Я не пишу о нем сентиментальную историю. Я пишу его драматическую историю. Мы разговаривали по телефону с Ниной Шацкой, «звездой» Таганки, несколько месяцев кряду. «Плохо». «Плохо». «Давайте в субботу». «Нет, опять неважно». «Лучше». «Знаете, впервые сказал, что он выкарабкается. Позвоните завтра». «Даю его вам». «В это воскресенье». Нина Шацкая - жена Леонида Филатова. За два дня до меня к нему приходили министр кинематографии Армен Медведев с друзьями поздравить с присвоением звания народного России. Теперь в квартире много роз. И много белого цвета. Даже любимица кошка белая. Шацкая тоже - великолепная блондинка. Но важно не это, а то, что она его очень любит. Сказала мне: «Он необыкновенный. Один такой». Я донесла ему. В ответ протянул: «Жена-а... Ну хочет иметь такую легенду». Скажу с одесским акцентом: она и имеет. Легенду.
Думала, что увижу его в постели. Он встретил меня в белых штанах, почти элегантный, только неимоверно худой.
- Что с вами случилось, Леня?
- О, это неинтересная тема. Инсульт. На почве почек, как выяснилось спустя три года.
- Это было до того, как вы начали программу?
- Одновременно.
- И вы всю программу вели будучи больным?
- Болезнь была такая странная. Ничего, мог ходить. А потом вдруг все. Все блокировалось. Почки не выпускали шлаки. Интоксикация всего организма. Если бы не Ленька Ярмольник, который сунул меня в машину и отвез в Институт трансплантологии искусственных органов, где печень пересаживают, сердце, - совершенно напугав сначала... Не хотел ни диализ делать, ни вообще. Но куда деваться. Вот теперь езжу на диализ постоянно, колют, переливают и очищают кровь.
- Я вижу, какая у вас рука. А что инсульт?
- Инсульт как бы сам по себе не был страшен. Слово страшное, а так - ничего особенного. Только речь затормозилась, невнятная стала, согласные смазаны, и заторможенная реакция. Окружающие не очень понимают, что с тобой происходит, а самому - ощутимо. Ну, отвезли, знающие люди сказали: «Инсульт». Микроинсульт, слава Богу. Но меня впечатлило. Потом я как-то свыкся, продолжал работать. А спустя некоторое время выяснилось, что это уже невозможно. Так что три года я как бы вне жизни.
- Леня, вы придумали эту передачу, поскольку уже не могли нормально работать? Или случайно совпало?
- Нет, я думаю, в этом... Мне очень противно было это время. И, как бы не зная, куда адресовать свою злость, я пытался в такой сантимент ее превратить. Злых и без меня много. И все тоже не знают, куда с этим обращаться. Вот таким образом возникла сначала идея делать передачу о молодых, безвременно ушедших и как бы временно знаменитых. Люди, которые узнали вкус славы, а уходили - пять человек за гробом. А затем выяснилось, что круг ширится, звонят чьи-то мамы, чьи-то вдовы, и я как бы должен...
- Вы начали с Инны Гулая?
- Там все вообще имело романтическую форму - Гена Шпаликов, их любовь, его самоубийство... Дальше пошли передачи не такие драматические, не каждая жизнь дает такой материал. Позже меня стали отговаривать, что, мол, ты и заболел, потому что передача такая, что вообще это неполезно для здоровья - шастать по могилам. Я напугался, не скрою. Потому что один человек сказал, что у Ницше якобы есть фраза: когда смотришь в бездну...
- Когда долго вглядываешься в пропасть, пропасть начинает вглядываться в тебя.
- Наверное, какой-то смысл в этом есть. С другой стороны, я уже не могу остановиться. Какие-то долги возникают.
- Леня, а эта болезнь и эта работа, отдельно или вместе, они в вас какое-то серьезное новое знание пробудили?
- Именно знание. Я понял, что грешил много. И поэтому есть возмездие. Как аукнется, так откликнется.
- Что вменяете себе в вину?
- Вот то, что злой был. Может, это не выражалось ясно, но сейчас понимаю, что был. В молодости это как бы еще оправдываемо. Но я был такой же противный в возрасте, когда уже нельзя, когда люди успокаиваются. Я был зол на весь мир и брезглив. Была целая серия интервью в газетах, пока я их не прекратил. Такая пора, когда я всех отторгал, всех обвинял. На каком-то этапе понял, что это смешно. Я делал такую стихотворную сказку по Гоцци, и там у меня принц, который болен ипохондрией. И он говорит о себе: «Я круглый идиот, я принц Тарталья, безумные глаза таращу вдаль я. В моей башке случился перекос: я ем мышей, лягушек и стрекоз, свободный от морали и закона, я принародно писаю с балкона». И так далее. «Какой болезнью я ни одержим, повинен в ней сегодняшний режим». Это немножко автобиографично, я вдруг понял. Все плохо, все плохие, мир поменялся. А это не совсем так. Вот, я думаю, и наказание пришло. За многое. Многое было мимо денег.
- То есть?
- Ну, свой гнев расходовал на людей, которые этого не заслуживали. Один из самых ярких примеров - Эфрос. Я был недоброжелателен. Жесток, прямо сказать. Потому что при некотором напряжении мозгов понять его было можно. Если не хотеть понимать - тогда нельзя.
Хочу напомнить: лучший режиссер той эпохи Анатолий Васильевич Эфрос пришел в Театр на Таганке, когда режиссера Таганки Юрия Петровича Любимова оттуда прогнали. Такой многофигурный композиционный ход театрального начальства, интриганов-управленцев, воспользовавшихся тем, что Эфрос переживал в это время свою драму в своем Театре на Бронной и ему просто было некуда деться. А он хотел работать. И думал, что сможет продолжать работать с людьми, которых полюбил, сделав с ними - по предложению Любимова - потрясающий спектакль «Вишневый сад». Он ошибся. Он был тонкий, деликатный, искренний, глубокий, молчаливый человек. А часть актеров его возненавидела - якобы за предательское поведение по отношению к опальному Любимову. Леонид Филатов, также «звезда» Таганки, оказался среди последних.
- Вообще его внесли бы в театр на руках. Если б только он пришел по-другому. Не с начальством. Это все понимали. Но при этом все ощетинились. Хотя одновременно было его и жаль. Как бы дальним зрением я понимал, что вся усушка-утруска произойдет и мы будем не правы...
- Это вы тогда уже понимали?
- Да.
- И все-таки внутренне не могли с собой сладить?
- Вот это и есть такая распущенность сиюсекундная. Я б ушел из театра и так, но ушел бы не хлопая громко дверью. Сейчас. Тогда мне все казалось надо делать громко. Но он опять сделал гениальный режиссерский ход. Взял и умер. Как будто ему надоело с нами, мелочью...
- У вас был такой период, когда вы пали духом. А сейчас думаете, что выкарабкаетесь, так?
- Ну, ничего не знаю. Операция неизбежна по подсадке почки. А что там бывает после, ничего внятного сказать не могу. Могу сказать о реанимации - вещи для меня близкой и понятной. Первый раз, когда попал в реанимацию, я в ужасе был. А уже когда второй, третий, четвертый, не будем считать, тогда я уж обвыкся. Однажды фиксировали, что я умираю. Было ощущение невероятной легкости. Ни плаксивости, ничего не жаль, нет, необычайная легкость. Люди живут, умирают, там много хороших людей, там хорошая компания - такие обрывки приходили в голову.
- А потом?
- Потом захотелось жить, естественно.
- Леня, а любовь? Она какую роль играет в вашей жизни?
- Были когда-то и мы рысаками... Когда был помоложе, терзали разного рода страсти. Даже к моей нынешней жене. Не даже, а главным образом.
- Не сразу складывалось?
- Не сразу, нет. Она была замужем. За Золотухиным.
- А вы - женаты?
- Да.
- В любви вы были тоже эгоистичны, настойчивы и жестки?
- Наверно. Наверно.
- Но все-таки в результате вы получили такую жену, которую любите вы и которая любит вас, и это серьезное испытание...
- Да, слава Богу, это не промашка, не какая-то ошибка, столько крови было пролито, столько нервов, это было бы страшно, если б оказалось...
- Значит, Бог вас не совсем оставил, он вас еще любит.
- Ну, не знаю, любит ли, но говорят, что, посылая болезнь, Он не наказывает, а испытывает. И поправляет. Значит, что-то делаешь не так.
- Стало быть, эти три года были годами размышлений...
- А больше мне ничего не оставалось делать.
- Ну а теперь полюбили мир?
- Нет еще. Еще нет. Но на пути. Потому что я понимаю, что я... Дураком все равно помереть не хочется.
Когда-то он приехал из Ашхабада в Москву поступать на режиссерский во ВГИК. Ему хотелось быть, как Ежи Кавалерович или Андрей Тарковский, в такой кепочке, и чтобы массовка, и чтобы она вся ему подчинялась, чтоб чувствовать власть над всеми, это обязательно.
Он обрел власть над нами. Как чудный художник. На сцене, на экране, в слове, самобытном и талантливом, от которого смеешься и плачешь.
Он обрел власть над собой, этот сукин сын, ищущий, для чего он. У него есть фильм и книжка под таким названием «Сукины дети». Об актерах.