Некоторые размышления в связи
с некоей выставкой
Маркизы всегда любили народ, по-своему, конечно, по-«маркизски». Знакомое созвучие, не правда ли? О, эти прелестные, томные пастушки, нежно обнимающие напомаженных пастушков на атласной версальской травке под изящную мелодию флейт! Стремительные тарантеллы, обольстительные взгляды, очаровательные ножки под изящными крестьянскими сарафанами. А дальше длинная череда страдальцев и философов, воплощающих исконные качества народа: скромность, терпеливость, абсолютную мудрость, богобоязненность, беззащитность и т.д. И, конечно же, безмолвность. «Народ безмолвствует». И, прежде всего, не в состоянии рассказать об исконной глубине погруженности в суть бытия и мистическом постижении Бога. Да и просто молчит. Но объект включает в себя наблюдаемое и наблюдателя, и позиция наблюдателя - это взгляд из-под жеманно поднятой занавесочки в проезжающей карете, но в этом образе и сама карета и сонм проезжающих становятся как бы мистическими персонажами некоей драмы. Впрочем, финал этой драмы известен: сахарно-празднично-пряничный народ сильно разочаровал. Но карета уцелела, и в стуке ее колес: на-род, на-род, на-род… постепенно стала четко вырисовываться и приобретать рокочущие оттенки основная в последующем тема. Постепенно маркизов вытеснили другие маркизы в кепочках и без, и легкая картавость первых потом была перекрыта мощным хором здоровенных маркизов, доносившимся из-за закрытых дверей спецраспределителей, закамуфлированных под обычный подвал, и из-за высоченных заборов уединенных охраняемых дач, откуда иногда доносились и выстрелы, но это так… с кем не бывает…
Но в таинственной игре зеркал и зазеркалий, бесконечных преломлений, превращений и имитаций все странным образом изменилось, исказилось, приобретая порою то страшноватый, то забавный оттенок, но тем не менее ирреальное абсурдное приобрело все же вполне респектабельный вид. И новые маркизы заняли все ту же, традиционную уже позицию у окошечка проезжающих карет, или «мерседесов», как хотите, а за окнами простирался удобный для них и выдуманный ими же пейзаж.
Но сходство на этом кончается. Страна, сплошь прогнанная сквозь лагеря, приобрела наконец-то настоящее, подлинное единство в единстве криминально-уголовного языка, которое в сочетании с презрением к ненужной и унижаемой культуре породило новый, невиданный прежде персонаж, тип маркиза-жлоба.
Белое
Мир распахнулся, и вот он, новый властитель жизни, широко, размашисто зашагал по земле, цепко сжимая в татуированном кулаке кейс. Но это, разумеется, упрощенный, как говорят, плакатный, вариант, на деле все выглядит гораздо тоньше, и жлобство, как и все иное, имеет множество дефиниций. Одна из них - имитация. Во все времена, только хозяева за дверь, рабы бросаются к их шкафам, наряжаются в их одежды, важно шествуют, говорят, лицедействуют, одним словом, имитируют господ, но сапог при этом не снимают, ведь господа могут неожиданно вернуться… И вот к нам пожаловал, тоже проездом, знаменитый доктор философии всех университетов, почитаемый и награждаемый на всех перекрестках со званием бывший Диссидент Советского Союза. Но странное дело, то ли случайно, но скорее декларативно из-под кокетливого убранства доктора философии опять-таки жеманно, по-маркизски, выглянули… кирзовые сапоги. Возможно, для размягченно-снисходительных обитателей отдаленных благополучных пространств это может показаться вяло любопытным или даже оригинальным, но нам-то, знающим не понаслышке, а очень хорошо и язык, и манеры, и нравы, если можно так сказать, и эти шрамы, и эту «красивую жисть», и сапоги наконец… Это не вдохновляет. Тем более, зная, как благоухает «кирза» и с чем ассоциируется. Цель данной статьи - не анализ произведений доктора философии, а завершение заданной темы, ее торжествующий финал. И вот круг замкнулся: новые маркизы заняли подобающее им место у окошечек за занавесочками. И что же там, за? Опять сиропно-паточный измученный, но довольный жизнью народ? Увы, нет, «за» простирались сильно пересеченная местность и мир, наполненные только своими интересами и приоритетами, основанными на прямолинейных инстинктах; сумеречная, придуманная реальность, слегка прикрытая кринолинами фраз из раздела: чего-то, где-то слышанного…
Но об этом можно было бы и не писать - приехали, проехали и уехали. Гуд бай! Но тут встает тема Чернобыля, совсем не сусальная, очень даже реальная. Наша боль, наш страх, наша неизбежность, наша судьба. И вот проезжий от щедрот своих предлагает увековечить его в эпохальном памятнике с черепом и лезущей из него всяческой упырно-дьявольской нечистью в лучших традициях петербургско-московских «почвенников» с матом, блудом, рванью и пьянью, густо замешанных на угрюмой мистике.
И, о Боже, под аплодисменты!
Момент общей беды - момент единения и истины. За ним следует строгий реквием и тихий нестыдный плач, порождающие косвенно простую и ясную идею возможного памятника. Впрочем, этот памятник уже есть - это саркофаг. Тихая музыка, окошечки закрылись, все проезжающие уехали…
Их народ безмолвствует. А поскольку мы не народ, ну что уж делать, а всего лишь люди очень разные и непохожие и, возможно, не очень красивые, так может присядем на версальскую травку и поговорим? Маркизы, уберите сапоги!