Помните незабываемые строки Ильфа и Петрова: «Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский до революции. Поезжайте и спросите! И вам скажут, что до революции Паниковский был слепым. А что меня кормило? Синие очки и палочка. Раньше я платил городовому на углу Крещатика и Прорезной 5 рублей в месяц, и меня никто не трогал». Наверно, в самых смелых мечтах не пригрезилась третьему неразумному дитяти лейтенанта Шмидта, умудряющемуся бессовестно нарушать конвенцию, возможность быть отлитым в бронзе на том самом месте, в Киеве, на пересечении Прорезной и Крещатика.
Да, изменились времена. Поколению, воспитанному на убеждении единственно возможной ситуации увековечения личностей только достойных, заслуживших право «быть памятником», приходится мириться с возникновением памятников совсем иного рода. Идеология нескольких исторических периодов ставила задачу увековечения выдающихся личностей. Идеализация исключительно достойных, с точки зрения тех, кто решал статус такой принадлежности, привели к тому, что о моменте человеческого, теплого отношения к монументам, стоящим на высоких постаментах, словно желающих подчеркнуть ничтожность взирающих на них, и думать не приходилось. Памятник был холодным, значительным, недостижимым.
Появление памятников совершенного других — одна из примет изменившегося времени, поменявшегося сознания, незашоренности восприятия окружающего мира. За последние лет пять в Киеве поставлено довольно много, по сравнению с былыми временами, монументов конкретным людям, деятелям культуры. Главная, отличительная черта всех памятников — их доступность, возможность просто-таки непосредственного физического общения. Вообще, памятники на низком постаменте или без него предельно демократичны, они будто предлагают быть с собой «на равных», допускаемая возможность прикосновения к ним устанавливает особую доверительность и приязненное отношение. Среди памятников этого, так скажем, нового художественного течения, хочу выделить три, объединенные огромной человеческой любовью к персонажам, увековеченным в них. Хочется надеяться, что применительно к этим памятникам понятие вечности не утратит своей актуальности никогда. Речь идет о Паниковском, Голохвастом и Проне Прокоповне, о капитане Титаренко — ставших культовыми героях фильмов «Золотой теленок», «За двумя зайцами», «В бой идут одни «старики». Любят этих персонажей многие, но не все знают, как выразить свои чувства. А вот председатель акционерного банка «Эталон» Владимир Бутко и его заместитель Александр Андрияка знали, как сделать приятное и себе, и тысячам киевлян, и таким же тысячам гостей столицы. Благодаря усилиям этих людей, любящих искусство и особенно этих киногероев, Киев по-настоящему обогатился, добавив к реестру своих жителей Зиновия Гердта, Маргариту Криницыну, Олега Борисова, Леонида Быкова.
Вписаться в природный ландшафт, передать дух времени, добиться максимального сходства, найти ту обязательную точку, в которой сойдутся искренность, правдивость и убедительность, — такие непростые задачи стояли перед исполнителями задуманных проектов — скульптором Владимиром Щуром и архитектором Владимиром Скульским. Рассказывает В.Щур: «Первая работа — Паниковский. Было поставлено основное условие — сходство с Гердтом. Работал по фотографиям, очень много использовал снимков, пересматривал фильм. Из книги выбрал все, что текстово характеризовало Паниковского, и все это использовал — и твердую соломенную шляпу, боком сидевшую на голове, и короткие брюки, из-под которых виднелись завязки кальсон, и характерные для того времени штиблеты. Работал быстро, за месяц все сделал в глине, а потом разговоры об этом заглохли и фигура, заставленная в угол, стала сохнуть. Но ей, наверно, не дано было пропасть. Я познакомился с Александром Андриякой и Владимиром Бутко, им нужно было показать Паниковского. Я даже толком не успел его восстановить, но установил хорошо, подсветил как надо. Пришел Бутко и с порога сказал: «Как живой!». И мне стало ясно, что никаких замечаний не будет. Подготовил его к отливке. На открытии был разыгран целый спектакль по мотивам «Золотого теленка», люди шли потоком. И сразу после этого памятника мы стали думать о продолжении чего-то в таком же духе».
Следует отметить, что Владимир Щур в своем творчестве и раньше стремился отказываться от безликости памятников. Делая очередного солдата, он придумал ему портретное сходство с Олегом Далем, тогда талантливо сыгравшим в нескольких военных фильмах. Но худсовет был суров — голову заменить. Вот так, а жаль, — остался бы навсегда бронзовый солдат Олег Даль.
Но вернемся к тому, что, к счастью, воплотилось. «Свирид Петрович Голохвастов и Проня Прокоповна Серкова» — герои классической комедии М.Старицкого, замечательно экранизированной В.Ивановым. Свирида Петровича сразу узнаешь, но ведь «нічаво нету вдивительного — міня знаєт увесь Київ чисто». Да и Проня Прокоповна — манерная барышня, она понимает: «Другим, можеть, необразованнім што вгодно в губи плюнь, бо панятія нікоторого не імєють, а я в пенціонє все науки проізошла». Памятник несостоявшемуся жениху и невесте, оказавшейся не тем «зайцем», стоит возле Андреевской церкви, на ступенях которой в фильме происходило разоблачение Голохвастова. И хотя создатели памятника не совсем довольны расположением скульптурной группы, слишком близким к зданию (здесь вступили в силу объективные причины — грунтовые воды, коммуникации), бесспорно, бронзовая парочка влюбленных имеет свою доверительную, почти человеческую ауру. Рассказывает Маргарита Васильевна Криницына, сыгравшая роль Прони: «Мне сказали, что на Подоле должны открыть памятник Голохвастову. Я еще подумала тогда: почему только ему, ведь и Проня там главное действующее лицо. И вот, когда меня пригласили на открытие и сдернули покрывало, я даже растерялась, — мы стояли вдвоем. От неожиданности я воскликнула: «Здравствуйте, Свириде Петровичу!» Мне очень нравится этот памятник, и сходство поразительное, и дух передан. Я довольно часто приезжаю к нему, вспоминаю ту замечательную работу с Виктором Ивановым. Он сделал классическую форму экранизации, блистательно переосмыслил пьесу. Для меня эта роль — счастливый подарок судьбы. Пробовались на Проню десятки актрис, и вот, когда уже почти никого не осталось, я показалась. Мы так смешно сыграли с Борисовым, что худсовет сразу утвердил. Эта роль, про которую и не думала, что она будет любимой, стала основной в моей кинематографической жизни».
«Кто сказал — не нужно песен на войне, после боя сердце просит музыки вдвойне! От винта!» Фразы капитана Титаренко и других героев из фильма «В бой идут одни «старики» стали афоризмами, а перипетии тех военных событий знают даже мальчишки, которые слыхали о войне только от своих прадедов. Огромное открытое пространство, будто взлетное поле, негустая зелень деревьев, серебристый величавый Днепр вдали, совсем недалеко «Вечный огонь», в память о погибших во Второй мировой, и одинокая фигура Леонида Быкова в образе капитана Титаренко, только что вернувшегося из полета и присевшего на кабину самолета из своей музыкальной эскадрильи. Леонид Быков — один из любимых артистов скульптора В.Щура. Не раз мысли сделать ему памятник посещали художника. Однажды было даже предзнаменование. «На Троещине, где я живу, есть улица Быкова, — рассказывает В.Щур, — и вот как-то вечером я услышал, как говорили, что там поставили памятник Быкову. Ну, мне, конечно, очень интересно. Пошел в темноте искать, это оказалась гранитная плита и камень с надписью, что здесь будет памятник Л.Быкову, и подпись — организационный комитет. Наутро я решил посмотреть все подробно и очень удивился, когда увидел, что там все разрушено, плиты нет, все убрано. А через некоторое время я получил заказ на памятник Быкову. Вот такое мне предсказание было. Вначале я хотел сделать его стоящим, в каком-то резком движении, дирижирующим оркестром. А потом пересматривали массу фотографий, я увидел его сидящим на кабине самолета и понял: вот это состояние для Быкова самое верное, правдивое».
После открытия памятников Паниковскому, Голохвастову раздавались критические голоса о неприемлемости воплощения в скульптуре людей недостойных, да еще и размещения этих скульптур в центре города. Очевидно, это голоса людей, любивших благоговейно взирать на фигуры вождей. Владимир Щур говорит: «Каждый имеет свою точку зрения. Я считаю, что эти памятники нужно воспринимать как произведения искусства и только так к ним относиться». А я добавлю: именно так относиться и еще радоваться, что вот так запросто можно подержать за руку «слепого» Паниковского, поправить оборки на платье Прони Прокоповны, попробовать согнать жучка с сюртука Голохвастова и тихо погрустить вместе с летчиком Титаренко.
А между тем, несмотря на всякие мнения, памятники живут своей жизнью. И услышать ее фантастическое течение можно лишь к ночи, когда город становится пустынным, когда в лужах на тротуарах отражаются одинокие звезды и блестят фонари, когда шум шагов редкого прохожего гулко раздается и тревожно звучит в притихшем уставшем пространстве, когда, наконец, затихнут все голоса, суматошно звучавшие весь день, тогда наступает их время, время бронзовых персонажей. И тогда тот, кто не чужд фантазии и умеет слышать сердцем, может расслышать, как, постукивая палочкой, рассуждает с невидимым Шурой озабоченный Паниковский: «Вот, Балаганов, на старости лет пришлось сделаться аферистом!», а потом обрывок диалога Прони и Голохвастова: «Так ви б у таком разе гулять виходили, то я б мог хоч целую ноч трудиться проходкою!» — «Ноччю? Што ви? Страшно, штоб, бува, какой оказії не вийшло, ..ви мущина, а я баришня...». Ну, не будем мешать их прогулке по Андреевскому спуску... А там и до Днепра рукой подать. Звучит тихо над его гладью: «Ніч яка місячна, зоряна, ясная...» Капитан Титаренко, Леонид Быков — будем жить!