После длительного перерыва увидели свет сразу две книги писателя и философа, президента украинского отделения Пен-клуба Евгения Сверстюка. В книгу «Не мир, а меч» («Терен», Луцк, 2009) вошли избранные литературоведческие и культурологические эссе, написанные преимущественно на протяжении последних десяти лет.
В книге «Правда полинова» (издательский дом «Києво-Могилянська академія», Киев, 2009) собраны выступления и эссе Сверстюка. Первым стоит последнее слово на суде 1973 года, последнее произведение датировано 2005 годом.
Уже само название первой книги дает аллюзию на известные слова Христа: «Не думайте, что я пришел, чтобы принести мир на землю. — Я не мир принести пришел, а меч». Меч, который помогает человечеству самоочищаться, — утверждает автор.
Любопытно, как трактует слова Спасителя святитель Николай Сербский: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». Так сказал Господь. Читай это так: «Не для того Я пришел, чтобы помирить истину и ложь, мудрость и глупость, добро и зло, правду и насилие, нравственность и скотство, целомудрие и разврат, Бога и мамону; нет, Я принес меч, чтобы отсечь и отделить одно от другого, чтобы не было смешения. Чем же отсечешь, Господи? Мечом истины. Или мечом слова Божьего, ибо это одно и то же».
В этом же духе понимает евангельское выражение и Сверстюк. «В нашому поколінні виробився поверхово-атеїстичний погляд на євангельську мораль як на захололу манну кашку — всепримирення, прощення і забуття. Нема нічого більш фальшивого і більш протилежного істині за таку примітивізацію християнства морального максималізму. І простіте, і не осудіте, і примирітесь — усе це поняття євангельські, тільки ж у глибинному значенні. Примирення як ще і ще одна спроба порозуміння — так. Прощення як відмова від помсти — так. Але за все, що ти подумав у серці своїм, сказав чи зробив, — за все відповідатимеш», — подчеркивает Сверстюк в эссе «Моральний приклад і моральний опір». Если коротко, в книге речь идет о двух мирах: «мире узаконенного эгоизма» и противоположном ему мире борцов на поле чести. В центре внимания автора не искаженная история Украины ХХ века, особенно ее самая трагическая страница — Голодомор 1932—1933 гг. («Державний терор», «Людомор як філософія»). Сверстюк убедительно доказывает, что это был геноцид, хотя и отмечает, что в украинской историографии есть тенденция локализовать большевистский террор — против Украины. «В Росії, ж, — говорит автор дальше, — навпаки всіляко замовчується український Голодомор, а большевицькі погроми і виселення народів завуальовували евфемізмом «тоталітаризм».
Кроме общефилософских, этических статей, воспоминаний, исторических разведок, в книге много внимания уделено людям, являющимся гордостью украинского, российского, французского и других народов. В этом ряду Гоголь, Шевченко, Стус, Василий Симоненко, Олена Пчилка, Иван Кошеливец, Олекса Тихий, Надежда Свитлична, Мыкола Зеров, Алан Безансон, Андрей Сахаров, Сергей Ковалев, Роберт Конквест и многие другие. Среди их антиподов — коммунистические и фашистские вожди от Ленина до Гитлера, современные политики Дмитрий Табачник («Д.Табачник на службі») и Виктор Янукович (чей психологический портрет пунктиром представлен в очерке «Коли посуд нечистий...»), Владимир Путин («Найбільша геополітична катастрофа ХХ століття») и Леонид Грач, Петр Симоненко и Нина Карпачева, академик Константин Сытник, наш отечественный Герострат Олесь Бузина, всех и не перечислишь...
Сверстюк отмечает, что путь борьбы и благородства всегда открыт: здесь постоянно есть свободные места, но очень мало желающих идти по нему, поскольку он требует большой ответственности и даже жертвенности. А вот относительно жизненных благ, то на этом пути рассчитывать не на что. «Совісні й одважні правдолюби потрібні кожній країні. Таке місце завжди вакантне», — считает автор.
Даже сами названия эссе показывают, что писатель выставляет себе высокую планку. «Про національну честь», «Про релігію і мораль», «Інтелігенція як самоусвідомлення нації», «Діяльний патріотизм» — о таких вещах можно писать исследования, а можно сказать и коротко. Но для этого нужен специфический талант, не говоря уж о том, чтобы быть на уровне этих философских и религиозных проблем.
Возможно, автор не знает, что высокие слова сейчас стали разменной монетой, что употреблять их просто опасно? Не поймут, не так воспримут, будут иронически улыбаться. Все это Сверстюк прекрасно понимает, но вопреки всему хочет вернуть этим понятиям их первозданное значение. Поскольку его читатели — явно не жильцы «заповідника» порізнених користолюбців, у якому дихати нічим».
Говоря о патриотизме, Евгений Александрович отмечает: «Широке слово патріот стало словом, яке беруть у лапки? І варто подумати, що мав на увазі Л.Толстой, коли казав: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». Мабуть-таки патріотизм, як і віра, завжди буває в тихім служінні».
Возможно, кто-то скажет, а не слишком ли абстрактные проблемы поднимает автор, не слишком ли они сложные? Возможно, читать эссе Сверстюка скучно? Сразу могу развеять опасения тех, кто сомневается. Обе книги абсолютно лишены скучного дидактизма, читаются на одном дыхании. Этому способствует превосходное владение словом, тонкое чувство юмора Евгения Александровича — причем во всей полноте: от сокрушительного сарказма до простой шутки. Яркая стилистическая особенность Сверстюка — афористичность.
Детально изложить содержание всех почти ста работ автора в короткой рецензии невозможно. Тем не менее не откажу себе в удовольствии сказать несколько слов о некоторых из эссе. Например, в очерке «Повернення Олени Пчілки» автор дает нам портреты родителей Леси Украинки — Олены Пчилки и Петра Косача, чьи фигуры в советские времена умалчивались. Еще бы — отец ведь был родовитый землевладелец и маршалок уездного дворянства. А разве можно было иметь такого отца писательнице, которая считалась едва ли не адептом социалистических идеалов? Поэтому и непонятно из советских школьных программ, кем же был ее отец и был ли он вообще. По этому поводу Сверстюк пишет: «Селяни так і називали його «генерал», і в них ніколи не було підозри, що в генеральську садибу приносить дітей лелека — без відома господаря».
Один из наиболее пронзительных очерков — об учителе Олексе Тихом. Его имя известно украинскому обществу в основном из-за перезахоронения его вместе со Стусом и Литвином (не тем, конечно, который «нужен стране») 19 ноября 1989 года. Олекса Тихий был «просто» учителем, человеком непоколебимым, с твердым моральным стержнем. Это — «мученик, який переходить від катівні до катівні, і при тому ніколи не прагне уникнути карань». Он был положительно и конструктивно направлен, но вся его энергия сжигалась в противостоянии с официальной фальшью, беззаконием и малокультурьем.
Стоило ли отдавать за это жизнь? «Дивлячись яке життя», — отвечает автор. «Адже багато людей витратили своє життя на пристосування і не залишили по собі сліду. Вони були співучасниками колективного маскараду вірнопідданості, активістами кон’юнктурних починань, знаряддям обману, прикладом догідливості і слухняності. Для таких Олекса Тихий — незрозумілий дивак. Але ж усі люди високої віри, усі мученики за правду і захисники скривджених та знедолених, усі вчителі порядності й шляхетності були диваками. І чомусь саме їхні імена історія зберігає на насіння». И еще — «Той чоловік належав до породи людей, що гинуть у неволі, в муках, знівечені і скривджені, з тугою до світу іншого. Але не втрачають обличчя й гідності».