Длительная работа над текстом пьесы «Кухня» — плодом совместных усилий киевского драматурга Максима Курочкина и суперзвезды Олега Меньшикова — не только не завершилась в тиши кабинета. Она продолжалась весь репетиционный период, а последние «стежки» были сделаны за три часа до премьеры.
На мой взгляд, лишь невероятному желанию воплощений собственных творческих фантазий Меньшикова Курочкин обязан появлением столь яркого, необычного театрального представления, которым стала премьера «Кухни». К сожалению, пьеса слабая, длинная и вяло текущая, скроена «не за что, а вопреки» драматургическим постулатам.
«Кухня» густо населена двойными персонажами, которые усилием воли своего идейного вдохновителя — Олега Меньшикова (он же — исполнитель главной роли Гюнтера, владельца замка) органично переходят из одного временного пласта в другой, безупречно ведя свои партии в столь сложном ансамбле. В «Кухне» все кипит, «варятся» человеческие судьбы и души любящих и предателей легко перемещают в пространстве тела, преображая их до неузнаваемости. Да так, что в спектакле практически нет второстепенных персонажей — при полном сохранении ансамблевого звучания у каждого есть «выходная ария».
Одна из самых ярких удач спектакля — Оксана Мысина, играющая уборщицу Надю и Кримхильду. Сочно ведет свою партию Геннадий Галкин (Плотный, адвокат). Хорош молодой артист Никита Татаренков (Новенький, Зигфрид). Интересен в подобии образа Черного человека Алексей Горбунов (Хаген). И, конечно же, точен в своей партитуре «дирижер» — Олег Меньшиков, — вдохнувший в своего героя всех не сыгранных им Моцартов и Гамлетов.
«Театральное товарищество 814», организованное Меньшиковым, отличается, на мой взгляд, от современных театров вкусом к настоящему, почти забытому сегодня, театральному действу. Каждый из создателей спектакля, будь то художник-постановщик (Александр Попов) или творец костюмов (Игорь Чапурин), работает не сам по себе, а как в альпинистской связке. Результат — гармония на сцене. Она время от времени завораживает зал. Сбои в общем дыхании возникают лишь... из-за несовершенства литературной первоосновы.
Такое двойственное впечатление вызвал у меня долгожданный спектакль. Поэтому контрапунктом разговора с Олегом Меньшиковым, состоявшегося при любезном содействии устроителей — фирмы «G.A.L.», невольно стала прошедшая премьера, оставившая много вопросов. Дни пребывания Меньшикова в Киеве были так наполнены предпремьерной и премьерной лихорадкой, что самым подходящим местом для нашей беседы оказалась машина, которая спешила доставить моего великолепного собеседника к московскому рейсу. Я с большой нежностью и уважением отношусь ко всему, что делает он на театре и в кино. Это близко мне по духу, и очень хотелось понять, какую собственную творческую вершину он брал, воплощая идею своей «Кухни».
— Олег, я могу понять ваше желание вместить в работу все нерастраченное и несыгранное, что сопровождает даже самого хорошего и востребованного артиста. Почему вы выбрали именно эту пьесу, не с большим ли успехом можно было поставить «Моцарта и Сальери»?
— В первую очередь, это желание работать с ныне живущим драматургом. Помочь и поучаствовать в создании новой драматургии. Набор тем понятен и определен. Поэтому нас не волновали повторы. Да, это было и будет, важно современным языком поговорить на вечные темы. Да, «Моцарт и Сальери», «Гамлет», «Дракон», но принцип был в том, чтоб это нам рассказывал современный человек. В данном случае — Максим Курочкин. Не знаю, насколько это получилось. Наверняка не получилось — ведь спектакль только начинает жить, он лишь издал первый крик. Дальше будем его растить, воспитывать, ставить на ноги. Сегодня мы только голову держать научились.
— Думаю, не даром для первого постановочного опыта был взят Грибоедов. Кроме прочего, там нашла место ваша любовь к вкусу слова, здесь я этого не почувствовала...
— Ну и хорошо, то есть не хорошо, конечно. Но это ведь живой процесс. Я был на прямом эфире с Лешей Горбуновым, и там прозвучал звонок, который мне запомнился: «Спасибо вам за вчерашний спектакль, вы сделали нас счастливыми и несчастными одновременно». Вот как это понять?
— У меня тоже к спектаклю двойственное отношение.
— Ну а что такое наша жизнь?! Мы рискуем, увлекаемся, мы ведь азартны. Сидела во мне заноза под названием «Кухня», хотел ее сделать. Если ориентироваться на то, как будет восприниматься, — это ужасно. Надо делать то, что в тебе сидит. Извините за эгоизм, но это моя потребность, это я хочу сделать, это моя жизнь (здесь Меньшиков был так искренне эмоционален, что даже сам себя «притормозил»: «Ох, что это я разорался так!»). Я распоряжаюсь ею так, хочу это делать и делаю. Ведь в чем отличие хорошего артиста от не очень хорошего? Профессиональных и хороших артистов много. Но большим артистом становится лишь тот, кто находит максимальное количество откликов в зрительном зале. Можно даже не понимать, что ты делаешь. Но когда происходит вот это совпадение времени в зале и на сцене, тогда-то и возникает ощущение большого артиста. Поймите, я не о себе, а вообще. Так вот, возвращаясь к теме — у меня была потребность сделать это, я осуществил ее. Не предугадывал реакции и сейчас ее не знаю.
— Олег, согласна с тем, что даже суперартист по природе своей профессии может не понимать, что делает, но в данном случае вы режиссер и соавтор сценария, ну не могу я ЭТО пьесой назвать, а уж эти персонажи творческого акта четко должны отдавать себе отчет в том, что делают. Вы не согласны?
— Он должен отдавать себе отчет в том, что делает на пути создания спектакля, но ему не дано знать, куда этот путь приведет. Уверен в этом. Спросите любого режиссера — куда идет эта колымага, куда катится эта телега, — ни один не скажет. Просто делает то, что считает нужным, а потом уже — время и Бог разберутся.
— Такое впечатление, что с вами навсегда остался герой знаменитых «Покровских ворот», с легкостью преодолевающий границу времен. Эта тема — пограничности времени — присутствует почти во всех ваших работах. Что вас в ней так интересует или мучает?
— Я не задумываюсь над своими темами, просто иду этим путем, пусть другие анализируют. Следую за своим нутром, за своим чутьем, своей интуицией. Но вообще-то время — интересующая меня тема. Не понимаю, куда оно уходит. Что это за понятие — время? Хочу в этом разобраться, но, по-моему, это нереально.
— Недавние буддистские проводы «Горя от ума» были веселыми, радостными. По всем правилам этой религии, чтобы хорошим было следующее воплощение. Оно уже состоялось, каким вы видите еще одно из них?
— Хотелось бы, чтобы появился человек, который откроет новые актерские качества во мне. Не те, которые уже привычны, накатаны, мне знакомы. Хочу, чтоб появился режиссер, который откроет во мне то, что я в себе не знаю. Думаю, это возможно, но только нужна очень опытная, нет, даже не опытная, а крепкая рука. И интересное мировоззрение. Надеюсь, следующее воплощение и состоится после такой встречи с режиссером.
— Коль вы находитесь в ожидании, не смею спрашивать имена потенциальных претендентов. А кому из режиссеров, с которыми работали, удалось показать Меньшикову нового Меньшикова?
— Петр Фоменко... Ну и Михалков, наверное. Если представить гипотетически, что Петру Наумовичу вновь захочется со мной работать, не знаю, насколько снова ему удастся это сделать. Но в «Калигуле» у него получилось. Он по сей день остается таким мощным этапом в моей жизни. То же могу сказать о Михалкове — в кино.
— Какие человеческие черты вам до сих пор недоступны, что хотелось бы раскрыть на сцене или экране?
— Любые. Мы ведь как губка: все впитываем и выжать из нас можно все. Вряд ли уместно говорить о какой-то конкретике, волнующей меня. В каждом из нас есть все что угодно. Вот кто потянет из меня это «все что угодно», тому буду благодарен. А конкретно сказать не могу.
— Человечески вы закрыты, творчески — наоборот и всегда готовы быть, как любят говорить педагоги театральных институтов, «пластилином».
— Абсолютно, более того — декларирую это в нашей профессии. Потому что сцена или кадр — единственное место, где мы можем быть честными и честно разговаривать с собой, с людьми. Только так и может существовать артист, на мой взгляд.
— Отсюда вытекает основополагающая черта — умение подчиняться, но, почувствовав вкус создания спектакля в своем «Товариществе», сможете ли вернуться в кокон полного подчинения режиссерской воле?
— Не согласен, что актерская профессия — подчинение. Для меня это — понимание. Попытка понять, что хочет от тебя режиссер. Если ты ему априори доверяешь, понимая, что этот человек знает больше, чем ты, знает какие-то пути, неведомые тебе, и тайны, тебе недоступные, то это не подчинение, а попытка проникнуть в иной мир. Да так, чтобы два мира соединились.
— На мой взгляд, вы достаточно жестоко обошлись с Гребенщиковым, назвав его в программке композитором. По-моему, это прекрасная работа профессионального музыкального оформителя, ну, не услышала я там оригинальной авторской музыки...
— А что такое композитор в театре? Там оригинальная музыка. Оригинальная музыка Бориса Гребенщикова, я настаиваю на этом. Боря вплел музыку в ткань спектакля, она дополняет его, питает. Надеюсь, что будет возможность выпустить ее отдельным диском и отдельно от зрелища, слушая, вы поймете, что это замечательная музыка.
— Олег, работаете ли вы сейчас параллельно в кино, есть ли интересные предложения?
— Предложения есть, они достаточно постоянны, но сейчас это физически невозможно — бросаться куда-то и делать что-то другое.
— Появление Меньшикова на экране само по себе уже символ, знак успеха, и думаю, не один режиссер пытался вас заманить в свою работу, используя ранее найденное другим и вами. Вы отказываетесь в таких случаях?
— Я не сторонник актерской профессии как лицедейства. Преклоняюсь перед людьми, которые умеют это, но мне неинтересно. На вопросы «что?» или «как?» всегда отвечаю: важно «кто?». Олег Борисов не был лицедеем, но это был один из величайших артистов, которых я знал. Потому что выходила личность, история, биография, а дальше — он со мной разговаривал. Или я с ним. Для меня важно только это.
— Собрав под крышей «Товарищества» молодых артистов, вы уже попробовали себя в роли Гуру — учителя, наставника, а нет ли мыслей о собственной театральной школе?
— Честно говоря, думал об этом. Единственное, что пугает, — колоссальная ответственность. Не люблю сам зависеть от других и чтоб от меня зависели. Это слишком серьезное испытание. Хотя мне интересно, но заниматься этим — как в омут. Не готов еще.
— Жить под именем Меньшиков и вступать в новую работу — меньшая ответственность?
— Наверное, вы правы. Актерская школа... Это было бы замечательно. Может, когда-нибудь приду к этому.
— Скажите, Олег, на сегодняшний день вы считаете себя удачливым, состоявшимся?
— Мы едем в машине, вы берете у меня интервью, ну как сказать, что считаю себя неудачным. Это было бы кокетством, по меньшей мере.
— А вам оно не свойственно?
— Как и всем артистам. Наверное, я удачлив, наверное — успешен. Не знаю, правда, кто или что причиной этому. Все происходящее с нами — в наших головах. Все делаем мы сами. Значит, мы и есть причина успехов или неуспехов.
Мы попрощались в аэропорту Борисполь. Олег Меньшиков ушел к самолету, который унес его в Москву, где 27 ноября его «Кухню» ждет сложная премьера. К каждому появлению артиста и критики, и публика относятся крайне ревниво, иногда предвзято и несправедливо. Пожелаем ему и его ребятам удачи!
А киевлян в недалеком будущем, но уже в 2001 году, ждет новая встреча с Олегом Меньшиковым. Фирма «G.A.L.», которая постоянно организует гастроли «Товарищества», убедила его устроить прощание с «Горем от ума» для нас. Поверьте, это грандиозное зрелище!