Письмо Сашке, которое не написала Машка
Сашка, а ведь ты дурак. Тебе такого не говорили с пятого класса школы? Так вот я скажу. Ты дурак потому, что второй год волочишься за мной, как хвостик за котенком. И с такой же последовательностью ускользаешь, когда я пытаюсь прихлопнуть тебя своей мягкой лапкой. Ну вот скажи, почему вчера ты опять подрысачил ко мне с этим деловым письмом так, словно оно решает судьбу всего человечества, а не отдельно взятого учреждения? Когда ты наклонился, делая вид, будто усердно вникаешь в эпистолярный стиль - помнишь? - мои волосы снова щекотали твой большой и очень умный лоб... А ведь я, Сашка, знаю еще один секрет: ты ждал, что я по привычке легонько царапну лакированным ноготком по лацкану твоего пиджака. Но я не царапнула. А ты ждал. Ага!
Угадай, Сашка, чего мне больше всего хочется, когда я на работе? Смыться с нее. Вдвоем. Мы быстро-быстро сбежим по большой лестнице, покажем язык тошно-белым стенам и хлопнем тяжелой дверью. Чтобы коллеги не успели засечь нас из окон, ты опрометью бросишься через дорогу на красный свет и потащишь меня за руку. А когда мы окажемся в полной безопасности по ту сторону улицы, забудешь выпустить из своей большой пятерни мои пальцы. Мы свернем в тихий тенистый переулок, где ты облегченно снимешь, скомкаешь и сунешь в карман свой гадкий синий галстук в бледную крапинку, расстегнешь верхнюю пуговку сорочки, а пиджак накинешь мне на плечи. Потому что мне непременно станет холодно. Даже если в этот день будет стоять 30-градусная жара.
Знаешь, Сашка, что я не люблю больше всего? Шампанское, которое мы с тобой прихлебываем на всех этих скучных деловых фуршетах. И бутерброды с блестящей, словно ламинированной, ветчиной. Я хочу мороженого! Самого обыкновенного мороженого за 50 копеек. Но обязательно - в вафельном стаканчике с треснутым донышком. Мы станем уплетать его на первой попавшейся лавочке, праздно наблюдая за прохожими, лакомство начнет таять и... Ты снимешь губами липкую сладкую капельку с тыльной стороны моей ладошки.
Как ты думаешь, Сашка, мне интересны все наши дискуссии о реформировании банковской системы государства? Интересны! Мне интересно все, что ты хочешь со мной обсуждать. Хотя на данный момент самым актуальным мне кажется твое мнение про оптимальную длину юбки и высоту каблуков. Помнишь, ты восхищался моим прошлогодним цветом волос? Так вот: я снова перекрасилась только ради того, чтобы дать тебе возможность высказаться по этому поводу. Пора уже! Лучше в устной форме, но можно и в письменной, если ты сумеешь додуматься до такого своей забитой документами головой.
Сашка, ты думаешь, мне нужен наш служебный роман? Черта с два! Мне нужно, чтобы ты пригласил меня на первомайскую демонстрацию. Даже если в этом году левые поленятся ее организовать. Просто мне необходимо, чтобы мы с тобой посмотрели, как шизеет народ от тонкостей взаимоотношений трудящихся всех стран, и вспомнили, что у нас с тобой тоже есть свои взаимоотношения. Не зависящие ни от трудящихся, ни от бездельников, ни от государственной системы в целом. Нам сразу станет скучно, неуютно на шумной и пыльной центральной улице. Мы сбежим оттуда в парк - смотреть, как на каруселях катаются дети. Слышишь, Сашка, чьи-то дети катаются на каруселях...
Вот уж чего мне никогда не хотелось, так это, чтобы ты дарил мне цветы, особенно колючие розы на длинных стеблях, норовящих зацепиться за колготки, и в глупо шуршащем целлофане. Лучше изящный букетик - такой же маленький и беззащитный, какой я кажусь сама себе под твоим серьезным взглядом. Небось, ты думаешь, что я постоянно шучу и молочу дерзости сугубо из самоуверенности? Нет, наверное не думаешь. Хоть ты и дурак, но не настолько же! А еще лучше, Сашка, подари ты мне... красный, нет, оранжевый или зеленый воздушный шарик. Мы будем идти под руку, а он над нами плыть. Потом к-а-ак лопнет, я к-а-ак испугаюсь! А ты, Сашка... Догадался, что сделаешь ты? Еще подари игрушку - маленького смешного ежика. Потому, что ты сам ежик колючий. А этот будет мягким. Хочешь тоже стать мягким ежиком? Попробуй, не бойся! Я буду бояться за двоих.
Самое противное, что завтра мы снова встретимся в этих же тошно-белых стенах. И я снова буду говорить тебе: «Александр Иванович...» А ты - снисходительно-покровительственно: «Машенька!» Будто между нами разница не в семь, а в двадцать семь лет. Господи, как я ненавижу этот уменьшительный, унизительный, разделительный суффикс «еньк»! Знаешь, Сашка, что я хочу от тебя услышать? Я хочу услышать: «Машка!» И еще вот что: «Машка, а ведь ты - дура. Тебе такого еще никто не говорил? Так вот я тебе скажу: ты дура потому, что до сих пор не решилась прихлопнуть мягкой лапкой свой любимый хвостик...»