МИТРОПОЛИТ В КУСТАХ

У Киева богатая история. Его улицы и площади повидали немало светлых и сильных людей, делавших то, что мы привычно называем «нашей историей». И вот теперь они возвращаются на эти же киевские улицы и площади — в бронзе, камне и прочих «долговечных материалах»: памятникостроение последнее время, кажется, стало любимым занятием киевских чиновников. По крайненей мере, той ее части, которая по долгу службы занимается строительством и памятниками. «Национальные святыни» — «восстановленные» (а на самом деле — новостройки) церкви, памятники выдающимся общественным деятелям растут на киевских площадях, улицах и двориках как грибы после дождя. Думаю, по количеству «национальных святынь» на душу населения мы давно догнали и перегнали времена ленинского апофеоза. А по количеству открытого пространства площади — этого изобретения и мерила демократии — безнадежно отстали от эпохи Российской империи. Киевские чиновники по-прежнему не могут (или не хотят) взять в толк, что площадь отличается от стройплощадки ничуть не меньше, чем демократия от произвола. Впрочем, парадоксы — это, видимо, черта нашей ментальности. Разве не парадоксально то, что основным инициатором застройки исторической части города как правило выступает управление по охране памятников и исторической среды Киевгорадминистрации? Деятельность этого ведомства и его руководства давно вызывает удивление и возмущение киевлян. Но пока киевляне возмущаются и льют крокодиловы слезы при виде очередного строительного или скульптурного «шедевра», площади по-прежнему выступают в роли стройплощадок, а «святыни» множатся и множатся.

Контрактовая площадь, еще недавно пережившая потрясение в виде несуразного памятника гетману Сагайдачному, по-прежнему остается в поле зрения создателей «святынь». Здесь уже есть два памятника — Сковороде и Сагайдачному, — то есть для ровного счета не хватает третьего. Петру Могиле, как вы понимаете. Решение о проведении конкурса на этот памятник было принято 23 января прошлого года и, по старой традиции, к концу января скульпторы наконец узнали о том, что до 20 марта им следует представить свои проекты во все то же управление по охране памятников. Скульпторы, как правило, сходятся в том, что для нормальной разработки проекта нужно не менее четырех месяцев. Тем же, кто не был осведомлен о конкурсе заранее и не подготовил «рояля в кустах», или не имел достаточно оперативных источников информации, близких к властям, на подготовку было предоставлено фактически чуть больше месяца. Ваятели, работающие не в Киеве, видимо, и вовсе в рассчет не брались, несмотря на то, что конкурс имеет статус «всеукраинского».

Состав жюри, надо сказать, впечатляет. Из 15 человек девять — чиновники, причем шесть — столичного уровня, а двое представляют ставшее одиозным управление по охране памятников Киевгорадминистрации — сам Р.Кухаренко и его заместитель Л.Мазур. Двое представляют научные учреждения — Институт истории НАНУ и НИИ архитектуры. Один член жюри от цеха строителей. Двое — от творческих союзов — президент Союза архитекторов И.Шпара и глава правления Киевского союза художников живописец В.Гурин. И, наконец, один скульптор — Б.Довгань. Больше для скульпторов и архитекторов в жюри конкурса на монументальную скульптуру места не нашлось. Не отыскалось в жюри места и для священнослужителя. Несмотря на то, что памятник — митрополиту, к тому же причисленному к лику святых. Но со священнослужителями у наших строителей святынь отношения сложные. Церкви, возводимые на каждом свободном пятачке столицы, — просто строительные объекты, имеющие рабочее название «национальная святыня». А если какой-нибудь церковно ориентированный журналист раскритикует управление по охране памятников за равнодушие к еще живым и разрушающимся святыням при повышенном внимании к доходному строительству, немедленно будет призван в суд и обвинен в клевете с вытекающими из подобного обвинения финансовыми претензиями, как это случилось в конце прошлого года с редактором «Православия в Украине» С.Речинским.

Провозглашенная и превознесенная «анонимность» конкурса в данном случае мало вдохновляет. Ведь «анонимный конкурс» возможен только в том случае, когда жюри собирают из незаинтересованных лиц со стороны. Из людей, не знающих «местной специфики», местных скульпторов и, главное, никак не зависящих от местных чиновников. На мое робкое замечание о спасительной анонимности конкурса один из скульпторов-участников просто засмеялся: «Какая анонимность?! Начнем с того, что в каждой работе видна рука — можно сразу сказать, кто автор». А продолжить можно тем, что между своими «анонимность» — вещь крайне сомнительная. Ну какая может быть анонимность между давно и тесно сотрудничающими членом жюри Р.Кухаренко и победителем конкурса А.Кущом? А уж о том, что на этом конкурсе победит именно «человек Кухаренко», «злые языки» открыто судачили в Киевгорадминистрации еще до официального начала конкурса. Вот вам и вся анонимность... Между прочим, жюри голосовало тайно, т.е. мы с вами так и не узнаем, кого лично можем поблагодарить за «Митрополита на отдыхе».

Судьбу Контрактовой площади и образа Петра Могилы в очередной раз решили чиновники. А у чиновников, как известно, свои резоны. Только этим можно объяснить выбор жюри: несуразно одетый, поникший митрополит, небрежно откинувший жезл на спинку скамейки, очертаниями напоминающей новомодный массивный мягкий уголок. Учитывая место расположения памятника (возле Киево-Могилянской академии) и небольшую высоту лавочки (что-то около метра), легко представить в погожий денек рядом с теснящимся в уголочке митрополитом ловкого студента с бутылкой пива. Пока что студенты НаУКМА любят сходить «на пиво» «к Сковороде» — непринужденно расположиться на низеньком постаменте у ног великого предшественника и «зависать». Митрополит Петр Могила может оказаться более «демократичным». А может, и не окажется — к памятнику своего покровителя гетмана Сагайдачного, недавно оседлавшего улицу того же имени, студенты не проявили столь теплых чувств. Пеший философ в лаптях остался им ближе, чем конный гетман при полном параде, — и это обнадеживает...

Как принимаются решения в области градостроения и организации городского пространства, однажды очень убедительно описал в своем интервью «ЗН» дважды творец Майдана Незалежности А.Комаровский: «...композиция («Мамай». — Авт.) не была предусмотрена изначально и установлена по личной просьбе самого скульптора... Хотели мы убрать эту лошадь, но мэр настоял. Указом Президента поставили лошадь, это личное его распоряжение. Ну, Зноба установил своим способом, подошел к Президенту и попросил, чтобы тот поставил. Я был против. Ну что мне, лечь под нее, что ли? Или прилюдно облить себя бензином? Я смотрю вперед, для меня это мелочь, на которую я сейчас уже не обращаю внимания, тем более что из-за зелени ее не очень и видно». Вот так: пришел, попросил, и поставили на Майдане Незалежности знаменитую «Лошадь в кустах». Легко и непринужденно может решиться «скульптурный спор» между двумя мэтрами отечественной монументалистики, если они могут «пойти и попросить». А архитектору, планировавшему площадь, и горя мало: это же «мелочь», и не очень видно... Видимо, даже авторам Майдана Незалежности безразлично, как именно в конце концов эта площадь будет выглядеть. Или они, если еще не разучились быть честными перед собой, отдают себе отчет в том, что «лошадь» ничуть не уступает по художественной безвкусице симметричным «жертвам кораблекрушения» — основателям Киева, а по большому счету, и самому Монументу Независимости с симметричным «трансформером»—архангелом Михаилом — созданиям все того же победиля А.Куща.

Заметьте, как быстро у новых скульптурных творений появляются «народные имена» или попросту — клички. Кто еще способен так остроумно и с такой готовностью насмехаться над памятниками, монументами и даже целыми «национальными святынями», как мы, постсоветские? Что ж, смех был единственной доступной формой протеста для нас еще так недавно. Видимо, таковым он остается и до сих пор. Ну как, скажите, можно избежать психической травмы, столкнувшись с памятником гетману Сагайдачному? Только посмеявшись и отпустив пару-другую колкостей в адрес памятника, его творцов, а заодно и самого безневинного Сагайдачного — не за то, что плохой был гетман (как можно?!), а за то, что лошаденку выбрал хоть и рослую, но явно нездоровую. А уж выходя на Майдан Незалежности впору не то что от травмы — от расстройства психики спасаться. Тут одной колкостью в адрес лошади не отделаешься. Так и появляются «теплицы Омельченко», «евроремонт Бабушкина», «трансформер», «жертвы кораблекрушения», а уж тех прозвищ, которыми наградили «доминанту площади», в приличной газете и не напишешь...

Как же еще с этим бороться? Вот вопрос, который я не устаю задавать художникам, музыкантам, актерам и прочим «работникам культуры». Ведь ситуация, определенно, нуждается в оздоровлении. Каждый скульптор-монументалист и архитектор, если он не согласится, как это случилось с памятником Сагайдачному, взять в свою команду некоего чиновника, который, к несчастью, имеет еще и амбиции архитектора, обречен в лучшем случае на почетные призовые места и рекомендации «поставить свой памятник в любом другом городе Украины» (представляете памятник непримиримому борцу с униатами Петру Могиле где-нибудь во Львове?). Киев — чужая вотчина. Принято сетовать на то, что место артиста, по сравнению с советским прошлым, сократилось и снизилось. Однако по-прежнему есть представители «творческой элиты», обласканные и замеченные, носители званий, правительственных наград и прочих знаков отличия, выигрывающие всевозможные (правда, только местные) конкурсы, открывающие ногами двери высоких кабинетов — что некогда мог себе позволить только узенький кружок народных артистов СССР. Вот только кружок этот во времена СССР регулярно обновлялся и просеивался — нужно было держать форму, побеждать в конкурсах и быть хотя бы близко к вершине популярности, чтобы оставаться в фаворе. Публика, хоть и дура, а ее не обманешь, а если нет у тебя любви публики — какая же ты звезда? Конечно, жестоко, но иначе в искусстве и быть не может.

Разумеется, если только это не наше искусство. Такого безразличия к вкусу и мнению общества, какое мы наблюдаем теперь, пожалуй, можно поискать разве что на самых темных страницах истории. Нет, никто теперь ни с кем не ведет «незримый бой» (во всяком случае, как правило) — просто не замечает. Как ни крути, а мы пришли к победе социалистической идеологии — государственная машина никак и ни в чем не зависит от желаний и мнения общества. И по состоянию наших городов — начиная со столицы и заканчивая уездным городком К. энской губернии — это видно четко и ясно.

В этой ситуации скульптору (режиссеру, музыканту, архитектору и т.д.), которому удалось попасть в «узкий круг приближенных» или занять подходящее чиновничье кресло, дальнейшая творческая реализация обеспечена, даже если он не способен вылепить конного всадника, не погрешив при этом против анатомии. И вопрос, почему у нас происходит в искусстве то же, что и раньше, — праздный. В искусстве у нас происходит то, что санкционируется властью, так же, как и прежде. А освободиться от диктата чиновника наши художники и артисты не могут. Или не хотят. Почему-то художественным кругам Киева не пришло в голову возмутиться чиновничьим составом жюри конкурса на памятник Петру Могиле и, объединившись хотя бы между собой, принять меры к изменению ситуации. Нет, скульпторы подали свои работы на этот конкурс и тем самым сделали его легитимным, ни на что особо не рассчитывая. Самое страшное состоит именно в том, что они в большинстве своем знали, на что идут. И никто особо не удивился, когда на открытии конкурса Р.Кухаренко сделал перед телекамерами великолепный жест рукой в сторону будущего проекта-победителя работы А.Куща и воодушевленно произнес: «Вот, гениальная работа».

Прокомментировать работу жюри и конкурс мы предложили председателю жюри, президенту Национального союза архитекторов Игорю Петровичу Шпаре.

— Как вы оцениваете состав жюри конкурса?

— Конкурс был организован Киевгорадминистрацией и, соответственно, состав жюри тоже определяла она. Как на мой взгляд, хотелось бы, чтобы в жюри на подобных конкурсах было больше профессионалов, а не чиновников.

— Каково ваше впечатление от конкурса в целом и конкурсных работ?

— В целом я конкурсом доволен — это был едва ли не первый подобный конкурс, на котором все было более-менее выдержано. И все представленные проекты были выполнены на довольно высоком уровне. Мы голосовали по всем восьми проектам, а потом по сумме голосов определяли победителей. В результате разрыв голосов между проектами, получившими первую и вторую премии, получился совсем небольшой.

— Вы не испытывали давления во время работы в жюри?

— Нет, к счастью, обошлось без этого. Все было вполне корректно.

— А как распределились ваши личные симпатии?

— Лично мне больше понравились работы, получившие второе и третье места. Первая мне показалась, с одной стороны, несколько легковесной — эдакий вальяжный, развалившийся на лавочке митрополит. С другой стороны, она перенасыщена атрибутикой в результате желания разместить на памятнике как можно больше символов того, чем Петр Могила занимался — книжка, жезл, детали облачения и т.д.

— Кстати, как раз с этими деталями, насколько мне известно, и получилось недоразумение — облачение и положение некоторых деталей не соответствует истине.

— Не знаю, в этом я не специалист.

— Может, в связи с этим и стоило пригласить в жюри священнослужителя в качестве специалиста? В конце концов Петр Могила митрополит и причислен к лику святых.

— Это, конечно, так. Может, и стоило это сделать. Но у церкви свои взгляды на Петра Могилу — как на митрополита и святого, а мы исходим в первую очередь из того, что он был общественным деятелем, просветителем...

— Ходят слухи, что на последнем заседании, когда решалась окончательная судьба проектов, в составе жюри не было ни одного скульптора.

— Это неправда. На последнем заседании присутствовал скульптор Борис Довгань.

— А правда, что один из участников конкурса продемонстрировал во время заседания жюри фото будапештского «Анонима», на который, так сказать, «ориентировался» автор проекта-победителя?

— Могу только сказать, что при мне этого не было.

— Как вы как архитектор оцениваете место расположения будущего памятника и общий вид площади после того, как его установят?

— У меня есть претензии по этому поводу. Я их высказал, и они были приняты в качестве рекомендации к дальнейшей работе над проектом памятника.