Когда пала Берлинская стена, многие в тогдашнем перестроечном СССР искренне радовались: ведь на их глазах рушилась та препона, которая отгораживала так называемый «социалистический лагерь» от всего мира. Лагерь - он и есть лагерь, законы жизни в нем очень напоминали огромную криминальную «зону» с ее «паханами», «авторитетами», «шестерками». Жизнь в таком лагере и по своему материальному уровню, и по грубости реальной (не декларативной) морали принципиально мало чем отличалась от жизни в лагере, огороженном колючей проволокой. И здесь, и там человек был песчинкой, неспособной оказать сопротивление своеволию «авторитетов». «Не украдешь - не проживешь» - такую присказку породил «развитой социализм». И еще ругательство: «Чтоб ты жил на одну зарплату!»
В романтическом подъеме процессов демократизации и гласности казалось: только выпусти нас на волю, а там мы построим себе новую прекрасную жизнь совсем по другим, справедливым, законам. Достаточно одного, не такого уж и значительного усилия - и все мы окажемся в чудесном царстве права и свободы. И, очевидно, не случайно именно в те годы стал таким непопулярным «примитивный» и «неглубокий» (эти термины в тогдашней публицистике употреблялись чаще всего) российский мыслитель XIX столетия Александр Герцен с его предостережением: «Нельзя освободить человека внешне больше, чем он свободен внутри».
Итоги происшедшего подвели два государственных деятеля, один из Украины, второй из России. «Имеем то, что имеем» и «Хотели - как лучше, вышло - как всегда».
А что же случилось? Вырвавшись из пут социалистического лагеря, постсоветский человек в лице его наиболее предприимчивых экземпляров начал выстраивать структуры с такой откровенно криминальной окраской, вести себя так «круто», что прежние времена казались едва ли не райскими. Очень скоро криминализация в тех или иных формах охватила все общество, и когда теперь международные эксперты утверждают, что более 60% украинской экономики пребывает в «тени», то это и означает степень реальной криминализации населения. Причем криминализации, которой значительная часть граждан Украины (и всех постсоветских стран) оказывает сопротивление, которой на уровне сознания не хочет, но какие-то подсознательные факторы толкают ее к проклятому «светлому прошлому», возведенному в квадрат. И хотя увеличивается количество милиционеров на душу населения - пропорционально увеличивается и преступность.
Итак, выходит, что, кроме пояснений типа: «Международный валютный фонд во всем виноват» или «Все это перекрашенные коммунисты стараются», - нужно искать другие, более глубинные. И хотя на однозначные выводы относительно феномена общей криминализации постсоветского пространства претендовать сложно, все же действие по крайней мере одного фактора на него исследовать можно (очевидно, этот феномен, как и все сложные социальные феномены, можно удовлетворительно объяснить только при помощи учета комплекса факторов; казалось бы, вещь простая, однако постоянно забывается постсоветскими теоретиками). Итак, поговорим о культуре.
Культура, если не вникать в тонкости определений, которых насчитывается несколько сот, является системой ценностей и идеалов, определяющих бытие человека, это тот универсум смыслов, откуда отдельный индивидуум добывает содержание своей жизнедеятельности. Итак - как формировалась на протяжении последних столетий на просторах Российской империи культура, ставшая потом ядром «социалистического лагеря»? С одной стороны, ее творцами была тоненькая прослойка образованных людей, в абсолютном своем большинстве дворян по происхождению, которые творили так называемую профессиональную культуру - от литературы до военного искусства, с другой - огромная масса крестьянства и бесчисленное мещанство, творцы так называемой народной культуры или же культуры молчаливого большинства. Но, в отличие от тогдашнего цивилизованного мира, в Российском государстве необычайно весомыми были еще две составные: военно-бюрократично-милитаристская, поскольку российская кадровая армия всегда была наибольшей в Европе, да и вообще экономика в значительной степени подчинялась нуждам войны, и криминальная. Что касается первой, то сама по себе она не несет ничего негативного; но излишек военно-милитаристской компоненты, присущий, кроме России, еще и Германии, привел эту страну к тяжким испытаниям на протяжении ХХ столетия. А вот вторая была, очевидно, уникальна. Феномен Сибири, через тюрьмы и каторги которой на протяжении столетий проходили миллионы и миллионы людей, еще потребует своего исследования, но безошибочно можно сказать: удельный вес криминальной составной культуры в российском обществе конца XIX века был значительно большим, чем в европейских государствах.
На тот момент в развитие культуры Российской империи вмешался новый фактор - революционное движение. Деспотичное правительство, которое далеко не всегда обращало внимание даже на законы, изданные им самим, пыталось жестоко придушить это движение, и интеллигентов-революционеров отправляли в тюрьмы, на каторгу и в ссылки. Поэтому и произошла смычка криминального мира с интеллектуалами, способными творить профессиональную культуру. Последствия были поразительны: профессиональные революционеры (прежде всего из самых активных и популярных партий большевиков и эсеров) очень скоро взяли на вооружение сугубо криминальные методы борьбы с режимом и сугубо криминальные лозунги, эффективные для массовой агитации среди населения, на значительную часть которого так или иначе повлияла криминальная культура. Достаточно вспомнить знаменитый ленинский призыв: «Грабь награбленное!», - чтобы убедиться: отклик на подобные вещи был грандиозным. И целиком закономерно в октябре 1917 года власть захватила партия большевиков, по оценкам историков и политологов, построенная по образцу организованных криминальных структур. Собственно, в стремлении грабежом утвердить Третий Интернационал большевики были неоригинальны; за два столетия до них император всероссийский Петр I, при котором, собственно, полукриминальные или даже откровенно криминальные способы поведения стали господствующей нормой в «высшем свете» только что построенного Санкт-Петербурга, в своем «Завещании» очерчивал сугубо паханский план расширения Российской империи и ее укрепления за счет грабежа других народов.
Что касается самого периода большевистского правления, то при нем криминализация общества и культуры развернулась невиданными темпами. Гулаговская система в тоталитарном государстве стала одной из важнейших частей экономики, и все: зэки, их охранники, руководство репрессивных органов и так называемые «вольнонаемные», которых немало работало в системе гулаговской экономики, - все они были включены в стан криминальной культуры. Сюда нужно добавить и ссыльных, и депортированных (иногда - целые народы). С другой стороны, сама кремлевская верхушка ощущала свою близость с криминальным миром, приказав объявить всех профессиональных преступников «социально близким элементом» и руководствуясь во взаимоотношениях с собственными подданными и со всем миром сугубо гангстерскими приемами. В результате криминальная культура однозначно подчинила себе фольклорную и массовую, а также пронизала «высокую», профессиональную. Даже милитаризм, который в Советском Союзе достиг невиданных в старой России пределов, оказался криминализированным: достаточно вспомнить сугубо «паханские» методы руководства военными маршала Жукова, достаточно вспомнить печально известную «дедовщину» или официальный отказ признавать своих пленных, которые, мол, предали самого «пахана». А в гражданской жизни криминализация культуры породила феномен «блатной» среды, то есть такой, которая живет будто бы в рамках закона, но берет за образец ценности и идеалы криминального мира. Поэзия, проза, эстрада еще в 20-е годы, а особенно с середины 50-х годов, несет на себе самоочевидный отпечаток увлечения блатной средой, ее эстетизации. Да что там поэзия - слово «гражданин» превратилось в элемент общения исключительно между репрессивными органами и обвиняемыми. И такое увлечение присуще не только русскоязычному искусству, как может показаться, - оно проникло в тычиновский: «Будем, будем бить». В такой ситуации властные верхи не могли не вести себя так, как и надлежало: они крали, или, пользуясь эвфемизмами советского периода, «брали».
Но сохранилась, даже развилась, и бюрократично-милитаристская составная культуры. Комплекс «осажденной крепости социализма» культивировался в СССР от начала его существования. При этом милитаризм, как это ни парадоксально, был одним из способов предотвращения повсеместного господства криминального культурного типа, поскольку требовал придерживаться определенного этикета (хотя бы внешнего), руководствовался хотя бы какими-то правилами чести. Милитаристская культура как раз и создала на Западе имидж советского человека как загадочного, волевого, замкнутого в себе (вспомним хотя бы шварценеггерского Ивана Данко в фильме «Красная жара»). В то же время чем дальше, тем больше милитаризм олицетворял что-то наиболее ненавистное и для «блатного», и для интеллигента - человек в форме был враждебным (по разным, конечно, причинам) им обоим. И, очевидно, не случайно сложилось так, что в перестроечное время первой мишенью атаки стал милитаристский компонент культуры - то ли в виде командно-административной системы, то ли в лице военно-промышленного комплекса. Такое идеологическое наступление на милитаризм было целиком оправданным, но привело оно к неожиданным результатам.
Когда началась перестройка, а потом распался СССР, криминальная культура никуда не делась. Более того: она целиком заполонила просторы СНГ, поскольку общецивилизационные сдерживающие факторы в виде, например, религиозной составной культуры были слишком слабыми, они утратили в советское время опору на традиции, а ценности модерных национальных (в европейском смысле) культур, в том числе и российской, формировались слишком медленно. Поэтому абсолютно ясно, что люди, выросшие под влиянием ценностей эстетизированной блатной и криминальной культуры и взявшие из нее смыслы своей жизни, просто-таки не могут не красть, не презирать интеллектуалов, не стараться обойти законы, в конце концов, не поддерживать ту культуру, которая является им близкой и родной. Потому банкиры Украины находили деньги, чтобы оплатить гастроли московской группы «Лесоповал», которая пела: «Воруй, воруй, Россия…» - и рекомендовала делать то же самое Украине в самом престижном концертном зале Киева, но не дали ни гривни на развитие действительно профессиональной, «высокой» элитарной культуры; поэтому и в дальнейшем книжные магазины будут завалены низкопробными криминальными романами; поэтому в Москве в будущем будут проводиться криминальные разборки в высших эшелонах власти, а на наших просторах «Беркут» с удовольствием будет выполнять приказы, предусматривающие присущую только «шестеркам» жестокость к женщинам, детям и священикам. Что же касается норм взаимоотношений в межличностной, как говорят, интимной сфере, то над просторами СНГ звучит растиражированный аудио- и видеотехникой категорический наказ:
Мамы, папы, прячьте дочек,
Мы идем любовь искать, -
и значительно более «крутые» вещи.
Следовательно, и экономические отношения в сердцевине бывшего «лагеря» оказались криминальными. Олигархические кланы, оказавшиеся во главе так называемых «новых независимых государств», только на поверхности являются украинцами, россиянами, белорусами или грузинами. В действительности же они являются представителями криминально-блатного «интернационала», рабочим языком которого есть сокращенный и упрощенный до минимума вариант русского языка, бытовавшего в имперской культуре (с щедрым добавлением так называемой ненормативной лексики). Блестяще в свое время этот язык был выявлен Михаилом Зощенко и Михаилом Булгаковым; последний, правда, очевидно, так и не понял, что воспетая им «Белая гвардия» несет на себе не меньший груз околокриминальной культуры, чем ее оппоненты.
Итак, экономика, политика, искусство, даже религиозная деятельность - все оказалось пронизанным духовными последствиями построения Третьего Рима и Третьего Интернационала. Ценности и нормы культуры действуют во всех сферах человеческой жизни; они проявляются в сознательном и подсознательном виде, выступают своеобразными вехами-путеводителями в будущее. Поэтому для преодоления общей криминализации общества недостаточно изменений в системе налогообложения; недостаточно трансформации правовой сферы; недостаточно сотрудничества с Интерполом в охоте на известных гангстеров международного масштаба. Поскольку тип культуры, сформировавшийся в рамках многосотлетней империи на наших просторах, тяжело болен вирусом криминальности, одним из главнейших факторов выхода из этой, собственно, кошмарной ситуации состоит в изменении типа культуры, постепенном очищении самих людей. Конечно, ни одним правительственным декретом (да еще при том, что члены правительства в своем большинстве, осознают они это или нет, выросли именно на полукриминальной культуре) этого не сделаешь. Но есть путь - длительный, постепенный путь развития национальной культуры. Культуры каждого народа на просторах экс-СССР. Это станет спасением и для собственно российской культуры, и для истинно украинской.
Поэтому, как оказалось, ошибался Евген Гуцало, который несколько лет назад определил как господствующий тип ментальности на имперских и постимперских просторах «ментальность орды». Речь о другом: не о кошмарном демоне, а о мелком бесике, который, однако, приносит не меньший вред нормальной жизни, является всепролезающим, и бороться с ним едва ли не труднее, чем с гигантским кошмаром. «Ментальность шпаны», - именно так можно было бы определить тот ментальный тип, который составляет почву культуры доныне живого «советского народа», исторически сложившегося на просторах империи с милитаристски-криминализированным непропорционально огромным маргинесом общества (к которому подталкивались все, кто не в состоянии был духовно сопротивляться этому). Именно как шпана, а не как орда, вела себя российская официальная верхушка с Ичкерией, разоряя землю этой страны и в то же время проводя тайные махинации с некоторыми чеченскими лидерами, поставляя им оружие, чтобы стрелять в российских же солдат. Что же касается российской оккупационной армии в Ичкерии, щедро разбавленной «спецконтрактниками» из числа криминальных заключенных, то она не может быть охарактеризована иначе как обычная криминальная стая. Примечательно, что российских воинов, отказавшихся воевать против чеченцев (ссылаясь на то, что это противоречит конституционным нормам использования армии), судили как нарушителей присяги, то есть клятвы, данной «пахану», который всегда прав, поскольку он - «пахан». Орда была по крайней мере откровенной и циничной в своем насилии и отстаивании права на насилие; шпана же притворяется «просвещенной» общественной силой, не худшей, чем остальная честная компания, чтобы осуществить не менее кровавые преступления, но при этом немедленно переложить ответственность на кого-то: это, мол, нацисты постреляли польских офицеров в Катыни, а чеченские боевики сами подрывали дома, когда над ними пролетали российские самолеты, и тем имитировали бомбардировку (вначале это были вообще «неизвестные самолеты», почти марсианские). За прошедшие годы появились и настоящие «государства-шпаны», например, никем в мире не признается так называемая «Приднестровская республика», с территории которой постоянно осуществляются налеты организованного криминалитета на Украину; ряд «резонансных убийств», включая убийство главного редактора «Вечерней Одессы» Бориса Деревянко, связанные именно с этим, созданным «кремлевской шпаной» (А.Яковлев) квазигосударством.
Освобождение от «ментальности шпаны» и оздоровление пронизанного полукриминально-полуолигархическими отношениями общества - дело нелегкое. Мировая практика не знает еще примеров успешного освобождения от такого бремени, возложенного на целые народы историей (и в том числе ими самими, поскольку они смирились с подобной судьбой и даже гордились ею). Понятно, что тут не поможет никакой революционный порыв (как не помог он во времена перестройки кардинально изменить систему глубинных общественных ценностей). Бруно Бательгейм, известный западный психолог, который прошел и опыт жизни «на воле» в условиях торжества нацизма, и нацистский лагерь смерти, утверждает: для того чтобы противостоять преступной системе, нужно прежде всего ежедневно, регулярно осуществлять простые человеческие действия. Читать газету. Вежливо разговаривать с товарищами. Работать. Думать. Отдыхать, отключаясь от постоянной мысли о «тех негодяях». То есть, создавая вокруг себя определенную базу свободы, пытаться опираться на совсем иные традиции, чем те, которые являются господствующими. Только этим изменить систему невозможно - но и без этого изменения системы не произойдет.
Как ни крути, такое изменение возможно только «сверху». Нет, речь не о власти. Речь о тех общественных группах, которые претендуют на звание «национальной элиты». Именно в них рождаются в современном (не лагерном) мире тенденции, которые потом распространяются на все общество. Внешние звенья, как бы там ни было, мы все-таки утратили: теперь вопрос лишь в том, получим ли мы (точнее, построим ли) внутреннюю свободу, ту, о которой любил говорить Герцен. По крайней мере, чисто теоретически ее построить можно. А вот практически на это потребуются десятки и десятки лет - в лучшем случае. Очевидно, все-таки понадобятся. Не так давно российское телевидение показывало в прямом эфире «телемост» между московской высокоинтеллектуальной аудиторией и бывшим офицером ГРУ, ныне писателем Виктором Суворовым (Владимиром Ризуном). Бывший разведчик пытался объяснить свой переход на сторону Запада во время «холодной войны» идейными соображениями, желанием вести борьбу против тоталитарной системы. Студия же в ответ почти в один голос клеймила его как «предателя», «нарушителя присяги». Однако это еще не все. Обозреватель либеральных «Известий» Ирина Петровская присоединилась к этому хору, припомнив еще и разведчика Гордиевского, который тоже перешел на Запад, и капитан-лейтенанта Саблина, который поднял восстание на корабле против коммунистической власти, заклеймив их как «нарушителей присяги», а потому «предателей народа». Этот пример свидетельствует, насколько глубоко криминально-шпановская ментальность овладела российской интеллектуальной элитой: какой бы ни была преступной система, как бы ни противоречила она общечеловеческим ценностям, но клятвы, которую ты дал на верность «пахану», нарушить не можешь пожизненно. А если нарушишь, то тебя справедливо накажут: ведь «моральный кодекс криминальной империи» куда выше, чем какие-то там нормы общечеловеческой этики и Нагорной проповеди Иисуса Христа.
Не минула сия чаша и Украину. Даже в некоторых изданиях, считающих себя демократичными, исповедуется аналогичный подход к бывшим советским разведчикам, которые перешли на сторону НАТО. Казалось бы, мы - граждане Украины, почему же должны руководствоваться нормами права несуществующей «империи зла»? Нет, «клятва пахану», отпечатанная в сознании еще в пионерские годы, крепко сидит в головах людей и, что самое страшное, сам принцип передается из поколения в поколение - уже без красных знамен. По оценкам некоторых политиков, таких, как Сергей Головатый, криминализация пронизала все украинское общество и успешно экспортируется на Запад. Да дело даже не в криминализации как таковой. Постоянное снижение «уровня напряженности» культурного поиска, возросшего было десять лет назад, постоянная ориентация абсолютного большинства масс-медиа на примитивного и приблатненного читателя, постоянные злыдни системы образования и науки на фоне хвастовства «крутых» своим богатством и властью воссоздают, на уже несоветской почве, «ментальность шпаны» у молодежи и детей. И даже если интеллектуальная элита действительно будет хотя бы по капле ежедневно выжимать из себя многосотлетнюю шпану, то на трансформацию общественной системы может быть мало и тех десятков лет, о которых говорилось выше. Что случится, если XXI столетие на 1/6 суши и далее будет пронизано криминально-блатным духом, если Украина не вырвется из этих тисков? Этого не знает никто. Даже Семюэль Гантингтон, который, выстроив схему развития мира через борьбу культур, не учел «ментальность шпаны».
(Журнал «Сучасність»)