Васьковцев Владимир Антонович. Родился в Сибири, жил в Ленинграде, потом в Киеве, потом в Ярославле, потом в Одессе, потом опять в Киеве. Жил, жил, жил... и вроде бы жив и по сей день.
Иногда рисую, иногда пишу, иногда ставлю спектакли в театре, иногда печатаюсь в прессе. Как сложится.
Благодарен предоставившейся возможности поделиться с читателями плодами своих преимущественно ночных бдений за письменным столом. Как человек взрослый, понимаю, что другого раза может и не быть.
Спасибо редакции «Зеркала недели». Спасибо читателям, если они остановят свой взор на этой странице газеты.
Плоскостопие. Студенческая язва желудка. Большие трудности со стулом. Близорукость в детстве. Сердечная недостаточность. Склонности к гаймориту и гриппу. Зубы... Нина Сергеевна была свободна от этого. У нее была абсолютно здоровая природа. Ей была присуща особенная устойчивость на земле при содействии двух мускулистых ног с педикюром, а душевная чувствительность ее была защищена определенным мозолистым наслоением, присущим скорее работящим ладоням и ступням нижних конечностей.
— Мне плохо! Я такая больная! — встретила доброе утро несвойственной ей репликой Нина Сергеевна.
Накануне выхода замуж за интеллигентного, тонкого Данилу Федоровича Нина Сергеевна была здорова, как лошадь-тяжеловоз. Скорее всего именно сама свадьба и все треволнения, с ней связанные, в одну минуту сокрушили гигантское здоровье, потому что прямо на следующее же утро, проснувшись от подогревшего ей нос солнечного луча, она извлекла сонного Данилу Федоровича на поверхность белых, накрахмаленных в девичестве пододеяльников и кротко призналась: «Мне плохо!»
— Мне плохо! Я такая больная! Я вижу каменные гробы, саркофаги, самыми близкими напичканные... — пожаловалась она. — Спаси меня и от головы, и от сердца, и от занозы, загнанной под кожу при мытье под краном укропа... Спаси меня наперед от тяжелых болезней и дурного самочувствия. Я гибну во цвете лет прямо у тебя на глазах. Не стыдно? — печально выговаривала и повторяла по несколько раз здоровенная, как лошадь-тяжеловоз, измочаленная, истрепанная ожиданием удачного замужества за приличным человеком, полнокровная женщина Нина, урожденная Сергеевна.
Данила Федорович воспринял ее страдания всем своим сердцем, однако новое доброе утро Нина Сергеевна встретила протяжным стоном: «Мне стало еще хуже!»
Сегодня, по ее словам, отказала иммунная система.
Спасти ее жизнь могли только 12 кг отборной картошки, базарное мясо, маринованный чеснок, мандарины с исландской селедкой, охапка алых роз и чего-нибудь зеленое, огородное, с витаминными свойствами.
Изо дня в день звучало в проснувшейся квартире: «Мне плохо!» — вместо: «С добрым утром!». А благополучное: «Доброй ночи!» выселил из пенат содрогающий душу стон: «Я такая больная!..»
Созерцающее, интеллигентное сердце было подготовлено к гражданскому подвигу. Но в один прекрасный день Данила Федорович, обремененный ношением в руках обильной плоти кормилицы-биосферы, сломался в области поясницы пополам и, крякнув, нежно припал к земле-кормилице, не выпуская из рук надутые, гигантоманские хозяйственные сумки.
— Данила Федорович, видишь, я иду на работу, — сказала ему с намеком Нина Сергеевна. Согбенный муж с первого раза намека не понял.
— Данила Федорович! — повторилась на следующий день жена. — Я опять иду на работу!
Данила Федорович опять не понял. Почувствовал, конечно: от него чего-то хотят.., но, однако, не понял.
— Данила Федорович, я с семнадцати лет начала трудовую деятельность. С пионерских построений и марш-бросков... Да когда же все это кончится?! Диссидент! Палач! Умственник! — влепила мужу пощечину Нина Сергеевна на третий день после первого стона на эту тему.
Данила Федорович понял, но разогнуться в пояснице не смог.
— Секс мне здоровье подорвал! Иду на работу — ноги пухнут, останавливаются и, что ты с ними ни делай, стоят, не идут. А на работе — пухнет голова. И какие таблетки ни принимай, не хочет думать ни о чем производственном. Пухнет и все. Аж разрывается, — жалуется подруге.
— Мой знакомый бородатый экстрасенс, — поддержала разговор подруга, — закуски к себе пододвигает напряжением внутренних ресурсов, люстры раскачивает телепатией. Как вылупит зеньки, как затрясет бородой, как сделается серо-зеленым, так я и дрожу, что лист осиновый, сны потом — черным затмением, снится такое.., как в девичестве.., ну что я тебе рассказываю, сама знаешь. И вот, когда совсем невмоготу становится, тут он звонит и входит в дверь... Во сне, конечно... Красивый, бородатый и говорит мне шикарным баритоном: «Муж на сколько уехал?..»
— Вернется, узнает и даст тебе...
— Какая ты!.. Я ж о возвышенном!
— На работе — голова пухнет. На работу — ноги. Из йоги пару упражнений выписала, чтоб от ног хотя бы отхлынуло. Стала вверх тапочками, как написано, а потом ненароком в зеркало посмотрела, да прямо как закричу, думала — кто чужой в нем распухшей рожей торгует. Не поверишь, во-о-от какой ширины стала, подбородок ниже грудей отвис, будто на всех зубах флюсы повыскочили. Изнутри все содержание в лицо стекло, представляешь?
— Бедная Нинка! — пожалела ее подружка. — Досталось тебе...
— Вот увидел меня Данила Федорович, вот все ему рассказала, вот и он причину понял и снял с работы лечиться, сколько понадобится, для вечной красоты. Распрямился в хребте головастик, мужчиной себя осознал, глупости перестал думать... А я неизвестно когда выкарабкаюсь. Я такая больная! А все лекарства — ну хоть бы тебе что! Насквозь пролетают, отравляя химией организм. Не берут.
Вот лежит Нина Сергеевна на воде в синем море. Покачивается. Третий месяц подряд оздоравливается в санаторно-лечебных условиях. Плавает, как поплавок, хорошим лицом кверху и думает: «Добрый у меня муж все-таки!»
Рядом с ней лицом кверху плавает неделю свежий Дубосеков. Плавает и думает: «Хорошая у меня жена. Уж любит, так любит, ничего не скажешь! На работу не гонит, чтоб не старел и ее служебное положение подчеркивал своей мускулистой свежестью. Правильная она. Настоящая. Положительная. Н-да... Хотя если быть честным до конца, то... Нина Сергеевна лучше. Она такая впечатляющая, ласточка моя богатырская!»