Море — изнутри. Еще раз об украинской «поэме» на биеннале

Венецианская биеннале, конечно, не разовая художественная акция, обрамленная определенными хронологическими рамками. И уж, разумеется, не привязка к конкретному «информповоду». Это, перефразируя Хэмингуэя, «праздник, который всегда…». Поэтому, возвращаясь в некоторые павильоны, и хотелось бы уяснить не столько художественное «сегодня», сколько подумать о «завтра»… Которое, кстати, тоже не за горами. О коммерческих и художественных составляющих биеннале, об «украинском феномене» — послесловие к венецианскому празднику Александра Соловьева, искусствоведа и одного из кураторов украинского проекта «Поема про внутрішнє море».

Коммерциализация Венеции?

— Можно ли в связи с участием Украинского павильона на 52-й Венецианской биеннале говорить о некоем прорыве украинского современного искусства в «самые дебри» современного искусства?

— Можно. Я много посмотрел и есть с чем сравнивать. И понятно, что если не в пятерку, то в десятку лучших мы точно входим. В этом нет ничего удивительного — условия, созданные независимой институцией PinchukArtCentre, действительно были прекрасными. И промоутирование на высочайшем уровне. Другое дело, что во многом это произошло благодаря иностранным участникам. В их числе — звездные имена. Этого факта никто не скрывает. Это специальный промо-ход, чтобы за счет звезд привлечь внимание к Украине как таковой, потому что многие до сих пор не знают, о какой стране идет речь. Но в целом, мне кажется, тон задавали не они, а украинские художники. И Братков, и Гнилицкий, и Михайлов. Так что можно говорить, что этот альянс «сыграл на руку: результат все-таки получился достойным.

— Это отвечало изначальной концепции — посмотреть на себя и снаружи, и изнутри. В данном случае — доминировала «крыша» Украинского павильона, украинского проекта, который был волен выбирать участников. Сам ход правильный. Но вот нюансы пропорций — вопрос открытый. Насколько тот или иной художник был уместен, полноценно представлен и отвечал общему контексту...

— А насколько реализовалось название «Поема про внутрішнє море»?

— Мне не очень этично об этом говорить.

— …Но можно ли говорить о наличии поэтичности в заявленных работах? Той поэтичности, которой украинцы и «прикрываются».

— Конечно! Если говорить о работе Гнилицкого/Заяц, то это суперпоэтичная работа! Если взять работу Марка Тичнера со слоганом «Ми українці», то это тоже специфическая поэтичность. Поэзия глянца.

— Некий уровень американского мышления — работа с элементами массовых коммуникаций. У Бориса Михайлова есть поэтичные вещи. И по языку формальному, и по своему строю логосному. В то же время, у него в проекте есть жесткие вещи, на которые он сознательно шел.

Названия — они ведь условны. Чем название обтекаемее, тем лучше для искусства. Это дает возможность художнику для маневра. Жесткое кураторство, которое долгое время доминировало, прошло. И искусство куратора сегодня — дать художнику полную свободу, организовав при этом все процессы в общий ансамбль, чтобы получилось что-то цельное и значимое. А насчет конструкции названия: сейчас много коннотаций на эту тему... Ключевое слово — «поэма», другое — «внутреннее море», к которому можно тоже много коннотаций найти (от того же Довженко до испанского кинохудожника Алехандро Аменобара с его фильмом «Море внутри»). Можно воспринимать это как метафору внутреннего мира, внутреннего экрана, которую в общем-то задекларировал еще Станиславский в своей театральной системе. Многое можно усмотреть — от технологий творчества до поэтики. Можно все расшифровать на теоретическом уровне, но стоит ли это делать? В конце концов, не название определяет павильон, а уровень самих авторов и работ, которые там выставляют.

— Эти работы, насколько я понимаю, коммерчески состоятельны. Сколь это важно для Венецианской биеннале?

— Это сложный вопрос. Сейчас вот открылась касельская Документа (вернисаж в Каселе). И я зашел на ЖЖ к Марату Гельману, почитал об открытии, посмотрел несколько цитат и сравнений, чем Касель отличается в лучшую сторону от Венеции. Там все-таки больше искусства. И все делается серьезнее. Нет гламурных избытков — вечеринок, пафоса. И зритель — не богема, а студенты, молодежь, думающая публика. И намек на коммерческое искусство меньше, доминирует именно концепция, а не стоимость. Поэтому Документа — оппонирующее мероприятие. Хотя оно и всегда таким было — оппозиционным.

Понятно, что те авторы и их работы, которые были выставлены в Венеции, безусловно, в своей коммерческой ипостаси были представлены и на открывшейся крупнейшей артярмарке в Базеле. Так что этот год отмечен артмарафоном по четырем серьезнейшим артсобытиям: в Венеции, Базеле, Каселе и в Мюнстере (там открылся фестиваль скульптуры — биеннале скульптуры). Все взаимосвязано. Если в Венеции решаются имиджевые задачи, то в Базеле они уже наполняются материальным содержанием. И во многом это зависит от того, насколько успешно художник выставился в Венеции.

А что касается наших работ, то некоторые наиболее удавшиеся будут приобретены PinchukArtCentre. По крайней мере, такие переговоры с художниками ведутся.

— О каких именно работах идет речь?

— Я точно знаю, что из украинских авторов это будут Братков и Михайлов. Наверняка еще и Сэм Тейлор-Вуд. Думаю, и про Теллера будут говорить. Но это пока прогнозы.

Русские пришли. Со сверхмиссианской задачей

— Мне кажется, наиболее цельным был павильон Великобритании — работы Трейси Эммин, проект, где она выставила свою эротическую графику, элементы инсталляции, слоганы в световом выражении.

Для меня это был знак возвращения к искусству, может немного старомодному, но чисто выдержанному на фоне других павильонов, где доминировали сверхглобалистские идеи, было много полиэкранов и квазинаучных исследовательских элементов, либо тех проектов, которые грешат креном в сторону усугубленных поисков идентичности. Среди них Британия показалась наиболее интересной. Китайский проект цельный. Но там выгодно само пространство промзоны: оно придает дополнительный эффект. Хорош интерактивный мексиканский проект. Еще можно говорить о датской живописи двух художников. Российский павильон, как мне показалось, отстал лет на десять: его миссионерский посыл удивить мир российскими медийными технологиями — это уже не актуально в мировом искусстве. И в соседстве с Трейси Эммин, где средства были очень традиционны, но все-таки присутствовало искусство, он заметно отличался в худшую сторону.

— О Российском павильоне много спорили, но он четко продемонстрировал очевидную вещь. Национальная презентация — момент, отражающий то, как в отдельно взятой стране люди смотрят на современное искусство. То есть момент эволюции этого взгляда и подхода. Понятно, что в России наконец-то «дорвались» до медиатехнологий, более-менее их освоили и продемонстрировали высокий уровень такого локального качества, который для мира может быть уже и пройденный этап. Но он ценен в рамках национальной культурной эволюции. И мне кажется, что, как правило, национальные павильоны это и демонстрируют. В том числе и мы. В случае с Россией видим развитие средств, в случае с Украиной — эволюцию вкуса.

— Понимаете, есть мультимедиа с разным посылом. У русских это выглядело сверхмиссианской задачей. А у того же Гнилицкого и Заяц — это просто средства. Средства для создания определенной поэтики.

— Почему вы умалчиваете о фаворите зрительских симпатий — о Фран­цузском павильоне?

— Это как раз пример сверх нарратива современного. Для меня, несмотря на всю правильность и на всю продвинутость, в этом проекте как раз меньше всего искусства.

— То есть Британский павильон продемонстрировал, что в авангарде вещи более традиционны — неоклассицизм, что ли?

— Да. Я почувствовал тенденцию возврата, поворот к уже пройденным вещам пусть и 20-летней давности. Переакцентируются вещи, которые, казалось, давно не находятся в авангарде современного искусства. Но они вдруг снова реанимированы и по-новому смотрятся. К примеру, тот же Зигмар Польке или Герхард Рихтер — классик, который смотрится современнее многих новых авторов.

— Тогда почему Африка? Ведь африканский проект с ходу получил приз за вклад в искусство.

— Потому что этот год прошел под знаком Африки. Эту выставку я, кстати, видел в большом развернутом варианте в музее современного искусства в Стокгольме. И знаменитую штору из крышечек, и… Но ведь скандал в Венеции разразился как раз на этой почве — между куратором биеннале и комиссаром. Это обычная практика — обвинить друг друга в нарушении этических моментов. Куратор утверждает, что в отношении африканской выставки присутствовал ангажемент, в том числе и коммерческий. И это все элементы политики, артполитики. В прошлый раз был латинский проект, потому что кураторы были латинские. География легко прочитывается. Нынешний куратор Роберт Сторр — американец. Он очень авторитетный, представляет всемирно известный музей МОМА. И это нормально, что львиная доля участников — американцы, несмотря на широкий этнический спектр: итальянцы, африканцы, представители других стран, которые живут в США. Это бросалось в глаза. В прошлый раз была Роза Мартинес — испанский куратор, и был крен в сторону латинской, испаноязычной аудитории.

Конечно, это вызывает вопросы. Если делаются глобальные выставки, то к ним надо более вдумчиво подходить. А с другой стороны, это выбор куратора — тот контекст, который ему ближе, он и преподносит. С точки зрения открытия трендов или новых имен, эта биеннале ничем не может похвастаться. И так бывает. А с точки зрения симптомов — то, что я сказал о традиционном подходе. И, может быть, в этом смысле название нашего павильона все-таки тяготеет к художеству. Самое время к нему вернуться, чтобы потом снова уйти к «смерти» автора, к «потере ауры в искусстве» — ко всем штампам ХХ века, которые придумали философы. В этом отношении наше название, несмотря на «притянутость», попало в точку.

Что думать?

...Что значит быть на Венецианской биеннале? И более того, что такое быть в числе первых — обсуждаемых, ожидаемых, впечатляющих и вдохновляющих? Здесь одними национальными символами не отделаешься. В Венеции как нигде бросается в глаза настроение страны, атмосфера социума и присутствие в нем художника, который, несмотря на дистанцированность и замкнутость, так или иначе отражает эволюцию культурного процесса.

Главная амбиция Венеции — современность в представлении России ли, Украины, Европы ли, Азии или Латинской Америки. Главное — соревновательный интерес.

Украина, несмотря на свою недолгую историю (с 2001 года) официальных презентаций на биеннале, включилась в борьбу активно, напористо, умудрившись сразу заявить свой павильон в пятерке самых ожидаемых и добиться оправданности ожиданий.

В день открытия под коваными воротами Палаццо Пападополи, за которыми красовалась одна из работ Сергея Браткова — чумазый сталелитейщик со слоганом «Дворцы рабочим», стояла непробиваемая богемная толпа желающих не только посмотреть, какими глазами мировые звезды увидели Украину, но и, откровенности ради, отведать котлет по-киевски и вареников с борщом.

Высказывания четырех украинских художников, добившихся признания отнюдь не на родине, и четырех «засланных казачков», рискнувших связать свои раскрученные имена с малопонятной и уж совсем непопуляризированной культурой, говорили в первую очередь о понимании Украиной современного искусства... Так называемой реабилитации вкуса... Нежели о судорожных поисках идентити. Задача «осовременить» Украину в глазах венецианских арткупцов была успешно решена. Пинчук вложил в проект миллион евро, а получил мощное промо, визит в Украинский павильон Элтона Джона, Джорджа Сороса и симпатии итальянской аристократки к нашему искусству. Владелица экспозиционного дворца принцесса Савойская — Бьянка Аривабене, кокетливо избегая украинских телекамер, отвесила реверансы нашим художникам, назвав в числе любимых фотографии Бориса Михайлова. Хотя очевидно, что наиболее близким и «встроенным» в интерьер ее дворца стал медиапроект оформления двух комнат в духе «институции нестабильных мыслей» Александра Гнилицкого и Леси Заяц. Виртуальное пространство медиапроекций альтернативных комнат, спроецированное на стены XVI века, или камин библиотеки, оживленный видеоогнем, в котором сгорает сумка от Луи Вьюитона, — микромодель всей Венецианской биеннале, искусства нового времени, инородно встроившегося в «золотую старину».

Куда смотреть? (возвращаясь в павильоны)

Очевидно, что осмотреть, тем более описать все 76 национальных презентаций, включая кураторский проект избранных работ в выставочном центре «Арсенал», невозможно. Да и практика показывает, что внимание завоевывают броские, легкочитаемые или абсурдные проекты, о которых потом чаще всего и вспоминают. Субъективный экскурс представляется наиболее честным.

Французский павильон

Больше всего разговоров и восторгов вызвал проект Софи Колл. Слеза просится прямо на входе при первом взгляде на панно из фотографий, запечатлевших бесчисленные женские крупные и средние планы. Все заняты одним делом — чтением письма. Выражение лиц не вызывает сомнений — письмо любовное. А его неутешительное содержание красноречиво и профессионально отражается во внутреннем монологе одной из участниц проекта — актрисы Жанны Моро. Следующие пять залов заполнены расшифровкой лиц и эмоций. Женщины обозначены социально (под каждым именем стоит профессия: от психиатра до клоунессы) и ментально (тексты и видеомонологи отражают раздумья над загадочным листом бумаги).

Британский павильон

Традиционно один из самых топовых. Здесь не раздают, а продают! Пресловутые холщевые сумки... Сюда уже много лет ведут за собой восхищенную публику завсегдатаи Венецианской биеннале — фрик-пара Адель и Ева —бритоголовые мужчина и женщина, обожающие элегантный дамский стиль и розовые тона (в Киеве они так же однажды впечатлили местный бомонд на открытие PinchukArtCentre). В этом году небезызвестная Трейси Эммин — лауреат престижнейшей премии Тичнера, любительница эпатажа в эротическом контексте — выставила свою фривольную, но достаточно невинную и нежную графику, дополнив ее светоинсталляциями.

Немецкий павильон

Создавший вокруг своей невнятной инсталляции из чемоданов и черепов в венецианских карнавальных масках нелепый ажиотаж, Немецкий павильон — яркий пример достойного PR-хода. Ключевая фраза в его адрес: «Вы выстояли ЭТУ очередь?» В 10 утра, когда для посетителей распахивались ворота сада Джардини, можно было наблюдать жестокую картину бега наперегонки пожилых ценителей искусства. Цель — Немецкий павильон! Через 15 мин и в течение всего дня очередь сюда не уменьшалась.

Российский павильон

Мультимедийное нагромождение. В некой голографической плоскости вьются бесчисленные светящиеся в ореолах всех цветов радуги сердца. Детская по исполнению и абсолютно дискотечная по восприятию работа инициирована никем иным, как Андреем Бартеньевым. Улыбок и радости добавляло присутствие самого автора, разумеется, в образе очередной детской игрушки.

Японский павильон

Так же, как и Британский, всегда держит марку. Лучше или хуже, его проекты в числе упоминаемых. Как и оказавшиеся «грустными» лишь на уровне концепта камни Хиросимы Масао Окабэ. Эти священные камни помогли посетителям вспомнить практику детской заштриховки — положил бумагу на монету или другой рельеф и отпечатал грифелем рисунок. Эти своеобразные офорты хиросимских блоков автоматически становились участниками инсталляции.

Цыганский павильон

Павильон Roma — так цветастый плакат обозначал очень эклектичную и безумную выставку цыганских рукотворений. В принципе, с чем бы ни ассоциировалось у вас понятие «ромале», все это можно представить и найти в выставочном палаццо. Вплоть до инсталляций курятника и чердака с цыганским барахлом. На открытие под звуки соответствующего бенда перед симпатичной цыганочкой с телемикрофоном сидел собственной персоной Джордж Сорос (без охраны!) и давал интервью...

Китайский павильон

Искрометно заявил о себе: «Попу­лярная Республика Китай. Ежед­невное чудо!» Гигантские атрибуты младенчества — соски, бутылочки для кормления. А в пространстве промзоны среди цистерн под потолком угрожающе парили разнокалиберные прядильные иглы. «Ай, ай, ай, победит Китай!».

Африканский павильон

Рекламируемый коллажем лиц известных негритянских деятелей, Афри­канский павильон, а вернее — экспозиция, размещенная в кураторском «Арсенале», добился долгожданного признания. Ничто не мешает восхищаться хотя бы двумя фантастическими полотнами, издалека похожими на пестрые национальные ковры. При ближайшем рассмотрении перед нами «штора» художника Эль Анатсуи из на разный манер деформированных и сцепленных в различных колористических комбинациях крышечек из-под бутылок разного градуса и содержания.