Недавний информповод, связанный с днями памяти В.Шекспира (400 лет со времени ухода Барда в мир иной) не оставляет выбора: непременно нужно что-то сказать о премьере в Национальном театре им.И.Франко.
Там поставили "Ричарда III" (режиссер Автандил Варсимашвили) - одну из самых смертоносных пьес великого драматурга, одну из самых кровожадных (если вспомнить, что шествие короля-калеки к абсолютной власти - путь к вершине, усеянный трупами).
В кромешной тьме, в клубах пиротехнического дыма из старого саркофага, напоминающего ящик для игрушек, наружу (на сцену) выползает нечто. Человек, паук, видение? На самом деле - его будущее королевское величество Ричард Глостер, герцог Йоркский (народный артист Украины Богдан Бенюк).
Он кряхтит, сутулится, горбится, морщится, как и положено известному злодею. Без обиняков, согласно Шекспиру, сразу декларирует дальнейшие намерения: да, я - зло - вечное и абсолютное, и ничего хорошего от меня в дальнейшем не ждите.
Этот Ричард, тем не менее, не слишком-то и ужасает внешними гримасами или уродливыми "изгибами" собственного тела. Облаченный в стильную черную кожу, театрально прихрамывающий, не сильно-то и горбатый, заметно упитанный, с едва блуждающей сардонической ухмылкой на сложном лице - он такой. Не тот, за кого себя выдает. И именно тот, кем себя мнит.
Вот он (сам пока еще кукла) выползает из саркофага старых игрушек, и, значит, жди неизбежного: вскоре превратит свою же династию в кладбище растерзанных кукол. Которые, как неваляшки, время от времени воскресая в его кошмарах, будут назойливо напоминать о злодействах. Он отмахнется от них, поскольку парень не промах, слово "совесть" редко встречается в его лексиконе.
В сценическом рисунке такого Ричарда и правда есть нечто размеренно-механическое (поначалу он словно заведенная кукла) и одновременно органически-раблезианское. Шекспир и Рабле, очевидно, должны встретиться в этом сюжете. Желудок Ричарда ненасытен, а помыслы его - темны и низменны как бездна.
Актерский арсенал, используемый Б.Бенюком для страшного-сложного шекспировского персонажа, местами скуп (не предполагается экстатичных кривляний и трагической клоунады), а местами строго обоснован логикой того характера, который исполнитель намерен слепить и оживить.
Иногда его герой вытягивает вперед пухленькие пальчики, как будто в неизбежность, в свое интересное будущее и начинает наигрывать хулиганский мотивчик, прикасаясь к клавишам воздуха. Умелый исполнитель и чудесный игрок, он не боится обагрить эти музыкальные пальцы в кровь.
А еще, время от времени, он растягивает в иезуитской мелодичной манере один вопрос: "Що-о-о-о-о?..". Намекая: все, кто вокруг, - это "що" - пустота, чертовы куклы, которых вскоре вырубит под корень. Позже он интонационно усилит следующий свой важный вопрос: "Хто-о-о-о?". И здесь прозвучит циничная мелодика его упоения собственной властью: абсолютной и беспощадной.
Возможно, он мнит себя пианистом безумного оркестра, от взмаха руки которого, от прикосновения к клавишам чужой судьбы зависит все.
Помнится, предыдущий яркий шекспировский злодей Яго, еще в начале века сыгранный Б.Бенюком в "Отелло" (реж. В.Малахов), неутомимо сражался за персональное место под солнцем в изменчивом мире. Нынешний его злодей, шекспировский Ричард, сражается за мир без границ. Поскольку жаждет создать мир, подобный самому себе: своим представлениям, ощущениям. Даже извращениям. Чем, по сути, и является неутомимая битва за власть. Ибо всякая власть, согласно Шекспиру (в данной пьесе), - абсолютное зло. Такое, как Ричард. И кроме Божьей власти и милости великому Барду ничего и не требовалось (да и нам, собственно, тоже).
Разные крупные актеры в подходах к Ричарду задавались вопросами: что значит быть убийцей, что значит быть уродом? От ответов на такие вопросы зачастую зависит концепция образа и всего спектакля.
Например, британец Энтони Шер едва узнав, что ему предстоит играть калеку-короля, стал изучать нравы знаменитых убийц, в том числе йоркширского Потрошителя. Он исследовал характер Гитлера как рокового отражения шекспировского злодея уже в ХХ веке. Он изучал повадки десятков неполноценных, высматривая и в них натуру короля. В результате таких натур-исследований Шер пришел к выводу, что личность и характер Ричарда III находятся под трагическим воздействием его же собственного уродства. Впоследствии актер и превратил своего героя в концентрат физической ущербности, поставив ему диагноз: клинически больной человек.
История болезни в том случае объясняла историю его восхождения к власти.
Но это лишь одна из известных трактовок. А их - десятки.
Сохранилась, например, киноверсия "Ричарда ІІІ" середины ХХ века, в главной роли - сэр Лоуренс Оливье. Воспринимая ту историю уже нынешними глазами, раскрываешь несколько иной сюжет: пышный, костюмный, дорого декорированный. За которым - история обольщения, история слегка порченого, но все же внешне привлекательного демонического человека, пленяющего всех (в том числе и леди Анну) обаянием порока, эротического коварства (кто устоит перед таким, как Оливье, даже если ему приклеили бутафорский горб?).
Чтобы критик более-менее убедительно попытался "нагрузить" уже наш премьерный спектакль какой-либо концепцией, мне кажется, надо вернуться обратно (к истокам) - в тот саркофаг, то есть в ящик для сломанных кукол. Наблюдая, с каким странным изяществом фланирует грузный Ричард вокруг этих ящиков и по поверхностям оных, не остается сомнений, что "там", внутри, есть его личная тайна, детская обида. Какая-то странная страсть. Связанная с детскими комплексами и детскими играми.
Как бы изымая биографию Ричарда из иных шекспировских текстов, здесь, в нашем случае, видим героя таким, каков он и есть, - совершающим злодеяния с наслаждением, манипулирующим людьми, словно игрушками.
Для него это едва ли не детская война. Что тот король, что этот - "пли!"… И нет очередного родственника-конкурента.
По его навету и приказу убиты леди Анна (жена), герцог Кларенс (брат), двое маленьких племянников (герцог Ричард Йоркский и Эдуард V). Естественно, не счесть мелких жертв, среди которых знатные лорды.
Метод этого Ричарда (по изведению того или иного человека) прост, как дважды два - четыре: сконструированная ложь. Как сказали бы сегодня, - черный пиар. (В этом плане, кстати, сам Ричард ІІІ впоследствии окажется жертвой черного пиара, поскольку и древние историки, и Шекспир приписали злодею гораздо больше злодейств нежели те, на которые он был способен).
Богдан Бенюк - согласно моей творческой версии - в киевском спектакле как раз и пытается нащупать "свою историю" Ричарда. И, на мой взгляд, подобная история - это история мести.
То, что Ричард - страшный человек, повторюсь, задано с первых сцен, с первых страниц. Но то, что сам Ричард испытывает чувство страха и нетерпимости по отношению к близким, к династии, - тоже немаловажно.
Представим этого же человека, сыгранного Б.Бенюком, еще "до" первых сцен, когда зрителям радостно сообщили, что "зима тревоги нашей - позади" (а на самом деле она только начинается).
Зима тревог "такого" Ричарда - его участь вечно быть и слыть даже не вторым, а третьим, четвертым. Он младший из братьев. Особенности характера (и даже тела) Ричарда Глостера, его натура кажущегося весельчака для многих в этом королевстве явный повод воспринимать его… эдаким шутом. Не по должности, по настроению, природному предназначению.
Рожденный быть королем, он воспринимается шутом. Провоцируя смех, снисходительность, благостное похлопывание по горбу.
Раб королевских кровей? Есть ли бОльшее унижение для коварного и ущербного человека, внутри которого давно сидит червь мести? И всю его "систему" уже ломает вирус Немезиды. Смеетесь, не воспринимаете всерьез? Погодите.
Очевидно, не существует на земле более кошмарного властителя, нежели тот, что шествует к престолу сняв с головы колпак шута. Адский Йорик.
Если "награждать" киевский шекспировский спектакль какой-либо внутренней логикой, пожалуй, первое действие (достаточно вялое и неэнергичное), которое и держится, в основном, благодаря Б.Бенюку, окажется новеллой - "Шут". Второе - новелла "Король".
В сумеречном пространстве кукольных саркофагов и игрушечных башенок (художник Мирони Швелидзе) именно этот грузный паяц, комедиант, потешник, как бы "дурак" - настоящий хозяин и умник. Еще не подчинив себе мир, он уже знает как его разрушить. Все тем же способом, который использовал прежде, изображая шутовскую покорность королевской судьбе: врать, лицемерить, смешить, подменять белое черным. В этом технология профессии шута.
Бенюк в первой условной части постановки осознанно держится отстраненно. Его герой многое знает, но не на все пока посягает.
Он еще шут. Но даже ему не все позволено говорить об этом мире и этом королевстве.
Ну, например, не всем расскажешь, что многие женщины их рода-племени (а также конкурирующих племен) совершенно безумны! В спектакле это вроде "исходного события". Ибо от таких женщин могут уродиться лишь уроды, шуты, впоследствии - кровожадные упыри. Разные актрисы в спектакле подобное безумие искусно и тактично подчеркивают. А явление безумной королевы Маргариты (в разных составах эту роль чудесно играют Наталья Корпан и Татьяна Михина) становится просто торжеством королевского дурдома.
Парадоксальный союз урода Ричарда и красавицы Анны, для многих казавшийся шекспировской загадкой (ну как могла отдаться такому-то?), - в спектакле не кажется таким уж парадоксом. Здесь очевидный тандем шута и безумной леди (в этой роли по-разному убедительны Ксения Баша-Довженко и Татьяна Шляхова). Что возьмешь с безумной леди? Ее тело, ее положение при дворе. А больше ему пока и не надо. Серьезный соперник (в плане интеллекта) Ричарду - королева Елизавета (Анжелика Савченко). Он знает это. Поэтому и ее дни сочтены.
Отношение разных людей к такому Ричарду, каким представляет его Б.Бенюк, - как раз и есть доверие близких к родственнику-паяцу, обманчиво доброму потешнику, вечной семейной забаве, от которой вроде бессмысленно ожидать опасности.
Подобные шуты складно говорят и примерно служат. Но затем отчаянно мстят. Именно за ту роль, которую им отводили.
И вот в своей мести (то есть величии) Ричард Бенюка, - подлинный властитель. И его власть (во второй новелле) попросту абсолютна (как зло): политическая, мистическая, даже эротическая. Путь от умеренного гротеска к темной трагедии он проходит осознанно, не спотыкаясь.
Как раз энергетика второго действия спектакля сильнее, а фактура шекспировского сюжета (здесь же) - плотнее. Король Ричард цинично бравирует: мол, некоторые шуты легко превращаются в вельмож, а некоторые вельможи, соответственно, тут же становятся шутами! То есть все, убиенные им, на самом деле-то (по его версии) - падшие клоуны, объекты расправы. Лихо сведенные счеты.
При этом, в его шутовстве мало веселости, все-таки больше черного юмора. По отношению к себе он иногда даже саркастичен, трезв.
Фигура короля, создаваемая украинским актером, по идее должна принадлежать не только конкретному спектаклю, но и общественному сознанию (скажем так)...
Ибо во второй условной новелле этот Ричард упивается актуальной и для нас публицистикой. Мол, тот, кто более всех говорит о мире, - на самом деле и несет войну. И когда Ричард-Бенюк, утопая в луче света, выходит на авансцену поближе к зрителю, не случайно впечатление: король-шут выступает в известном парламенте, бичует (оттолкнувшись от Барда и себя) заседающих там. Он чеканит слог - о предательствах. Норовит намекнуть: и эти - наши теперешние, всенародно избранные "короли", на самом деле - ущербные и подлые шуты, не менее опасные, чем шекспировский.
В исторической встрече Ричарда III и Б.Бенюка, в концепте и конфликте, спровоцированных подобной встречей, проглядывает один из возможных ключей к великой пьесе.
Но так получилось, что премьерный спектакль сдавался "под ключ": месячник ударного режиссерского труда - и Ричард уже на троне. Поэтому заметны издержки, предполагаются критические ремарки.
Партия Ричарда видится мне интересно заявленной, но не доведенной до подлинно шекспировского накала. Этот герой, интересно и интуитивно поданный Б.Бенюком, застывает над шекспировской бездной, опасаясь прыгнуть в нее с головой, поскольку останавливает его либо режиссерская страховка, либо недостаточное количество репетиций.
Режиссер толкует "Ричарда ІІІ" как трагедию страсти (по-грузински) и власти. Метод невозмутительной сценической тавтологии - именно в таком решении А.Варсимашвили.
Его спектакль - попытка большого стиля в нынешнем репертуаре Национального театра. Но подчеркну: только попытка. Стилистически и семантически режиссура "Ричарда" укоренена, скорее, в 80-90-х ХХ века. Кажется, отголоски давних праздников, связанных с шекспировскими постановками Р.Стуруа, долетели до украинских подмостков начала третьего тысячелетия. Представив актерский ансамбль, как "ансамбль Сухишвили" - в строгих черных одеждах, иногда даже с концертными выходами.
Архаика сценических метафор и сбивчивый (часто затянутый) темпоритм постановки вовсе не принижают мастеровитости уважаемого режиссера. Заметно - у него крепкая рука, видно - он умеет "построить" слегка разболтавшихся актеров этой труппы (кстати, многие из них подтянулись, выпрямили спины, некоторые даже искренне настроились на трудную тему).
В то же время режиссерский подход к "Ричарду" - скорее горизонтальное сценическое измерение трагедии. Без проявлений, скажем так, "вертикального" ее осмысления: от земли к Небу (простите за образность).
Вслед за Ричардом, сразу же обозначившим себя страшным человеком, режиссер идет у него на поводу - покорно, ровно, горизонтально.
Но вот украинский актер несколько усложняет это победное шествие непроизвольной концепцией, рожденной его лицедейской природой и небанальной интуицией.
Поэт У.Х.Оден видел в личности Ричарда III конфликт между "я" сущностным и экзистенциальным; он писал, что король вынужден постоянно создавать себе врагов, ибо только тогда он и может быть уверен в том, что сам существует. А шекспировед А.Бартошевич, размышляя о трагедии, утверждал, что Ричард III исключительный и большой лицедей. В киевской постановке отзвуки этих мыслей все же обретают сценическую реализацию, образуя "историю в истории", где шут-политик - абсолютное и неизлечимое зло.
Так что бойтесь мести шута. Бойтесь его предвыборных обещаний.