторженно восклицать: «Ничего себе!» — находя на страницах «Ментовского города» все эти милые и дорогие сердцу «коняки», «дядько», «ховать», «родич», «малюет», «лялька», «хиба», «ото», «хлопцы». Короче говоря, такой себе пасечник-супермен Рудый Панько.
Ну и, конечно же, ляпы. Иногда мне кажется, что Андрей специально нанимает кого-нибудь из бывших редакторов «Молоді» или «Укрпису», чтобы они ему испортили текст, наполнив его как можно плотнее внутренними парадоксами и внешними противоречиями. То, что его герои время от времени меняют внешность, это еще бог с ним (так, описанная автором на странице 64 «коротко стриженная шатенка» уже к странице 73—74 благополучно превращается в так же коротко «стриженную блондинку»). То, что главный герой из «Сергея Палыча» (стр.158) безболезненно превращается в «Сергея Иваныча» (стр.162), тоже ничего — на то он и супермен. То, что пара героев-антагонистов, которые, отметим, росли и воспитывались в различных регионах нашей молодой республики и на страницы «Ментовского города» попали из различных профсоюзов, выговаривают независимо один от другого сакраментальную и блестящую фразу «Замахался я, шо гад» — это тоже можно пропустить, тем более, учитывая специфику сюжета, под «гадом» здесь, по-видимому, имеют в виду зеленого змия. Все это можно списать на невнимательность и самого автора, и корректоров этого романа, если они вообще существуют в природе.
Но есть в стилистике писателя Кокотюхи нечто иное — едва уловимое и на первый взгляд незаметное, что вместе с тем не даст вам ошибиться при прочтении какого-нибудь куска из романа относительно того, кто же именно является автором только что прочитанного. Читаешь себе, например, такое предложение: «Компьютеров в распоряжении журналистов имелось ровно столько, сколько винтовок в первые месяцы Второй мировой войны — один на двоих». И хочется спросить у автора — это же у кого там из них в начале Второй мировой, то есть в сентябре 1939-го, не хватало винтовок — у поляков или у немцев? Пожалуй, все-таки у поляков, ведь немцы обычно пользовались «шмайсерами» и винтовок у них и в самом деле было не слишком много. Или находишь на страницах такой пассаж: «То и дело нога нарушала приятно шуршавший, словно новая купюра, красно-желтый ковер из опавших листьев» — и сразу же хочется переспросить автора, что там у него с ногой.
Дело не в том. А в том, что в то самое время, когда киевские супермены борются с харьковскими беспринципными уродами за чистоту отечественных водочных потоков, где-то в стороне сидит опечаленный читатель и тихо спивается, не находя среди мощного нагромождения новейшего украинского бестселлирования хоть чего-нибудь съедобного или хотя бы удобоваримого. Сидит себе этот читатель — обделенный, замученный и замаханый. Шо гад.