Имя Евгения Маланюка, поэта мирового значения, сегодня, когда в Украине уже изданы его поэзия и публицистика, а литературоведы имеют возможность исследовать жизненный и творческий путь певца Степной Эллады, остается все же недостаточно известным широким слоям. Будто бы скрытым туманом непрочтения, а тем более неосмысления. Этот туман скрывает не просто незаурядный талант (это было бы еще полбеды!), а творчество высокого внутреннего напряжения и глубины мысли.
Огромные усилия к рассеиванию этого тумана, к осмыслению фигуры и творчества Евгения Маланюка прикладывает кировоградский литературовед Леонид Куценко, которому в Украине по праву принадлежит первенство в этих исследованиях. Он — автор около десятка книг, посвященных поэту. В киевском издательстве «Просвіта» выходит второе дополненное издание его труда «Dominus Маланюк: тло і постать». Наш разговор — о сегодняшнем дне, ради которого работал и страдал поэт трагической судьбы, фактически один из духовных проводников нации (лишь бы мы только доросли сознанием до понимания этого).
Имеем национальный недогрев
— Характеризуя формирование мировоззрения юного Маланюка, вы вспоминаете тезис Карла Юнга о феномене генетической расовой памяти.
— Это, бесспорно, присутствует. Он получил блестящее филологическое образование, но вместе с тем был стопроцентным гражданином империи. Маланюк начинал русскоязычным поэтом, был высокопоставленным офицером российской армии. Но его родовая линия, в которую влилась кровь четырех наций — польская, молдавская, украинская, сербская, — в какой-то момент взрывается украинским национальным сознанием.
— Весь позитив духовных достижений разных наций, живущих на этой земле, должен был быть направлен в одно консолидирующее русло. Ощутили ли вы ту генетическую память расы хоть однажды в реальной жизни?
— Конечно. Среди моих студентов много такой молодежи. Беда только в том, куда все это исчезает, когда они покидают стены университета. Прекрасные, духовно воодушевленные дети растворяются в общей толпе.
— Мы вчера еще довольно оптимистично считали, что именно такая молодежь будет определять и наше будущее, и общественную атмосферу сегодняшнего дня, в который она входит. Но пока этого нет. Как сформировать эту внутреннюю твердость, которая бы и сама не деформировалась, и, наоборот, изменяла окружающий мир?
— Поэзия Маланюка говорит об этом. Тема твердости, духовно полного, неущербного человека работала на его современника, но касается и нынешнего времени. Тем более к нам сегодняшним обращен второй этап его творчества — эссеистика, «Нариси з історії нашої культури». И делал он это сознательно, понимая, что те мысли, та основа будут очень нужны будущим поколениям. Но они и до сих пор как следует не прочитаны. «Железный император строф» остается terra incognita для Украины.
— Наиболее характерной чертой поэзии Маланюка, по-моему, является тот внутренний гнев, инвектива. Сказать вслух то, о чем кто-то побоится даже подумать...
— Маланюк не был пионером. Примеры инвективы есть и в украинской, и в мировой поэзии. Мощно эта тема зазвучала у него в конце 20-х — начале 30-х годов. Именно тогда единая украинская политическая эмиграция начала расходиться по партиям — сработал «эффект Вавилона». Поэт искал способ достучаться до современников. И нашел вот этот способ — обидеть, вывести читателя из состояния равновесия, но не оставить в покое. Разбудить малоросса, хохла.
— А если посмотреть на сегодняшний литературный процесс, на нынешних молодых поэтов?
— Я отвечу словами Маланюка: «Не має права народ, який будує свою державу, на модернові пошуки. Вони можуть бути як сегмент літературного процесу, але не більше. Слово має працювати на загальну проблему. І доти, поки ми не відбудемося, ми просто не маємо права на іншу літературу». Это писал Маланюк в статьях «Поезія і вірші» и «Творчість і національність» в середине 30-х годов. Этот тезис остался для нас суперактуальным.
— Понимание науки нациологии, по вашему определению, пришло к Маланюку в годы гражданской войны, во время освободительной борьбы УНР и завершилось уже в лагерях. Не для того ли, чтобы ее постичь, необходимо пройти такой сложный путь?
— Я категорично не согласен с утверждением, что независимость далась нам без крови, вроде бы даром. Процесс борьбы начался еще с прошлых столетий, и сегодня осталось мало людей, прошедших эту борьбу, прочувствовавших ее на себе. Их практически нет в руководстве страны. А эта борьба шлифует характеры. Настоящая национальная элита с духом борца не рождается в кабинетной тишине. Точнее, для ее появления требуется более продолжительное время. Тогда, в 1917—1920 годах новое поколение, по определению Маланюка, «опоздало», национальное осознание пришло к нему уже в изгнании, а старшее поколение, тот же Грушевский, не имело опыта борьбы.
— А наше руководство? Какой выход нужен ему, чтобы достойно представлять одну из самых больших европейских наций?
— Мы до сих пор не прошли процесс национальной терапии. Стопроцентно свидетельствует об этом то, что нынешние историки так и не прочитали историософию Маланюка. Сегодня мы не имеем ни одной работы современного историка, который бы проанализировал те статьи, истолковал их, указал на просчеты. На основании же чего мы будем делать выводы? На чем будет создаваться нынешняя и будущая элита, если у нас нет национальной идеологии?
— Когда мы принимали Конституцию и записывали, что у нас ни одна идеология не имеет приоритета, это трактовалось как достижение демократии. Считалось, что крен в сторону какой-то из идеологий сразу же принесет проявления большевизма, угрозу тоталитаризма.
— И что мы сегодня имеем? Стопроцентно большевистское по методам управления формальное государство без какой-либо идеологии. Я бы не ставил национальную идеологию в один ряд с какими-то другими, скажем, партийными, которые в действительности могут нести угрозу демократии. Национальная идеология — это то, что создает настоящее государство, это — альфа и омега для каждой страны мира. А то, что в нашем общественном сознании возникают тезисы о ее возможных угрозах, свидетельствует только об одном — нашем национальном недогреве.
Мир создает интеллигенция небольших городков
— Можно ли сравнить культурную жизнь тогдашнего Новоархангельска, в котором прошло детство поэта, и, вероятно, непременно повлиявшего на его формирование, с культурной жизнью нынешних провинциальных городков? Насколько актуальна для нас проблема духовной глуши?
— Я рос в учительской семье. Вспоминаю в детстве отца, мать. Это действительно была сельская интеллигенция, вобравшая в себя лучшие традиции. Мама с ее радиопередачами по сельскому радио, школьными стенгазетами. Отец, историк, которого уважало все село, потому что он еще и помогал людям оформлять пенсии, разбираться с бумагами, официальными документами.
Возле родительского дома 30 лет росла ель. Мы ее с братом посадили. Каждый раз, когда приезжал домой и шел с трассы шесть километров пешком, я издали видел, где наша хата, потому что верхушка ели поднималась над сельскими садами. И вот в марте я узнал, что ели уже нет. Родители вынуждены были ее спилить, чтобы заготовить себе доски на гробы, поскольку они отдали паи в соседнее село, и им сказали, что на похороны денег не дадут. И дело даже не в том, что мы, трое сыновей, обо всем бы позаботились, — дело в том психологическом состоянии интеллигенции сел и небольших городков, в которое загнали ее последние годы нищеты, разочарования, дрожания над каждой копейкой.
Вспомните, было время, когда сельская или городская община опекала учителей, врачей, обеспечивала их всем необходимым. Эта интеллигенция была везде, и в Новоархангельске тоже. Там был художник Давид Верхогляд, с которым Маланюк ходил на пленэры, поэт, ровесник Леси Украинки, руководивший первыми поэтическими пробами Евгения. Это действительно была местная элита. Сегодня сельский или поселковый совет должен был бы помогать таким людям, потому что они очень нужны, они создают ауру, отличающую одно село от другого, создают почву, на которой вырастут будущие таланты.
— Подобные задачи даже не ставятся сегодня перед органами местного самоуправления. За десятки лет мы привыкли, что их компетенция — коммуналка, дороги, социальная защита. Какая духовность, какая интеллигенция при нынешнем дефиците средств?!
— Мой приятель, директор школы, вынужден был держать корову, быка и превратился в учителя с потрескавшимися руками. То бежал уголь для школы завозить, то вставал ночью топить за пьяного кочегара, а утром — к корове, к быку. С чем он мог прийти к детям? Какие новости, какое понимание современности, какой компьютер? И это чувствуется: нынешний абитуриент из сельской школы катастрофически отстает от своего ровесника из города. А ведь раньше село держало Украину.
Могу с уверенностью сказать, что я как человек состоялся благодаря той сельской интеллигенции. Сегодня же быть духовно развитой личностью не престижно, это противопоставляется тому деловому, рациональному, циничному, что занимает все господствующие позиции.
— Вы в своей книге достаточно детально останавливаетесь на том, какое внимание уделялось в Елисаветградском реальном училище проблеме внеклассного чтения. А что сейчас?
— Нынешние учителя могут только позавидовать преподавателям Елисаветградского реального училища, которые за организацию внеклассного чтения получали вознаграждение в размере одной третьей своей годовой (!) зарплаты. Чтение сформировало Маланюка-эрудита, что дало ему интеллектуальную основу для будущих эссеистических размышлений, политологических выводов, наконец, понимания и видения тенденций мирового развития.
Что же касается нынешнего времени, то мы снова и снова возвращаемся на круги своя — отсутствие идеологии создания государства. Эти десять лет наше сознание формировал тот рынок, на котором стояли и мои коллеги, а кто-то из них до сих пор не вернулся. Это статистика: 80 процентов продавцов на базаре — люди с высшим образованием. Этот мир формирует иные ценности.
А тогда, в Новоархангельске, собралась группа интеллигенции, которая организовала местную гимназию, дом-читальню, театры в Новоархангельске и Торговице. В этой группе были помещики Непокальчицкие, обеспечивавшие финансовую сторону дела. Это был симбиоз. То, чего очень не хватает сегодня в селах и райцентрах. Нельзя сказать, что ныне там перевелись сподвижники, энтузиасты, Филимоны Маланюки (отец поэта и был таким сподвижником) есть и сейчас. Вспомните Павла Бровченко из Малой Виски, долинский ренессанс с объединившимися художниками, скульпторами, творческими людьми. А опыт Сергея Пиддубного из Головановска с его краеведческими изданиями, региональным журналом? Но вся эта деятельность осуществляется не благодаря, а вопреки власти.
— «Одночасно з новою естетикою Єлисаветграда формувалася естетика душі гімназиста Жені Маланюка» — цитирую один из разделов. Очевидно, многим может показаться странным, что эта эстетика впоследствии оказалась такой украинской, украиноцентричной, ведь наш город многие склонны считать перекрестком влияний еврейской, польской, русской культур, стремясь не замечать украинское начало.
— Здесь мне хочется процитировать Александра Семененко (наш земляк, эмигрант, автор книги воспоминаний «Харків, Харків...», близкий товарищ Маланюка): «Єлисаветград — це не тільки Двірцева, а ще й Бикова, Кузні, Закузні, Балка, Лелеківка». Это был Елисаветград украинский, в котором глубоко укоренилось украинское начало, питавшее и поддерживавшее зерна, посеянные дедом Василием.
Именно в нашем городе окрепли и развились многогранные таланты Маланюка: к живописи (он посещал известные рисовальные классы Феодосия Козачинского), к музыке (всю жизнь он восхищался Бетховеном, Григом, Сметаной, ни одного публичного выступления без музыки у него не было). А архитектура? Улица Дворцовая создавалась на его глазах. Разные стили, безупречность линий. Все это формировало высокую эстетичную планку личности, что очень чувствуется в его поэзии. Маланюка можно понимать только в соединении стилей — классики, модерна и устного народного творчества.
Сотни лет — на географическом сквозняке
— Новоархангельскую степь над Синюхой, где рос Маланюк, вы называете вечным географическим сквозняком, одним из источников малороссийства, которое позже, уже в эмиграции, так блестяще анатомировал поэт. За более чем сто лет этот сквозняк стал во много раз более пронизывающим, а наше общество до сих пор не поднялось ни к осмыслению причин его появления, ни к пониманию насущной необходимости его ликвидации.
— Сам термин «географический сквозняк» заимствован у Липинского. Маланюк выделял три геополитические полосы в Украине — лес, Киевщина и центральная часть, тот самый географический сквозняк...
В этом понятии объединено многое из того, что ныне считают ментальными чертами украинца — махновщина, григорьевщина, атаманщина вообще, философская установка «моя хата с краю» и приспособленчество, измена, но и героизм...
— Наше руководство, судя по его действиям, сложно воспринимать как руководство настоящего Украинского государства. Апеллировать к нему — нет смысла. Нужно апеллировать к интеллектуальной элите — нынешней и будущей.
— В 26 лет Маланюк писал: «Ні сформування нації, ні будову державної для неї форми без єдиної національної ідеології уявити неможливо». Для него это была аксиома. Эта аксиома пронизывает все его творчество — прозаическое, поэтическое, публицистическое, даже литературная критика подчинена этой единой идее — национальная идеология как основа построения Украинского государства. Иного просто не дано. Еще в первой своей книге о Маланюке «Боян Степової Еллади», изданной в 1992 году, я высказал убеждение, что перед первыми демократическими выборами (а тогда они были таки демократическими!) не нужна была какая-то агитация, стоило только распечатать большим тиражом труд Маланюка «Малоросійство» и раздать всем.
А что же у нас получается сегодня? В новый проект школьной программы Маланюк не попал. Не попал! Как можно представить итальянскую литературу без фигуры Джакомоне Парди, который был идеологом восстания карбонариев, итальянского Возрождения? Как можно представить немецкую нацию без Гейне? Польшу без идеолога польского восстания 1830 года Мицкевича? Каждая нация считает, что поэт, поднявший на щит идею национального освобождения, — это ее флаг. Мы имеем первую личность такого плана. Я не перечеркиваю этим Шевченко, Франко, Лесю, я говорю о новом качестве: у Маланюка единственного был опыт продолжения этого государства, и он был свидетелем его краха. Он осмысливал все наши болезненные проблемы через призму этого опыта. В школьном курсе истории или литературы «Малоросійство» должно быть обязательно.
— Еще несколько лет назад тот факт, что Маланюка выбросили из школьной программы, меня поразил бы. Сегодня я это воспринимаю, как логику вещей, потому что идеи, которые исповедовал Маланюк, глубоко враждебны нынешней власти, они подрывают ее основы, наконец, отрицают сам факт существования такой власти на этой земле.
— Наши властные структуры боятся всего, связанного с национальной идеей. Я вспоминаю второе февраля 1997 года. Торжественное заседание в филармонии в Киеве, посвященное 100-летию со дня рождения Евгения Маланюка. Юбилей отмечается на уровне правительства. Первый ряд перекрыт в ожидании, что сейчас приедет Президент. А он, как оказалось, в тот вечер поехал на концерт Иосифа Кобзона. Это был шок. И таких примеров множество. Можно говорить о марке с изображением Маланюка, которая должна была выйти, но на каком-то этапе потерялась. К 10-летию Независимости в Киеве демонстрировалась выставка кировоградских художников, и наш Андрей Надеждин подготовил триптих, посвященный Евгению Маланюку. Высокопоставленный чиновник из Министерства культуры, принимая эти работы, спросил: «А кто такой Маланюк?»
Мой внутренний долг — «раскрутить» Маланюка, сделать его известным. Я над этим работаю, возможно, за счет других своих задач, до которых руки не доходят. И вижу, что работы еще очень много.