Какое, милые, у нас тысячелетие на дворе?
Искусство графика и живописца Николая Муравского (Ялта), что нынче экспонируется в залах Национального художественного музея Украины, обречено на успех. Изысканные серебристые, чистоты горного хрусталя «рисунки-откровения» публика воспринимает с благодарностью. Эта графика — образец реализма самого высокого класса, а также личностного и творческого авторского аристократизма (в Гераклитовом его понимании), что позволяет сопоставления с безупречностью Энгра и аристизмом Врубеля.
Живопись Н.Муравского, с пристрастием к литературным ассоциациям и к символизму толка юной А.Ахматовой и Г.Климта, воспринимается сложнее. Однако полотна вызывают чувство глубокого почтения к мастерству исполнения, к письму класса нидерландского пантеизма. Отвыкший от сентиментального, зритель потрясен открытостью автора, его поэтической взволнованностью в духе письма Татьяны к Онегину, а также очевидной близостью вкуса Н.Муравского к столь любимому киевлянами стилю «Модерн». Тип героя в полотнах и рисунках экспозиции, как и тип пейзажа, — все из прошлого столетия, когда «мирискусники» умели писать «душу вещей» или, как говаривали древние китайцы, «рисовать не тучи, а волнение туч».
Художник отрицает исключительную привязанность к Сецессиону. «Я люблю эстетику Климта, но еще глубже меня волнует искусство Древнего Египта своей безупречной стилистикой, духовной наполненностью, вневременностью… Сецессион также несет ауру вечности и тайны».
Творчество Н.Муравского, неспешно работавшего в уединении мастерской, было замечено и введено (1998 г.) в контекст экспозиции «Страницы украинского Сецессиона» Ириной Горбачевой. Нынешняя персональная выставка мастера подтверждает художественную интуицию куратора. Работы Н.Муравского, для которого главным остается стилистическая завершенность любого графического листа или холста, ограничены в стенах, некогда возведенных архитектором-стилистом С.Городецким. Муравский по праву входит в залы, где уже столетие царят полотна А.Мурашко, Б.Кричевского и других создателей украинского Сецессиона. Кроме того, декларативный романтизм толка едва ли не английских «прерафаэлитов», гимны красоте, щедро расточаемые автором полотен, безусловно, «рифмуются» с буйным великолепием нынешней весны, с ее розовыми каштанами, с волнами сиреневого цветения и золотом куполов.
Слова-то какие! Давно вышедшие из употребления. Разве могут законодатели нынешнего киевского постмодернизма удержаться от иронического: «не смешны ли вам эти красоты?» Предвижу, как некий «художественный авторитет», мило приоткрыв ротик, воскликнет: «Салон… ну, истинный салон… Какой пассаж!». Фраза взмоет к вершине Андреевского спуска и, резонируя в галереях и галерейках, петардой взорвется под сводами, где нынче царит Энди Воргол. Трудно нам, принявшим на веру манифесты Дада, отрицающим живопись и смысл как таковой, почти невозможно многим из художников 90-х годов, заигравшимся в театр Антонена Арто, в поэтику «неделания» найти в душе место для восприятия Прекрасного. Несходство мировоззрений очевидно. Иное дело — публика! Уставшая от перформансов, метафорических головоломок и живописных шарад, а то и от неприкрытого над ней глумления эта благородная публика наконец-то отдохнет среди ручьев, полян и гор в обществе несравненных мужчин и женщин, достаточно бесплотных и поэтому безупречных.
Искусствоведы будут терзать автора вопросами о причинах его «ретро-пристрастий» и о том, не скучно ли ему обретаться в ушедших временах среди кентавров, магнолий и роз?
Удовлетворяя наше любопытство, Н.Муравский говорит о выставке как о завершенном творческом этапе: «Меня волнует вечное движение. Люблю переходные состояния — еще не ночь, но уже и не заход солнца или первые признаки весны… Потому картина «Переход» для меня программна — она путь к новому».
Соблазнительно в живописи Н.Муравского увидеть трансавангард (читай — переход) с игрой, коллажностью и обязательными цитатами. Если экспозиция — новый «маньеризм», то стихийный, непосредственный, ибо в нем нет игры. Муравский не играет в ретростилистику, он ее проживает.
Мир его понятий, его мировоззрение — родня «серебряному веку», кануну XX столетия. Не знаю, отстал ли художник на целое столетие, а может быть, сумел быть моложе всех нас? Вопрос остается открытым. Безусловно, то, что присвоенное им право перемещаться в пространстве — времени — он использует продуктивно. А мы торопим себя к XXI веку, нервно заглядывая в экраны телевизоров. Что до Н.Муравского — художник вольготно расположился не в худшей из эпох. Для него не прозвучал еще выстрел в Сараево, не расстреляна царствующая фамилия, не созданы концентрационные лагеря… не состоялись ужасы, надломившие остатки ренессансного уважения к красоте, гармонии, к человеку. Он отдает должное всем «измам» в искусстве XX века, но решительно против «Писсуара» М.Дюшана.
Уникальность Н.Муравского в умении оберегать хрупкий мир эстетического совершенства, сохраняя качество духовной наполненности и высшего смысла творчества. Взгляд двух персонажей в холсте «Зеленый виноград» обращен к несбыточному Раю. Эдема никогда не достичь, но пока его ищут — он есть.
Автор в полотнах «Эхо», «Зеленый инжир», «Переход» — искатель этого Рая. Не потому ли его натюрморты часто предстают «портретом света, пронизывающего материю». В композициях живет сосредоточенность, тишина, медитативность. В этом Н.Муравский так же, как мастера Сецессиона, близок к идеям Дзен-буддизма. Отсюда — прямой путь к «философии подсознательного» К.-Г.Юнга, к открытию великого смысла сомнамбулической прострации. Подобно неутомимому охотнику, Н.Муравский поджидает миг счастливого озарения и только тогда подносит к холсту кисть. Духовное озарение — основа даосизма, в частности «теории творчества Чань». Именно эта ветвь восточной философии органично прижилась в европейской культуре конца XIX века, в частности в живописи Т.Климта, М.Врубеля. Культ «мгновения — перехода» в полотнах Н.Муравского имеет ту же философскую основу. Вымыслы художника не что иное, как откровения подсознания, как своеобразный «сюрреализм со знаком плюс». Прозорливец К.-Г.Юнг говорил о себе, имея в виду любой творческий разум: «Моя жизнь — история самореализации неосознанного. Все, что существует в подсознании, тяготеет к реализации — личность жаждет развития на основе собственного бессознательного». Это в высшей степени касается художника с мощным интуитивным потенциалом.
Догадки маэстро — тонкая завеса, приоткрывающая тайны индивидуального мира с именем Николай Муравский. Все интригует зрителя в полотнах. Произведения полны завораживающей мечтательности, даже галлюцинарного полусна. Это — выход за пределы банального, в потаенные духовные измерения. Если следовать концепциям Дао, то стиль «сецессион», в системе которого предпочитает работать Н.Муравский, — воплощение того, что не поддается формулированию. Не только искусство, но и наука знает, «что существует непознаваемое…» (К.-Г.Юнг). Край плаща этого таинственного мира удавалось потрогать и сохранить Г.Климту, М.Врубелю, В.Максимовичу, В.Зарецкому, а сегодня… Н.Муравскому. Его живопись с культом Прекрасного воспринимается опамятованием в мире с разорванным сознанием, где все — одно лишь беспокойство и кривые зеркала.