— Валерий Александрович, вы продолжаете сохранять темп творческого труда. О вас часто пишет наша периодика. Мне кажется, ваше творчество вызывает нерядовой интерес читателей и исследователей, ибо умеете делать удивительным будничное и обычное, создаете свой миф. Вы — писатель-мифотворец?
— Сначала уточним понятие «мит». (Я придерживаюсь именно такой формы слова, как это было принято у нас ранее.) Миты — это эпос о богах и героях. Это слово означает еще и сказку, выдумку, легенду. Я же не создаю ни эпоса о богах, ни эпоса о героях. Не являюсь я и историческим выдумщиком для современных политических потребностей. Мой герой — это «господин Никто». Иногда это даже человек без имени, без общественной заангажированности. Я пытаюсь постичь тайну духа такого героя. Фантазирование же в русле описаний («делать удивительным будничное и обычное») — это только средство поэтики. Выдумка помогает пластичнее создать картину, привести ее к мыслительному обобщению. Потому и герои иногда становятся аллегориями. Меня всегда интересовало не общество с человеком, а человек как самодостаточная ценность.
— Поэтому-то вы никогда не пребывали в толпе «соцреалистов». Своих героев вы часто проводите через потрясения, испытания. Множество мировых мифов касаются этих важных вещей. Верите, что страдание очищает человека?
— Жизнь — это каскад протуберанцевых взрывов, в которые попадает человек. Иногда выходит из них израненный, иногда — обновленный. Бывает — гибнет. Существование человеческое — словно поле, которое обстреливается снарядами. И между взрывами мечется маленькое существо. Страдание — это тот навоз, на котором произрастает человеческая неповторимость. Недаром же Иисус Христос закончил свои проповеди актом собственного страдания. Если б не было его, страдания, то были бы Т.Шевченко, В.Стус, Е.Билокур и другие? Но страдание иногда не возносит, а уничтожает человека — оно лежит во главе угла человеческого бытия и является его землей...
— Возвратимся к мифологизации как к процессу освящения явлений, событий, отдельных фигур. Сейчас много говорят о необходимости десакрализации. Что, по вашему мнению, в первую очередь нуждается в демифологизации и десакрализации?
— Когда мифологизация — освящение, то это делается в определенные моменты общественного бытия. События, фигуры прошлого облекаются в величественные пропорции, чтобы стать оплотом для ныне живущих. Соответственно, в десакрализации нуждается то, что мешает жить. В нашем случае — это, несомненно, коммунистическое прошлое, которое въелось в умы, желудки и печени множества людей и разлагает их, ибо мешает обществу обновляться. Так появляются угрюмо-гротескные мутанты типа ткаченков, симоненков, витренков и иже с ними. В нашей литературной жизни ощутима активная попытка реанимировать столпов тоталитарной литературы. Плоды же их творчества давно скончались вместе с ними. Но десакрализация может быть злостной и политически заангажированной. Тогда она вступает в противоречие с созидательными процессами жизни. Например, меня приводит в негодование понижение и оплевывание заслуженных национальных авторитетов — Т. Шевченко, Леси Украинки, М. Коцюбинского, Ольги Кобылянской. Такая десакрализация, извините, дурно пахнет.
— Вы вспомнили и широко известные женские фигуры. Мне кажется, ныне необходимо реально оценить статус женщины в украинском обществе — без «святоблудства». На уровне деклараций она — Берегиня, то есть возносится к сакральному. А реально... Образ женщины в ваших произведениях — двойственный. Она — и «женщина-змея», коварная и хищная, и умное, сердобольное существо. На самом же деле...
— На самом деле украинскую женщину нельзя измерять одной меркой. Типы есть разные, это понятно. Но если говорить о национальном типе, то есть о преобладающем образе нашей женщины, то это совсем не легенды и не выдумки, когда наша женщина проявляет себя сильной и активной. Дело в том, что в Украине до сих пор сохранились признаки матриархата: культ Матери, Богородицы. Вспомните классические образы простолюдинок в нашей литературе: была Терпелиха, но была и Наталка Полтавка. В конце концов, достаточно просмотреть судебные документы XVII—XVIIІ веков, чтобы убедиться: у нас был распространен тип сильной женщины. Общеизвестно, что казачки в отсутствие своих воевавших мужей временами тянули на себе немалое хозяйство. Почитайте историка Ореста Левицкого, который представил галерею женщин в Украине в ХVІ—ХVІІI вв. на основании документов. Вспомним о женщинах-меценатках. Например, Елену Чарторийскую (Горностай), которая основала в 1596 г. Пересопницкий монастырь (для которого сама написала правила общежития), а при нем «шпиталь для убогих недужих и школу для науки детей». Хорошо известна в истории Киевского братства Гальшка Гулевич. А также основательницы монастырей: Почаевского — Анна Гойская, Загаецкого — Раина Ярмолинская и многие другие. О.Левицкий подчеркивает: если брак был несчастливым, то женщина редко повиновалась злой судьбе и требовала развода. А если муж противился этому, то она или же бросала его, или... травила. А еще знаток архивов рассказывает о распространенном в ХVІ—ХVІІ вв. типе энергичных своевольниц. Например, об Анне Борзобагатой, которая сумела целиком прибрать к рукам своего добродушного мужа и «старостю барзо нахиленого» тестя-владыку. Она, как хотела, распоряжалась имениями и доходами Луцкой епархии, не повиновалась ни правительству, ни даже самому королю (Украина тогда была под Польшей). И когда по королевскому приказу против не выступило «посполите рушення» шляхты из целого воеводства, то эта госпожа одела доспехи, возглавила собственное войско с пушками и дала достойный отпор «рушенню». Еще одна волынянка Софья Ружинская в 1609 году сама повела за собой шесть тысяч вооруженных человек, взяла приступом замок Корецких в Черемошне и перебила, и ограбила там людей «незгірше хижих татар», пишет О.Левицкий.
— Любопытно знать, что украинская женщина была не только Берегиней, но и воинствующей «амазонкой». А сейчас ее упрекают, что она «феминизируется», то есть становится независимой от мужского мышления и кошелька (а нередко еще и сама его, мужа своего, кормит...) Убеждена: нам не хватает конструктивной пропаганды партнерских отношений в семье. Но это тема отдельного разговора. Вы — семейный человек и вместе с тем любите уединяться на даче для творческого труда. Какое сейчас «мысленное путешествие» переживаете?
— Уже несколько лет привожу в порядок и фактически закончил собрание памяток общественно-политической мысли в Украине ХVІ—ХVІІ вв. в двух томах. Это около двух тысяч страниц машинописи. Больше всего меня поражают удивительные исторические параллели. Например, Ирина Жиленко напечатала в журнале «Сучасність» блестящие, может, наилучшие за последнее время воспоминания. И вдруг известная украинская поэтесса пишет, что хотела бы, чтоб ее народ остался в рабстве, лишь бы не проливал кровь — то есть не боролся за свою свободу. Удивительно, но точно так же писал в конце ХVІ в. Ипатий Потий, один из инициаторов унии, которая тогда была задумана для раскола украинской нации. Оказывается, он также думал, что нам лучше оставаться рабами и жить в мире и тишине, чем подниматься на освободительную борьбу.
Нынешнее заискивание перед Москвой напоминает отдельные поступки казацкой старшины или действия самого никчемного нашего гетмана Ивана Брюховецкого. Он позволил Москве оккупировать украинские города, тешил самолюбие боярским званием (как, например, А.Ткаченко российским «геройством» и «академичеством»), предлагал отменить в Украине гетманство, сделав ее княжеством, но князем в ней должен был стать российский царевич.
— Следовательно, «раби, підножки, грязь Москви...» по Шевченко — и сейчас эта инвектива актуальна? И ныне некоторые политики ссылаются на «вечную дружбу между российским и украинским народами», хотя на самом деле просто существует прагматичный и часто циничный «национальный интерес», за которым стоят агрессия и сила. Снова — старые мифы?
— К сожалению, мы не умеем учиться на примерах из собственной истории. Взять хотя бы раскол Руха. Не напоминает ли он ситуацию между Петром Дорошенко и Демьяном Многогрешным? Казалось бы, уничтожив Ивана Брюховецкого, Украина получила реальную возможность объединиться и стать одним телом. И что же? Тут же появляется Многогрешный. Хотел выпросить у России больше прав и вольностей. А чем это закончилось? И сам Многогрешный пропал в недрах Сибири, и Дорошенко закончил свои дни в российской ссылке, правда, ближней, под Москвой.
Много говорим о необходимости консолидации, единства — а что имеем? Вот как в случае с американским профессором украинского происхождения Джорджем Грабовичем. Он откровенно называет себя оппортунистом, и фактически его деятельность направлена на раскол в среде украинской интеллигенции, и без раскола хлипкой...
— Не могу с вами согласиться относительно деятельности Григория Грабовича. Считаю, что газета «Критика», которую он основал в Украине, полезна для трезвой оценки сегодняшнего дня. Часто публикации там контроверзивного, даже провокационного характера — но это же побуждает к самостоятельному мышлению.
— Я не против разных мнений, более того — мне не нравится тоталитарное единодушие, единомыслие. Но в главном, что касается нашей национальной свободы и наших национальных святынь, мы должны быть тверды и неразделимы. Вижу причину бед наших в том, что мы с давних пор питались чужим умом, были воспитаны в чужих школах. Господин Грабович пытается поучать силлогизмами американской школы. Еще кое-кто — российской. Поэтому не могли и не можем — пока не стали людьми украинской школы и культуры — как следует познать себя, а следовательно, утвердить себя в основополагающем. Отсюда и идет это шевченковское «Якби ви вчились так, як треба, то й мудрість би була своя...» Мы терпим, когда украинофобы на нашей земле пророчествуют: украинцы — народ неполноценный и незачем им рыпаться к свободе. Какая еще страна позволяет разгул подобной «философии» в адрес титульной нации?
— Конечно, самокритика полезна, но когда она в самом деле самокритика и носит конструктивный характер. Неужели надо блуждать по пустыне сорок библейских лет, чтобы наконец почувствовать себя «как люди»?
— Необходим положительный национальный миф — без фантастических преувеличений. Миф, который бы помогал рядовому гражданину Украины самоутвердиться в мире, где француз остается французом, британец — британцем. Мир глобализуется и унифицируется — но стремится к уникальности.