Хани — Т.Круликовская, Ник — В.Линецкий |
В многочисленных театральных интерпретациях знаменитой пьесы «короля вне Бродвея» Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?» все зависело от того, как режиссер растасует героев — две супружеские пары — и которой из них отдаст пальму первенства. Если следовать замыслу автора пьесы, то главной парой должны остаться Марта и Джордж, заводилы жестоких и сентиментальных игр, а паре помоложе — Нику и Хани — предстоит лишь робко выглядывать из-за отеческих плеч победителей.
Режиссер Олег Липцын в недавней премьере Театра на Левом берегу Днепра «Кто боится…» по пьесе Олби сделал две пары равноценными, но при этом, благодаря своему убедительно сыгранному и морально привлекательному наиву, центральной стала серенькая и скромная героиня, названная в пьесе мышонком-Хани. Постановка Театра на Левом берегу неожиданно стала победой не Марты (Аллы Даруги), а третьестепенной Хани, очаровательной инженю Татьяны Круликовской, и отчасти ее циничного супруга Ника — Виталия Линецкого. А первые скрипки остались в тени…
Пьеса Олби состоит из невразумительно длинных речей, этакой липкой паутины слов, в которой актеры запросто могут запутаться, если, конечно, режиссер им это позволит. Олег Липцын пытался не позволить, но экспрессия произносимых речей зачастую не соответствовала экспрессии действия, отчего спектакль казался инертным и растянутым. Чтобы придать словесному поединку Марты и Джорджа живость и энергичность, необходимо было разделить его на раунды-игры, что в спектакле отчасти и было сделано, но демаркационную линию между этими играми не провели. В итоге действие утонуло в словах. В данном случае речь шла о словесной истерике вконец запутавшихся героев.
Одну из своих главных речей Марта произнесла на нависающем над зрительным залом, надстроенном боковом «пространстве» сцены. Это как бы отделяло ее от остальных персонажей, оставляло наедине с собственной совестью, но, увы, не заставляло говорить набело. На этом спроектированном режиссером пятачке Марта не произносила «слов для вечности», то есть спокойно могла говорить все это и на основном пространстве сцены. Олег Липцын попытался «омилосердить» построенную на бессмысленных и жестоких играх пьесу, герои которой не живут, а играют, используя окружающих в качестве игрового материала, но такая трактовка не соответствовала произносимому актерами тексту вместе с подтекстом и контекстом.
Пьеса была как бы «ославянизирована» режиссером, которому удалось заставить зрителей пожалеть своих безжалостных героев — «милых» супругов Марту и Джорджа. Заставляли расчувствоваться и такие трогательные детали, как растоптанный разбушевавшимися героями обворожительно красивый букет — вероятно, символ красоты и беззащитности человеческой души. Марта, правда, потом пыталась собрать лепестки, но ни ей, ни Джорджу это не помогло.
Букету цветов в спектакле противостояло ведерко со льдом, выбранное, вероятно, в качестве контрастного атрибута. Льдинки меланхолично перебирала Марта, по ним топтались все остальные, так что хруст льда напоминал о том, что на сцене трещат и перемалываются в «кровавом колесе» человеческие жизни. Наконец, льдинки, как и лепестки цветов, тоже пытались собрать — и напрасно. Это никого не склеило и никому не помогло.
Жестокие игры Олби в трактовке Олега Липцына приобрели милосердный и даже жалостливый оттенок. Но основной заряд зрительской жалости притягивали к себе не Марта с Джорджем, а мышонок-Хани, героиня-инженю, невзначай подвернувшаяся под руку играющим супругам. Поэтому одним из самых ярких моментов спектакля стал эпизод с бредом Хани, с ее постоянным, бессвязным «колокольчики звенят…». Хани — Круликовская произносила эти в общем-то ничего не значащие слова так, будто именно на них окончательно и бесповоротно сломалась ее жизнь, а Джордж — Александр Ганноченко в это время решался на очередную игру.
Постановка Олега Липцына — это как бы подобревший и размякший Олби. Вероятно, жестокие «игры и забавы» славянская душа не принимает. И поэтому возникла их милосердная версия.