Осенью 1193 года киевский князь охотился возле Чернобыля, что и зафиксировано в летописи. Следовательно, более 800 лет тому назад Чернобыль уже существовал как населенный пункт. Но ведь люди тут жили задолго до первого упоминания в летописи. Как писал известный краевед Лаврентий Похилевич в «Сказании о населенных местностях Киевской губернии», изданном в 1864 году, «за две верствы от местечка Чернобыль на север на горе над речкой Припять находится Стрежев, где сохранились остатки какого-то древнего каменного сооружения. Из истории известно, что Мстислав Владимирович Мономах в 1127 году послал братьев своих против кривичей четырьмя дорогами. Всеволоду приказано было идти со своими полками через Стрежев до города Борисова». Позже эта местность стала Чернобылем, а следовательно, летописный Стрежев, упомянутый в летописи на 65 лет раньше, можно отождествить с печально известным ныне городком над Припятью. Так что не будет ошибкой назвать Чернобыль городом с тысячелетней историей. Об этом свидетельствуют древние курганы, городища и другие памятники археологии. Здесь найден клад серебряных древнеримских монет времен Антонинов. В XIII столетии там, где Припять впадает в Днепр, объединенные литовско-украинские войска разгромили татарское войско во главе с воеводой хана Батыя Кайданом, которое шло за данью. Сам Кайдан едва спасся - это была первая победа подневольной Руси над монголо-татарами. Позже здесь образовалось Чернобыльское староство Литовского княжества. Уже в XVIII столетии сюда переселилась большая община старообрядцев-раскольников из Стародубья - к ним присоединились единомышленники из других уголков Российской империи. Староверы селились не только в Чернобыле, но и в ближних селах, основывали новые. Остатки старообрядческих монастырей и скитов сохранились на Чернобыльщине до наших дней.
В 1600 году князь Лука Сапега открыл в Чернобыле римско-католический костел, при нем со временем возник доминиканский монастырь. В 1769 году возле Чернобыля поляки четвертовали гайдамацкого атамана Бондаренко, которого захватили в плен возле Макарова.
В середине XIX столетия в Чернобыле жило 3683 еврея, 2160 душ православных, 566 раскольников и 84 - римокатоликов. Тут было пять синагог, три православные церкви и костел. Чернобыль был одним из центров духовной еврейской культуры, а именно - хасидизма, здесь похоронены пять чернобыльских цадиков-хасидов (пророков). Уже после катастрофы на атомной станции в Чернобыль приехало несколько сотен паломников со всего мира, исповедующих хасидизм, - они разыскали заброшенные могилы цадиков, привели в порядок свои святыни, провели моления и богослужения. Так Чернобыль стал местом паломничества части евреев мира.
26 апреля 1986 года историю этого края раскололо на две части: «до» и «после». Жителей Чернобыльщины эвакуировали, но городок все равно существует - сейчас в нем живут «ликвидаторы» - сотрудники организаций, связанных с ликвидацией последствий катастрофы на ЧАЭС, «самоселы», возвратившиеся в родные места. Действует Ильинская церковь, в которой правит отец Федор Ленок, священник из ныне мертвого села Толстый Лес. Это - только пунктирные наброски истории названной местности.
О Чернобыле можно рассказывать много - а его история неотделима от истории всего этого древнего края, и воспринимать ее нужно в комплексе. Работая в составе специализированной историко-культурной экспедиции Минчернобыля Украины (руководил «чернобыльской» группой), я побывал во многих безлюдных селах Чернобыльщины уже после катастрофы. Мы искали и изучали, описывали памятники истории и культуры этого края - наша работа, наши находки были представлены на выставке в Украинском доме в Киеве к десятой годовщине чернобыльской трагедии. Созданная в 1991 году по инициативе группы ученых-энтузиастов при поддержке министра (светлой памяти ныне покойного) Готовчица специализированная историко-культурная экспедиция Минчернобыля Украины за пять лет своей работы обследовала сотни в большинстве своем уже безлюдных сел пораженного чернобыльской катастрофой Полесья, собрала тысячи уникальных экспонатов. В ее нескольких творческих коллективах и специализированных группах работали десятки ученых из Киева, Львова, других городов Украины. Если учесть, что Полесье - колыбель славянства, то значение деятельности экспедиции трудно переоценить: ведь древние безлюдные села севера Киевской и Житомирской областей, богатые памятниками материальной и духовной культуры, погибают неисследованными, исчезают, можно сказать, растворяются во времени. Они обречены. Часть их закопана в прямом понимании этого слова, и только ряды свежих курганов напоминают об их существовании. Возможно, эти курганы в десятикилометровой зоне, на месте бывших сел Копачи, Лелев, Чистогаловка, Шепеличи и других в будущем станут археологическими памятниками новой культуры - постчернобыльской. Такая же печальная судьба - снесение с захоронением - ожидает еще десяток сел Чернобыльщины. Поэтому мы спешили успеть обследовать их до захоронения, спасти и зафиксировать то, что можно. Мы работали часто на энтузиазме, можно сказать, на общественных началах, не считаясь ни со временем, ни с обстоятельствами, ни с вполне реальной радиационной опасностью - ведь в селах, подлежащих захоронению, радиационный фон, как правило, измеряется сотнями микрорентген в час, а загрязненность - десятками кюри на квадратный километр. В конце концов именно поэтому эти села и решено закопать - с целью уменьшения радиационной опасности и дезактивации местности.
Когда как-то осенью наша группа добиралась до глухого в прежние времена, до катастрофы, села Замошья, там еще горели торфяные болота после страшных летних пожаров. До этого древнего старообрядческого села, что над рекой Уж, или, как называют ее местные жители, Ушей, мы добирались лесной дорогой сквозь болота. С обеих ее сторон стелился дым от подземных пожаров. Торф горел еще с августа, когда огненный вал сжег села Розъезжую, Стечанку и еще несколько населенных пунктов. Тогда в огне погибли люди - местные жители, возвратившиеся в родные дома. Сгорели тысячи гектаров леса. Остатки строений и дымоходы домов мертвых сел производили жуткое впечатление. Сами названия сел красноречивы - Залесье, Заполье, Замошье... за лесом, за полем, за мохом... Где черт «спокойной ночи» говорит. Настоящие полесские джунгли. Край непуганных зверей, выросших уже после катастрофы и не видевших людей. Вот там мы искали вчерашний день - для дня будущего.
Первые признаки жизни увидели только при въезде в село Стечанка, где на холме, на островке чудом уцелевшего в море огня кладбища (на крестах сохранились даже остатки выцветших вишитых рушников, что трепетали на ветре, словно перебитые крылья), мы увидели над могилами несколько косуль, а немного дальше, на выгоревшей опушке, - выводок диких кабанов. За кладбищем - мертвый обугленный лес, окутанный дымом, болота, которые, к счастью, прихватил морозец и сделал проезжей для легковушки заросшую грунтовую дорогу, которой уже несколько лет никто не ездил. В Замошье, до мая 1986-го, когда его жителей, как и всех жителей Чернобыльщины, эвакуировали, жили старообрядцы. Жили замкнуто, изолированно от мира, по своим канонам и правилам. Не случайно старообрядцы выбирали для своих поселений и скитов глухие места в лесах, «волчьи углы», - так сложилось исторически, что, начиная с семнадцатого столетия, российское государство преследовало их. Самоизоляция раскольников была защитной реакцией от чуждого и враждебного им мира.
Так появились они и на Чернобыльщине - как в самом городке, который был тогда под Польшей, так и в других местах края, селясь или возле глухих сел или основывая свои собственные поселения. Как писал исследователь Л.Похилевич в «Сказании о населенных местностях Киевской губернии»: «Раскольников в слободе 346, называется Замошье. В ней есть и молитвенный их дом, и женский монастырь с часовней во имя Казанской Божьей Матери, а за Ушею за 8 верст от Замошья, среди болот, покрытых лесами, мужской Николаевский монастырь, довольно богатый, знаменитый очень давней своей утварью, с церквой деревянной, на каменном фундаменте, железом покрытой, во имя Рождества Христового, и часовней во имя Дмитрия Мироточивого, в 1829 году при игумене Селафаиле построенном. Окончательное обустройство свое монастырь получил в 1805 году и имел 50 отдельных домов, где были келии монахов, и отдельную часовню. Монастырь этот имел отдельные купленные земли, недавно отсуженные в пользу собственника, ибо раскольнические общины не признаются законами...
...Большая раскольническая слобода Красиловка... раскольники, которых тут 691 душа, обоих полов, занимаются хлеборобством и торговлей. Здесь также есть женский монастырь и приходская часовня».
Именно остатки монастырей нас интересовали. Еще до чернобыльской катастрофы мне не раз случалось любоваться развалинами каменной церкви над Ужем возле села Замошье. На ней к тому времени сохранился даже один купол. Когда же мы наконец-то достигли своей цели, то я с грустью убедился, что купола не стало - он сгорел уже после чернобыльской трагедии, о чем свидетельствовали обуглившиеся балки внутри храма. Но уцелевшие каменные стены все равно были величественны - талантливые и старательные мастера возводили их сотни лет тому назад.
На стенах - скупые остатки росписи, проступают отверстия «голосников», которые обеспечивали в храме хорошую акустику. А неподалеку оказался старообрядческий скит, точнее, его остатки - сооружение (домом назвать трудно) с двумя окошками на уровне земли, где высота стен от глиняного пола до потолка - около полутора метров, не больше (в нем закаляли свой дух и тело самые фанатичные раскольники). В нем мы нашли остатки монастырской библиотеки. Здесь же запущенное кладбище старообрядцев с очень интересными деревянными надгробками в форме домиков, называемыми «нарубами». Как правило, без креста, с надписями из Святого Писания на металлических пластинах, прикрепленных к их боковинам. Между ними попадались и большие деревянные кресты над могилами. А над всем этим довлеют массивные стены монастырского храма - в багровом освещении раннего заката они особенно величественны. Над вечным покоем...
На другой день, переправившись через речку Уж-Ушу, мы направились в село Бычки, где на опушке леса исследовали и сфотографировали остатки Николаевского монастыря, древность и богатство которого отмечал выдающийся краевед прошлого столетия Лаврентий Похилевич. Где-то здесь перебывал свои тяжелые голодные времена революции 1917 года юный Константин Паустовский. Он писал в своих воспоминаниях: «Я решил поехать на осень к матери. Я вымотался в Москве. ...Мама жила с моей сестрой Галей в Полесье, недалеко от города Чернобыля. Там у моей киевской тетушки Веры была небольшая усадьба Копань, и мама согласилась жить в Копани и вести скудное домашнее хозяйство. ...Я ехал через Киев. До Чернобыля я плыл по Днепру и Припяти на маленьком облупленном пароходе «Володя». ...Из Чернобыля надо было ехать сорок верст на лошадях через сосновые леса и сыпучие пески. ...Копань оказалась маленькой усадьбой, вернее, заброшенным хутором. На поляне в лесу стояла большая старая изба под гнилой соломенной крышей и какие-то ветхие сарайчики. Изгороди не было. Лес обступил хату со всех сторон. Гул сосен показался мне после московской сумятицы особенно величавым и успокоительным. ...Я рассказывал маме и Гале о революционной Москве и в это время увидел в окно, как из леса плелся в усадьбу сгорбленный старый монашек в пыльной рясе и потертой островерхой скуфейке. Он вошел, покрестился на пустой угол, поклонился нам в пояс и попросил маму обменять для братии сушеные грибы на соль. Монашек появился будто из допетровских времен.
Соль у мамы была. Она отсыпала монашку четверть мешка, но грибы не взяла - в этом лесном краю и своих грибов некуда было девать.
Мама напоила монашка чаем. Он сидел за столом, не снимая скуфейки, пил чай вприкуску с постным сахаром, и мелкие слезы изредка стекали по его желтым, как церковный воск, щекам. Он тщательно вытирал их рукавом рясы и говорил:
- Сподобил господь еще раз перед кончиной попить чайку с сахарком. Истинно пожалел меня господь, снизошел к моему прозябанию.
Мама вышла за чем-то в соседнюю комнату. Я вышел вслед за ней и спросил, откуда здесь этот монах. Мама рассказала, что в десяти верстах от Копани, в самом глухом углу леса, на берегу речки Уж, с давних времен стоит маленький скит. Сейчас, после революции, все мало-мальски здоровые монахи разбежались и в скиту остались только несколько немощных старцев.
...Через несколько дней я пошел в скит. Лес был темен, завален буреломом. Потом не на поляне, а прямо в лесу среди деревьев я наткнулся на высокий тын из почернелых бревен. Такие тыны я видел на картинах Рериха и Нестерова, изображавших старые обители.
Я пошел вдоль тына к воротам. Они были заколочены. Я долго стучал в калитку, пока мне не открыл тот самый монашек, что приходил за солью.
Я вошел в заросший травой дворик, увидел рубленную из сосны косую маленькую церковь и сразу как бы выпал из своего столетия.
Из церкви слышалось старческое пение. Изредка тренькал на звоннице колокол.
...Мы вошли в церковь. Горело всего три-четыре свечи. Старики в черных схимнических рясах с нашитыми на них белыми крестами и черепами не шевельнулись. Коричневой позолотой поблескивали во мраке узкие лица святителей. Горьковато пахло горелыми можжевеловыми ягодами - ими монахи курили вместо ладана.
Все как-то смешалось в сознании - древний скит, унылое песнопение, гул сосен за стенами церкви, черепа на рясах схимников, Москва, крест над могилой Лели, окончательно завшивевшие солдаты, синагога в Кобрине, огонь маяка в Таганроге, митинги, революция, «марсельеза», Керенский...
...Я ушел из скита и долго еще не мог привести в порядок свои мысли.
...Когда я уезжал, Полесье стояло в густой желтой листве и мягких туманах.
Через неделю после моего отъезда неизвестная банда налетела на скит, перерыла кельи в поисках серебра, расстреляла монахов и подожгла церковь. Но церковь была сложена из окаменелых за века бревен и потому только обуглилась, но не сгорела».
Следует заметить, что Константин Паустовский бывал в этих краях и раньше, еще будучи гимназистом, - о Чернобыльщине идет речь и в других его произведениях: «Первый рассказ», «Корчма на Брагинке».
После 1917 года все эти монастыри были, конечно, разрушены, разграблены, уцелевшие монастырские сооружения были в лучшем случае приспособлены под хозяйственные нужды колхозов: так, в храме Николаевского монастыря в селе Бычки был какой-то склад и, конечно, в нем, кроме стен, ничего не осталось. Дома же, бывшие келиями монахов, частично уничтожены, а сохранившиеся стали обычным жильем местных крестьян да колхозными служебными помещениями, как можно было убедиться из квитанций, соцобязательств, накладных и лозунгов, валяющихся там до сих пор. Следует отметить одну интересную и существенную деталь: согласно карте радиационной обстановки, местность, где находится этот монастырь и прилегающие к нему села, аж до Розьезжей включительно, практически «чистые». Наш дозиметр показал радиационный фон, например, в Бычках, значительно ниже, чем в Киеве. Что это - случай, совпадение обстоятельств или нечто пока что для нас непознаваемое?..
...Село Толстый Лес находится в так называемой «ближней зоне», за какой-нибудь десяток километров от Чернобыльской атомной. Очень древнее село, впервые вспоминается в исторических документах еще 1447 года. В 1570 году часть его была отдана киевским воеводой Андреем Немировичем Киево-Михайловскому монастырю и утверждена за ним королями польскими Сигизмундом Первым и Вторым. Знаменито оно своей величественной деревянной церковью во имя Воскресения Христового в стиле украинского барокко, построенной в 1760 году. Хотя, как отмечал в прошлом столетии Лаврентий Похилевич, надписи на некоторых иконах, датированных 1731 годом, свидетельствуют, что церковь была здесь еще раньше.
Побывали мы в этой церкви, обследовали ее, сфотографировали. Надо сказать, что сохранилась она хорошо, хотя ограбили ее преступники после эвакуации населения безжалостно - практически ничего, кроме росписей на стенах, которые невозможно украсть, в ней не осталось. О бывших здесь иконах напоминали только пятна на стенах да гвозди, на которых они держались. Пусть тех мародеров Бог судит, если от людского суда им удалось уйти. Поднявшись на самый верх колокольни, я нашел на стене надпись: «Снаружи красили церковь Комаренко Ваня Олимпиевич и Пинчук Александр Васильевич 3 августа 1951 года с Чернобыля». Слышите, Ваня Олимпиевич и Александр Васильевич, если вы еще живы, - хорошо вы покрасили церковь, как куколка «снаружи», как небо, голубая, крестами золотыми увенчанная, да вот судьба ей, как и всему краю, выпала страшная. Осиротела она без людей. Я ударил несколько раз в трубу, служащую здесь колоколом, и печальный звук покатился над мертвым селом, словно рыдание. По умершим. По мертвому селу, краю. Ведь если тридцатикилометровой зоне в перспективе можно вернуть жизнь («самоселов» здесь и сейчас в зоне восемьсот душ), то в эту десятикилометровую, особенно пораженную радиацией, загрязненную плутонием зону, по мнению специалистов, люди никогда не вернутся на постоянное проживание.
В селах, где нам приходилось бывать, нет никого, кроме диких зверей, и здесь особенно заметно, как быстро природа избавляется от следов человеческой деятельности, восстанавливая себя. Если бы сейчас человек как вид исчез на планете, то через полстолетия о нас напоминали бы разве что «памятники цивилизации» типа «саркофага» над Припятью. Об этом следует помнить всегда.
Когда мы выезжали из мертвого села Толстый Лес, совсем стемнело. Показался краешек месяца, при свете которого на небе четко обрисовался тризубец церкви - он словно держал небо на золотых крестах. Не станет его - и тяжесть наших грехов, бездуховности упадет на наши головы и раздавит нас. Тяжелое чернобыльское небо, угрюмое... Всего каких-нибудь десять километров отделяют два памятника, созданные человеком, - «саркофаг» над четвертым блоком ЧАЭС и церковь в Толстому Лесу. Каждый из них воплощает определенную эпоху. Человек может преодолеть это расстояние пешком за час, человечество же потратило на этот путь больше чем двести лет. Между ними не только пространство и время - между ними наш выбор и зависящая от него наша судьба.
Вместо эпилога
Что же, похоже на то, что выбор уже сделан. Об уникальной церкви в селе Толстый Лес можно говорить уже только в прошедшем времени - она сгорела в конце апреля 1996 года, вместе с частью этого древнего села. Так его бывшие жители «ознаменовали» свой очередной приезд на «гробки», во время Пасхальных праздников. Не уберегли... Теперь она, как фантомная боль, исторический мираж из прошлого.