Сцена из спектакля «Счастливый принц» |
Так уж повелось, что на Международном театральном фестивале «Балтийский дом» на Украину взирают через гоголевское зеркало. На прошлом, десятом по счету, фестивале российская и «балтийская» публика могла лицезреть украинского героя-воителя Тараса Бульбу в несъедобной жолдаковской подаче, а на нынешнем, одиннадцатом, проходившем в Петербурге с 5 по 14 октября, режиссер Лев Стукалов добрался до инфернальной панночки, сгубившей бедного Хому.
Лев Стукалов — доцент кафедры актерского мастерства Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства, бывший руководитель Омского академического театра драмы и нынешний режиссер петербургского «Нашего театра» — обратился к пьесе Нины Садур по мотивам гоголевского «Вия». В общем, нерадостным оказался балтдомовский образ Украины — то Тарас в черном кожаном пальто а ля Глеб Жеглов казаков муштрует, то панночка-ведьма над Хомой измывается... И никаких тебе добродушных крестьян под вербами и калинами — либо дикий воинский пыл, либо колдовские чары.
Впрочем, и Россию с Прибалтикой съехавшиеся на «Балтийский дом» режиссеры видели отнюдь не в ангельском обличье. И если русский народ в лице Фалалея из «Села Степанчикова и его обитателей» Достоевского (режиссер — Виктор Крамер) появлялся на сцене в набедренной повязке и с ангельскими крылышками за плечами, то лишь для того, чтобы сплясать комаринскую и объесться сладким. Правда, Фалалей мил и незлобен, чего отнюдь не скажешь о панночке. Но, имея дело с мифами — об ангельском нраве русского народа или о демонических наклонностях украинских женщин, — приходится привыкать к тому, что этот жанр не признает полутонов и компромиссов, как впрочем, и документальной точности. Последнее уже по части истории.
Нынешний «Балтийский Дом» можно было назвать фестивалем культовых режиссеров. Открылся он спектаклем Оскараса Коршуноваса «Мастер и Маргарита», а закрылся двумя постановками Эймунтаса Някрошюса — чеховской «Чайкой» в исполнении артистов интернациональной «Ecole des maitres» и шескпировским «Отелло» (театр «Мено фортас», Вильнюс). А между Коршуновасом и Някрошюсом были Гинкас, Праудин, Крамер, Херманис и другие столпы режиссуры.
Некоторые спектакли фестиваля (например, последние постановки Коршуноваса) киевляне увидят в гастрольном варианте. Хотелось бы, чтобы организаторы отечественных международных театральных фестивалей обратили внимание и на талантливого петербургского режиссера Виктора Крамера — лауреата многочисленных премий от «Золотого софита» до Высшей театральной премии Великобритании имени Лоуренса Оливье. Без преувеличения можно сказать, что антрепризная крамеровская постановка «Село Степанчиково и его обитатели» украсила бы собой любой украинский театральный форум, тем более что театр Виктора Крамера «Фарсы» уже приезжал с гастролями в Харьков. Словом, нынешний «Балтийский дом», проходивший под девизом «Учитель — ученик», собрал немало достойных театральных коллективов, которых хотелось бы видеть не только под вечно дождливым петербургским небом.
Подзаголовок «Учитель—ученик» расшифровывал сам принцип организации фестиваля, на котором параллельно с постановками маститых и знаменитых демонстрировались работы их младших коллег по театральному оружию. Например, в один день и даже в одно время со спектаклем Камы Гинкаса «Счастливый принц» в исполнении актеров московского Театра юного зрителя Мастерская Петра Фоменко демонстрировала постановку молодого режиссера Василия Сенина «Фро» по одноименному произведению Платонова. Этот спектакль участвовал в театральном фестивале «Подиум-2001», а на «Студенческой весне-2001» был признан лучшей режиссерской работой. Теперь «Фро» выдвигается на «Золотую маску». Такие вот ученички были представлены на «Балтийском доме»...
Спектакль Коршуноваса «Мастер и Маргарита», открывший фестиваль, можно было назвать оригинальной и интересной мимодрамой, в которой любой текст — даже булгаковский — выглядел излишним. Жаль, что режиссер не решился выбросить из постановки слова и оставить спектаклю его немую прелесть.
Перед глазами зрителей разворачивались все метаморфозы текста, а вместе с ним и автора — прочтение, символическое съедение, а затем плевки читательского недовольства, которым автор избивался словно камнями. Правда, основное внимание в спектакле Театра Оскараса Коршуноваса (Вильнюс, Литва) было сосредоточено на Иванушке Бездомном. Будучи истинным учеником Мастера, он занимал его место и проходил путь Иешуа.
Кама Гинкас, юбилей которого отмечался в рамках фестиваля, продемонстрировал публике «Счастливого принца» Оскара Уайльда. По словам режиссера, это его подарок жене, Генриетте Яновской, главному режиссеру московского ТЮЗа. Юбиляр назвал «Счастливого принца» мечтой юности, которую он преподнес супруге в зрелом возрасте («в старости», — уточнила Генриетта Наумовна). Правда, зрелость Гинкаса отразилась на юной сказке Оскара Уайльда, и ее трогательная наивность в спектакле подавалась отнюдь не с наивных позиций. Гинкас предложил зрителям историю безвыходную и безысходную — герои жертвуют собой зря, под туповатое «пада-падам» осчастливленных ими статистов. А ведь у Уайльда жертва достойна тех, кому она приносится! У Гинкаса жертва приносится понапрасну, и подвешенные над сценой Счастливый принц с ласточкой дотягиваются разве что друг до друга, а не до осчастливленных ими людей.
Предфинальный спектакль фестиваля — «Село Степанчиково и его обитатели» Виктора Крамера — порадовал публику обилием остроумных и отнюдь не манерных режиссерских ходов. В этом спектакле герои не ходили, а с трудом передвигались — иногда и ползком — по бороздам невспаханного поля, а потом, под идейным руководством Фомы Опискина, засеивали это поле «разумным, добрым и вечным». Правда, русский народ в обличье Фалалея (Федора Лаврова) не спешил сказать им за это «спасибо сердечное», как у Некрасова, и при первой же возможности сбегал от своих учителей. И напрасно Фома Опискин (Сергей Бызгу), произнося свой знаменитый монолог о незабудочках русской классической литературы, мыл Фалалею ноги слитым из господских чашек чаем и даже тер бедняге пятки ершиком — пропасть между интеллигенцией с ее романтической мечтой о русском народе и этим самым народом отнюдь не уменьшалась. А в конце спектакля, как, впрочем, и в начале, Фалалей плясал комаринскую и напевал разудалые куплетцы.
По мнению Виктора Крамера, все мы — Фалалеи, и даже если в ком-то из нас просыпается Фома Опискин, то его преобразовательная энергия, увы, направлена на других, а не на себя. А поскольку, не разобравшись с собой, других учить невозможно, то дикое поле человеческих душ остается невспаханным. Впрочем, как следовало из фестивальных работ учеников, вспахать его можно. И тогда побежденный учитель радостно потреплет за ухо ученика-победителя.