МЕЦЕНАТ

Часть 2

Есть ли альтернатива у принятой в Америке системы взаимоотношений между художником и заказчиком, частным лицом, меценатом? Есть люди, утверждающие, что роль мецената должно взять на себя государство. Рассмотрим их аргументы и доводы. Но прежде - одна правдивая история.

Однажды - дело происходило в самом начале 80-х годов - в Москву по приглашению Гостелерадио приехала английская киносъемочная группа. Ее возглавляла англичанка польского происхождения Биня Тименецка. Целью группы было создание фильма о современном искусстве в СССР.

Группа состояла из худенькой, маленькой Бини и двух высоченных парней. Все трое любили выпить, но страдали редким безденежьем, с трудом наскребали на бутылку, когда мы гуляли в мастерских художников. (Посетив Биню в Лондоне десять лет спустя, я обнаружил, что у нее и дома пьют крепко, а денег ненамного больше, хотя с тех пор она успела прославиться.) Ребята, кинооператор и звукооператор, были, правда, с опытом, сама же Биня, никогда до этого не имевшая дела с кино, ринулась в отчаянную авантюру. Никто группу не субсидировал, они сложили свои гроши, простейшую аппаратуру - и в путь... Однако замысел у гостей был правильный, и я, не ленясь, пару недель им помогал, как мог.

Они решили показать двуликость художественной жизни в СССР. Оба ее лика - официальный и тайный, подпольный. Пригласившее группу Гостелерадио возило группу в Союз художников, Академию художеств в Ленинграде, Суриковский институт, Комитет по Ленинским и Госпремиям, Минкульт, на худкомбинат. Знакомило с невиданной за Западе промышленностью.

Эта промышленность осваивала, проедала миллионы рублей государственных средств, производя эпохальные полотна, скульптуры, плакаты, средства наглядной агитации и пропаганды. Художники сперва получали бесплатно образование, работали подмастерьями у крупных мастеров, вступали в Союз художников и получали бесплатно мастерские, выполняли госзаказы, творчески росли, сами обзаводились подмастерьями, получали звания «народных» и «заслуженных»... Их усилия по прославлению коммунистической идеологии щедро вознаграждались партией и государством. Таким был официальный лик.

А вечерами и по ночам киногруппа снимала непризнанных гениев, которые бросили соцреализму вызов. Эти художники избегали встреч с милицией (из-за отсутствия постоянной работы могли ведь и посадить, как «тунеядцев»). Отсутствие билета члена СХ превращало их в «непрофессионалов», лишало права выставлять свои работы перед широкой публикой. Зарабатывали художники на жизнь либо в смежных цехах (Илья Кабаков оформлял детские книжки, Владимир Янкилевский - научную фантастику, Петр Белинок ваял бюсты Ильича, которые расходились по правлениям колхозов), либо за недорого продавали свои работы иностранным коллекционерам. Иностранцы вывозили их на Запад, добыв правдами и неправдами штамп «Художественной ценности не представляет». А то и нелегально… Эти работы попадали в ведущие музеи мира, украшали выставки, о них много писали на Западе.

В официальном мире господствовали каноны академизма, имитировалось передвижничество, в неофициальном - художники были свободными, они экспериментировали, создавали современное искусство.

Обыкновенный коммунизм

А все началось с того, что Биня Тименецка сумела на приеме в советском посольстве в Лондоне «охмурить» представителя Гостелерадио, и тот, поверив в ее лучшие намерения, пригласил в СССР.

Жили гости за счет государства в лучших гостиницах Москвы и Ленинграда, ездили на казенных машинах, снимали выставки, музеи, кабинеты начальников советского искусства, брали интервью у хозяев этих кабинетов. В кадр попадали помпезные скульптуры и полотна, напоминавшие образцы гитлеровской пропаганды - те, что потрясли широкую публику в роммовском фильме «Обыкновенный фашизм». (Нацистская Германия, кстати, до мелочей скопировала художественную жизнь в СССР с таким же Минкультом, Союзом художников, который в Германии назывался Имперской палатой художников, академиками, наградами, титулами - своими «народными» и «заслуженными».)

Когда первую часть этого фильм, продолжительностью 50 мин., показали по телевидению (не только в Англии: он был куплен для показа в нескольких странах), публика была в шоке.

Еще больший переполох вызвала вторая часть фильма, тоже продолжительностью в 50 мин. Перед зрителем предстали «подпольные» художники, мои друзья, которые охотно показывали гостям свои дерзкие работы, излагали неортодоксальные воззрения на жизнь и искусство. Когда Биня спросила у Петра Белинка (ныне, увы, покойного), есть ли разница между художественной практикой СССР и нацистской Германии, Петя коротко ответил: «Не вижу разницы».

Причем фильм спорил не столько с советской идеологией, сколько с воззрениями английских «леваков». Всевозможных троцкистов, маоистов, социалистов, еврокоммунистов, просто коммунистов-прогрессистов, а также «друзей СССР» из профсоюзной, университетской, церковной среды, всех, для кого идеалом служило социалистическое государство.

«Левые» уповали на государство. Они мечтали о том, что и в Англии государство целиком возьмет на себя расходы на культуру, искусство, физкультуру и спорт, образование и науку. «Левые», критики капитализма, возмущались системой частного меценатства, которая, по их понятиям, заставляет художника унижаться и просить, кормиться у богачей, а те диктуют художнику свои условия, навязывают ему свои воззрения и вкусы. Только система государственных заказов в социалистическом обществе раскрепостит художника, сделает его свободным, утверждали «левые».

Вот и решили создатели фильма показать «левакам», к каким результатам привело воплощение их мечты. Чтобы зритель сам построил в своем воображении картину того, что произошло бы с художниками, с искусством в той же Англии, будь там тоже построен «развитой социализм». Фильм как бы спрашивал у зрителя: «Вы хотите, чтобы и у нас было то же самое?»

Без пророка

в отечестве

В отличие от Европы, в Америке идеи «левых» - обобществить, национализировать искусство и передать управление им в руки государства - успеха не имели. Однако в США и по сию пору достаточно много людей, которые хотели бы взять художников на содержание государства. Пусть и не целиком, пусть частично, но посадить художников, музеи, другие учреждения искусства на государственные дотации.

Борьба между «государственниками» и теми, кто считает искусство сугубо частным делом, происходит уже не одно десятилетие. Причем успех традиционно одерживают «частники».

Тому есть разные причины. Америка - самая индивидуалистичная в мире нация, которая так и не приняла идею содержания образования, здравоохранения, спорта, науки, культуры, искусства за государственный (то есть налогоплательщика) счет. Культура и искусство в молодом государстве на Американском континенте рассматривались скорее как гарнир к основному блюду или десерт, как нечто не обязательное и не первоочередное. Америка преклонялась перед гением своих изобретателей-дельцов, Форда, Эдисона, Белла, вплоть до сегодняшнего компьютерного Гейтса, но никогда не славила с таким же вдохновением своих поэтов и художников, не видела в них выразителей национального духа и властителей дум.

Интересно, что вплоть до середины 60-х годов американцы не считали ни одного из своих художников великим. Жили без пророка в отечестве. Хотя американская национальная школа в изобразительном искусстве и была в достаточной мере богата талантами и свершениями, а с 40-х годов нашего столетия так и вовсе вышла на передовые рубежи - после того, как американцами стали многие знаменитые европейские художники, убежавшие от нацистских преследований.

Переломить предубеждения постарался президент Дж. Кеннеди. Он задался целью убедить соотечественников, что в Америке есть высокая культура, не только культурный ширпотреб, что американцам есть чем гордиться. Президент, в частности, был убежден, что в посольствах США за рубежом должны висеть на стенах картины американских художников. Снова, как при президенте Ф.Рузвельте в годы «великой депрессии», были произведены государственные закупки произведений искусства у художников... Обрела почву идея государственной поддержки культуры и искусства.

Взлет и падение НФИ

Дж. Кеннеди основал три новых правительственных учреждения - Национальный фонд естественно-научных исследований, Национальный фонд гуманитарных исследований и Национальный фонд искусств (National Endowment for the Arts). Последний должен был распределять выделяемые государством субсидии (гранты) среди учреждений культуры, исследователей, деятелей культуры.

Именем Кеннеди был назван центр исполнительских искусств в Вашингтоне, действует до сих пор и созданный им Национальный фонд искусств (для краткости - НФИ). Однако нет единого мнения по поводу целесообразности этого учреждения.

Ровно столько, сколько этот фонд существует, НФИ подвергается нападкам правых. За что? За то, что, по мнению правых, фонд поощряет элитарное, ненужное, непонятное народу «упадочническое» искусство. И многие американцы, особенно из глубинки, люди, не мудрствующие лукаво, с этими обвинениями согласны. Эти люди не могут взять в толк, почему государство за счет изъятых у налогоплательщика средств поощряет нелепые, странные фантазии каких-то шарлатанов, чудаков, извращенцев, которые свои безобразия выдают за «новейшее искусство».

Четыре года назад, после того, как республиканцы в результате выборов получили в Конгрессе большинство в обеих палатах, был ими поставлен вопрос о том, что фонд следует закрыть за ненадобностью. Конгресс неоднократно голосовал по этому поводу, судьба НФИ всякий раз висела на волоске, и спасали его буквально один-два голоса, отданные в его поддержку.

При этом всякий раз урезались весьма скромные на него ассигнования, и все большая доля этих ассигнований распределялась теперь уже не централизованно, через федеральное правительство, а передавалась местным властям. Тем, мол, виднее, на что эти деньги употребить. Если в 1975-1990 гг. 20 проц. выделенных средств на помощь искусству предоставлялись местным властям в виде «грант-блоков» (без указания, на что именно деньги тратить), с появлением консервативного большинства в Конгрессе доля средств, выделенных местным властям, достигла 40 проц.

В самом деле, разве не местные власти должны позаботиться о создании, скажем, нового оперного театра или музея изобразительных искусств? Беда, однако, в том, что ассигнования на нужды культуры и искусства в США скромны и распределять их нелегко. Вместо того чтобы выделить крупную сумму целевым назначением на какой-то один крупный общенациональный проект, а в следующем году сосредоточиться на другом столь же крупном проекте, выделенные средства дробятся, распыляются...

Но главное - незначительность ассигнований. Шесть лет назад НФИ расходовал на поощрение культуры 150 млн. долл. в год плюс 24 млн. на содержание аппарата. В прошлом году он израсходовал лишь 81 млн. долл. - плюс 17 млн. на содержание штата сотрудников. Для Америки это - не деньги. Упомянутый в первой части данного очерка личный подарок одного мецената одному музею в размере 50 млн. долл. составляет почти две трети от суммы, которую распределяет в США государство между всеми культурными учреждениями - в течение года.

Пришлось сократить штат специалистов, работавших в фонде, на 45 проц. Ушли эксперты, проводившие систематические исследования американской культуры и искусства, которые ведали в фонде живописью, скульптурой, средствами массовых коммуникаций, художественной фотографией. Их уволили целиком, потому что фонд перестал заниматься изобразительным искусством. Наконец, фонд перестал выделять гранты индивидуальным лицам. Во всех сферах художественной жизни. Потому что именно практика распределения фондом индивидуальных грантов подвергалась нареканиям прежде всего.

Пикеты у выставки

Говорят, о вкусах не спорят. Было бы так! Как раз о вкусах и спорят - столько, сколько существует искусство. За разницей во вкусах стоят разные каноны религии и уровни образования, разные этические нормы и эстетические представления, приверженность несовпадающим политическим идеалам - даже в рамках одного общества.

НФИ, распределяя гранты, и не пытался угодить всем сразу - так, чтобы не задеть чей-то вкус. Все равно примирить вкусы всех было бы невозможно. А это значит, что всякий раз, когда Конгресс обсуждал деятельность фонда, его критики могли привести вопиющие, с их точки зрения, примеры безобразного растранжиривания средств налогоплательщика.

Новое в искусстве всегда дает материал для критики, для усмешек, насмешек. Напомним, что первые произведения художников-импрессионистов воспринимались большинством посетителей парижского Салона как чистое безобразие. Критики в газетах писали, что цвет кожи женщины на полотнах Ренуара напоминает трупы... Потом был выставлен сюрреалистический унитаз, в качестве современной скульптуры. Как пощечина общественному вкусу.

Были, наконец, выступления Хрущева перед художественной интеллигенцией, в которых он художников называл «пидарасами». Уподобясь Никите Сергеевичу, члены Конгресса США тоже порой входили в раж от увиденного на выставках, которые проводились на государственные денежки и потому были открыты для критики.

Острая полемика вспыхнула в 1989 г. вокруг устроенной НФИ выставки мастера художественной фотографии Роберта Мэйплторпа, которая была показана в ряде городов Америки.

Этот чернокожий фотограф, возможно, гений, по призванию был скульптором. В своих фотографиях он с помощью света и тени лепил обнаженную натуру, уподобляясь Микеланджело. Мальчики, юноши, взрослые мужчины в его творчестве доминировали недаром; фотограф умер от СПИДа. Так ведь «голубым» был и Микеланджело...

Тех, кто не видел работ американского фотографа, могу заверить, что они, как и скульптуры гения Возрождения, никакого отношения к порнографии не имеют. Но я помню, как отворачивались и хихикали школьники, созерцая нагого Давида в «итальянском дворике» Музея изобразительных искусств им. Пушкина в Москве: ух ты, голый мужик!

Фотоальбомы прославленного мастера продавались повсюду, не вызывая нареканий. Но книги книгами, а выставка выставкой. Возле нее на улице выстроились пикеты. Люди требовали немедленно закрыть и запретить похабель. Возник вселенский скандал. Причем у тех, кто требовал закрыть выставку, был свой резон.

Америка - свободная страна, говорили они, и мы не требуем подвергать цензуре то, что происходит в частном секторе. Но эту выставку устроили за общественные, за наши с вами деньги, собранные в виде налогов. Так почему же нас не спросили, хотим ли мы, чтобы наши дети видели голых мужиков с торчащим половым органом? Или, что еще хуже, фотографии детей и подростков в качестве желанной приманки для педофила? Нет, за наш счет этой выставки не будет, придется ее закрыть!

Через глазок микроскопа

Но теперь эти споры кончились. Отныне фонды НФИ расходуются только по графе «изучение и поддержание культурного наследия», а также ассигнуются на школьное просвещение и образование в области культуры и искусства.

Художественная жизнь в Америке быстро приспособилась к требованиям консерваторов в Конгрессе. (Так, во всяком случае, утверждают их оппоненты - либералы). При организации музейных показов и выставок предпочтение теперь отдается скорее классикам, чем неортодоксальным современникам, открывателям новых горизонтов, творчество которых вызывает споры. Лишние хлопоты директору музея не нужны. Произведения спорных художников реже берут на выставки, реже покупают для музейных коллекций, самим художникам отныне отказали и в грантах...

По мнению художественного критика Майкла Бренсона, которого цитирует «Нью-Йорк таймс», художников в результате «покинуло желание крупно мыслить, задавать неудобные вопросы, подвергать сомнению закостенелые убеждения» общества. По его словам, консервативные члены Конгресса «через глазок микроскопа» выискивали промахи в каждом гранте, выданном фондом. И добились своего. Отныне искусство целиком предстало перед частным сектором.

Меценат? Звучит плохо...

Так благо или зло для культуры - опора на частный сектор? Либералы и консерваторы отличаются крайними суждениями на сей счет. Либералы, олицетворяющие нынешнюю власть в Вашингтоне, говорят о пагубности зависимости культуры от воли частных лиц. По их убеждению, подобная зависимость негативно сказывается на свободе творчества художника, она выхолащивает его творческое воображение. Справедливо ли, если само существование художника зависит от подачек мецената!

В 1995 году Альберта Артуре, директор Фонда Рокфеллера по проектам, связанным с искусством и гуманитарными дисциплинами, докладывала президентской комиссии по искусству и гуманитарным исследованиям следующее: «Частные и семейные благотворительные фонды, а также фонды, созданные корпорациями, оказывают помощь культуре исходя лишь из своих собственных интересов и целей. Деньги выделяются на продвижение идей, отвечающих интересам корпораций».

Иными словами, никакого бескорыстия в актах дарения нет, филантропы преследуют лишь собственный интерес.

Послушаем мнение серьезного специалиста, куратора (директора) Музея современного искусства в Нью-Йорке Роберта Сторра. В беседе с корреспондентом газеты «Вашингтон пост» он поделился своей тревогой в связи с создавшимся «перекосом»: вместо помощи от государства художник предстал перед необходимостью опоры на частных лиц.

«Моя работа, - заявил он, - научила меня тому, что не следует испытывать иллюзии по поводу частных дарений. Да, они бывают щедрыми, но их всегда будет не хватать - сопоставимо с теми нуждами, которые испытывают учреждения культуры». Речь в первую очередь, пояснил он, идет о небольших и средних размеров музеях, которым все труднее выдерживать суровую конкуренцию с ведущими собраниями искусств за получение субсидий крупных благотворительных фондов. Деньги филантропов, по его словам, «не заменят те средства, что музеи должны получать от государства». Помощь филантропов он назвал «иллюзорной».

Сторонники государственной помощи искусству утверждают также, что помощь частных меценатов «ненадежна»: в течение 1984-1994 гг. финансирование музеев и выставок из частных источников резко сократилось. Они утверждают также, что меценаты неохотно помогают ныне живущим художникам, особенно тем, искусство которых трудно для восприятия, и предпочитают иметь дело с «покойниками», которые своим творчеством «уже никого не растревожат».

Наконец, «государственники» говорят, что руководители музеев, попав в зависимость от меценатов, всё больше прислушиваются к голосам богачей, членов попечительских советов. «Заигрывание с общественностью», т.е. с меценатами, выглядит как демократизация музейного дела, говорят они, на самом же деле происходит «подчинение музеев корпоративным интересам». Страх перед новым, необычным в искусстве, желание угодить нынешним и будущим «донорам», по словам критиков, приводит к тому, что музеи все больше превращаются в спутники американской «индустрии развлечений». Критерием успеха в деятельности музеев стала «привлекательность массовых зрелищ»...

Крайности

в суждениях

Последнее по счету обвинение особенно несправедливо. Я лично не видел ни одной выставки в американском музее, о которой можно было бы сказать, что ее устроители потакали низкому вкусу, что они снизили уровень ее научности ради дешевой популярности у масс... Да и по каждому из перечисленных выше «пунктов обвинения» есть что сказать в ответ. Нападки на частного мецената носят преувеличенный и недобросовестный характер: искусство в Америке не приходит в упадок именно потому, что есть частный сектор. Государству угодить, как показывает опыт СССР, труднее, чем частному заказчику или филантропу. Зачем же плевать в колодец...

Многое из сказанного либералами в пылу полемики, по-моему, произносится ради красного словца.

Но, по-моему, и в призывах их оппонентов, консерваторов к тому, чтобы полностью устранить роль государства как мецената, есть такая же крайность в суждениях.

Ведь, как свидетельствует практика западноевропейских стран, помимо опыта манипулирования искусством при диктаторских режимах Гитлера и Муссолини есть же еще и опыт цивилизованного, бережного государственного покровительства искусству. Без цензуры, без попыток создания господствующей идеологии и подчинения ей культуры. Для художника присутствие государства в роли мецената в свободном обществе означает свободу выбора, расширение круга источников финансирования искусства.

Кстати, сами же либералы (но не «леваки») признают роль частного сектора в сфере финансирования культуры и искусства. Они предлагают вернуться к практике НФИ 60-х годов, когда тот действовал в соответствии с паритетным принципом финансирования. Чтобы получить, скажем, стотысячный грант из государственного фонда, нужно было прежде уговорить какого-то мецената выделить равновеликую помощь, лишь после этого фонд рассматривал прошение о помощи - на ту же сумму.

Высказываются и другие идеи по поводу того, как соединить деньги из частных фондов с государственными источниками финансирования, особенно применительно к тем случаям, когда правительственные учреждения без поддержки частного сектора едва ли справятся с возложенной на них задачей. Если, например, запланирована крупная официальная художественная выставка американского искусства за рубежом, но соответствующее правительственное ведомство, которое за эту выставку отвечает, не «потянет» расходы на проведение этого мероприятия, тут-то мог бы сказать свое слово частный сектор.

Когда сенаторы спят...

Вышла в отставку руководитель Национального фонда искусств, известная драматическая актриса Джейн Александер. Пять лет назад президент Билл Клинтон пригласил ее занять этот пост. Сейчас 57-летняя актриса, испытав разочарование своей деятельностью на государственном поприще, вернулась на сцену. Она занята в спектакле «Честь», который идет на Бродвее, и без особой радости вспоминает о своих битвах с консервативными членами Конгресса.

Много раз в ее бытность руководителем фонда судьба НФИ висела буквально на волоске, вспоминает она, причем всякий раз дебаты в Конгрессе заканчивались тем, что урезались его фонды и полномочия. Удивительно, что эта организация еще жива, считает она.

Пытаясь убедить членов Конгресса в необходимости поощрения искусства, она водила в оперу, на балетные спектакли членов обеих палат Конгресса, приглашала их и в Центр Кеннеди. Те, бывало, засыпали во время представления... Американские сенаторы, особенно избранные в последние годы, по ее словам, испытывают недоверие и подозрительность в отношении представителей художественного творчества. И когда республиканцам в Конгрессе нужен повод для сведения счетов с демократами, консервативно настроенные законодатели хватаются за деятельность фонда, как за соломинку: вот, мол, вам наглядный пример того, как правительство тратит деньги налогоплательщиков «на всякую чепуху».

Но когда игры вокруг НФИ превращаются, по определению Джейн Александер, в «политический футбол», объективным критериям в оценках явлений искусства не остается места.

Факт тот, что Национальный фонд искусств лишен своих прежних полномочий, прекращено бюджетное финансирование искусства. Самая богатая страна в мире должна теперь целиком полагаться на инициативу частного сектора в покровительстве искусству, государство же от этой обязанности отстранено.

Столкнулись две крайние точки зрения. Согласно одной из них, общество, государство обязаны взять на себя заботу о культуре, потому что в противном случае «сад искусства» захиреет и умрет. Согласно второй, кормить и поливать этот «сад» должен садовник-меценат, частное лицо, потому что от вмешательства государства ничего хорошего не жди. Обе стороны обвиняют друг друга в том, что оппоненты пытаются подчинить культуру и искусство своим интересам... Кто же из них прав?

Наверное, истину нужно искать где-то между этими крайними точками зрения.