Словосочетание «общественный совет» начало свой триумфальный ход по культурно-художественным круглым столам, совещаниям, салонам и кухням еще до формального разрешения интриги под названием «кто в новой власти будет руководить культурой». Его смаковали. В нем ощущались вибрации Майдана и сила народа. В нем звучала убежденность в том, что реальная власть в культуре теперь будет принадлежать тем, кто ее создает. А то и уверенность, что эту власть можно добыть силой. Для самых умеренных «общественный совет» излучал надежду, что отношения новых чиновников, художников и экспертов, пытающихся держаться как можно дальше от предыдущей власти, наконец станут паритетными.
Но в революционном стремлении немедленных коренных изменений незаметно потерялся, собственно, главный смысл понятия — совещательного, консультационного органа, который представляет общественность. Ни на одном из обсуждений, свидетелем которых мне довелось стать или чьи транскрипты или выводы попадали ко мне в руки, так и не прозвучала тема посредничества. Ведь общественный совет является прежде всего посредником между властью и людьми, коммуникатором, способным доносить идеи от одних к другим и, наоборот, удостоверять выполнение ими взятых на себя обязательств. Члены общественного совета — это люди, вызывающие уважение и доверие у подавляющего большинства общественности не только как специалисты и моральные авторитеты, но и потому, что на время своего членства прекращают представлять собственные интересы, а лишь интересы общественности, которая их делегировала.
Впервые перед лицом новой власти идею (не требование!) создания общественного совета при Министерстве культуры озвучила группа деятелей современного искусства, которая 22 февраля встретилась с новым министром. Пани Билозир идею восприняла, но никаких конкретных шагов содействия не предложила. Впрочем, к тому моменту деятели были настолько обрадованы самой встречей, разговором и согласием министра со всеми предложениями (ведь буквально на следующий день уже были запланированы акции уличного протеста против молчания и бездеятельности Минкультуры), что как-то не заметили, что и предложения были довольно неконкретные, и согласие очень номинальное. Все разошлись окрыленные, а Министерство культуры не забыло проинформировать журналистов и общественность: одним из приоритетов министерства отныне является «создание общественного совета по вопросам культуры и его привлечение к разработке культурной политики».
Дальше идея снова ушла «в массы». И в результате последние довольно быстро перессорились. Когда речь зашла о реальных предложениях, оказалось, что общее согласие касалось только того, что общественность должна принимать самое активное участие в формировании государственной культурной политики и в контроле за действиями Минкультуры. А вот относительно понимания сути культурной политики, глубины желательных изменений, стратегии и направлений развития, формы отношений министерства и общественности, а также, собственно, состава этой самой общественности — мнения кардинально расходились.
После постреволюционного духовного единения художники и критики, актеры и продюсеры вернулись к своему нормальному состоянию: разделу на группы по отраслям, поколениям, финансовым интересам и приближенностью к тому или иному «властному телу». Когда старшее поколение заботилось о сохранении союзов, званий, льгот и привилегий, то молодое отстаивало равенство возможностей и честную конкуренцию. Когда киношники провозглашали кино важнейшим из всех искусств, литераторы и издатели настаивали на том, что не читающая нация обречена на культурную деградацию. И так каждый со своей правдой начал стучать во властные кабинеты на улице Франко. Пани министр всех выслушивала и поддерживала, отчеты о чем регулярно появлялись перед заинтересованной общественностью.
А между тем, пока активисты ссорились и разрабатывали по углам каждый свою глобальную стратегию развития отечественной культуры, министерство начало активно, но без лишнего пиара отрабатывать свои методы организации активной общественности и дальнейшего взаимодействия с нею. Хорошо усвоив демократический словарь и поняв, что без поддержки граждан здесь, к сожалению, не обойтись, Министерство культуры в рекордные сроки научилось в нужный момент доставать из кармана нужного «общественного зайца» и гордо демонстрировать его признательным журналистам и внимательному руководству с Грушевского и Банковой.
Мой частный рейтинг «фокусов» пока что состоит из дискуссии вокруг государственных званий и конфликта вокруг участия Украины в 51-м Венецианском биеннале. В первом случае Минкультуры отозвалось на призывы встревоженной общественности и, взяв ситуацию под свой контроль, компетентно заявило, что никого из заслуженных ничего не лишат, просто приведут процедуру раздачи званий в соответствие с законом. Под подробный рассказ министра о сроке между получением народного и заслуженного как-то совсем забыли о той части общественности, которая, собственно, и подняла вопрос о целесообразности этих званий вообще, об их глубоко советских корнях и о том, что ничего общего с реальным весом художника у них нет. Конфликт вокруг биеннале отличился не только использованием по-мастерски определенной части общественности в роли демократического жюри, но и не менее талантливой ссылкой на желание другой части именно тогда, когда нужно было немедленно изменить неудовлетворительное для Минкультуры решение.
Одним из следующих фокусов вполне может стать «общественный совет». О нем как о совершенном факте заявил на одном из последних брифингов советник министра культуры, назвав даже конкретную дату — 20 апреля. По странному стечению обстоятельств это также и дата парламентских слушаний по вопросам культурной политики. Номинально сбор предложений по членству и функциям совета открытый, только, как это обычно случается в министерстве, об этом никто не знает. По крайней мере, из более широкой общественности. Дальнейший сценарий даже возможным называть не стоит — его за последние два месяца уже не раз подвергали испытанию: опираясь на многочисленные предложения общественности в ситуации перманентного форс-мажора, министр культуры сформирует вполне представительный совет из заслуженных и народных профессоров. Правда, не стоит забывать, что тот же сценарий предусматривает, что подобные советы вообще являются хорошо управляемыми, чем-то напоминая бывшие коллегии министерства.
В соответствии с ним, если в совет попадут более прогрессивные и сознательные, они обязательно откажутся принимать участие в общем балагане, чтобы не компрометировать собственное имя и не легализировать перед СМИ и общественностью решения Минкультуры. К тому же большинство этих вполне прогрессивных людей стремятся управлять, вводить изменения, совершать перевороты, а им предложат только давать советы, которых можно и не слушать.
Учитывая настроения и высказывания большой части людей, которые еще два месяца назад были очень решительно настроены и верили в реальность коренных изменений в культуре, у этого очень печального сценария есть все шансы воплотиться в жизнь.
Между тем появилась информация о том, что, очевидно, в скором времени будет создан совещательный орган по вопросам культуры при Президенте. А также, что Общественный совет по вопросам культуры и духовности при одноименном комитете ВР, созданный еще в 2003 году, планирует возобновить свою деятельность. Следовательно, что-то интересное все-таки произойдет сегодня в отечественной культуре. Вот только что? Конечно, людей на все эти советы хватит (хотя, по прогнозам, каждый из них будет состоять из нескольких десятков лиц), а вот хватит ли специалистов? И какие отношения в принципе могут быть между тремя подобными советами при разных политических силах и ветвях власти? Что они будут производить — рекомендации для трех культурных политик в государстве? Боюсь, что после многолетнего застоя бедная украинская культура может не выдержать такого богатства.
Но если министерский и президентский совет еще находятся на стадии планирования, то совет при комитете по вопросам культуры и духовности — это уже определенный опыт. Впрочем, за этим опытом пришлось обращаться непосредственно к членам совета, ведь ни в одном из доступных публичных источников такой информации не было. Выяснилось, что совет был создан по инициативе Программного совета по вопросам культуры международного фонда «Возрождение», который в те времена слишком заботился о культурной политике, и при согласовании с секретариатом комитета. Совет, в общем насчитывавший 33 человека, попытался объять необъятное: практически все сферы искусств, представителей и от государственных учреждений, и от негосударственных организаций, и широкоизвестные имена, и совершенно неизвестные. Работал без положений, зато выработал горы рекомендаций, которые тоже мне никто показать так и не смог. А в тот момент, когда большинство в совете осознало, что все их рекомендации — какими бы они ни были — просто покрываются пылью в кабинетах или папках членов профильного комитета, задор угас и совет практически самораспустился.
Следовательно, сегодня у нас есть пазл: разрозненные и разноформатные частички общественности, которая очень хочет наконец «поруководить», плохо представляя себе, что будет за следующим поворотом, и практически не способная на компромиссы и консолидацию, а потому позволяющая себя использовать как прикрытие для чиновничьих решений; частично обновленное чиновничество, работающее в старых стенах и по старым схемам, но с новым осознанием того, что фасад стоит подремонтировать, а на первом этаже открыть большую светлую приемную для общественности, не пуская ее в темные дебри властных коридоров. Также у нас есть Президент с собственными представлениями о культуре, планами и замыслами относительно приоритетов ее развития, с собственным советом и собственными советниками, что также свидетельствует о том, что в этих самых дебрях не все благополучно с согласием и доверием.
Пока что все частички пазла плохо входят друг в друга. Позволю себе высказать допущение, что им не хватает именно посредника. И создание общественного совета или, даже, советов — конечно, не панацея, возможно, не лучший и уж точно не самый легкий выход из этого тупикового состояния. Общественный совет — довольно громоздкая конструкция, держащаяся на взаимном согласии, умении идти на компромиссы и играть по правилам. Но ее появление в сегодняшней ситуации может стать едва ли не единственным реальным шансом проложить каналы связи между властью и общественностью, создать предпосылки для выработки общего языка и общей стратегии развития культуры теми, кто эту культуру создает, и теми, кто должен ее охранять.
Тот факт, что потребность создания такого органа признала и общественность, и Минкультуры, и Президент, сегодня стоит трактовать в положительном ключе. Первый шаг к взаимопониманию уже сделан. Осталось совсем немного. Художественной общественности нужно только понять наконец, что внутренние распри, априорное пренебрежение по отношению к Министерству культуры и преследование собственных, обычно довольно меркантильных и кратковременных интересов приведут к потере реальной возможности изменений еще на продолжительное время. Ведь в кармане у ловких чиновников всегда найдется ручная часть общественности, которая и совет составит, и любые решения собой прикроет. И никакие открытые письма на имя Президента или личные визиты в его кабинет не сотворят чуда. А представителям власти следует подумать о том, что ни один вручную управляемый совет не даст им ни настоящей легитимности, ни уважения в обществе. Когда 20 апреля Минкультуры вытянет из кармана очередного праздничного зайца, атаки со стороны СМИ и противостояние и акции протеста со стороны общественности (на такое дело она точно консолидируется) ему обеспечены.
Если же общественность сможет консолидироваться и выдать кредит доверия своим представителям, а власть их примет, не пытаясь жонглировать общественным мнением, будем считать, что следующий шаг навстречу сделан. Дальше — кропотливая работа, которая какое-то время не будет приносить очевидных дивидендов. Попытка помочь творческой общественности понять, чего она хочет и что ей прежде всего нужно, организовать и структурировать эти требования и, не исказив, донести их до представителей действующей власти. Научить власть слышать и понимать эти требования, воспринимая их не как прихоть, а как смысл существования самой этой власти. А тогда объяснить людям, что и почему говорить власти в ответ на их требования.
И только тогда, когда люди и власть найдут общий язык и справятся с тем, чтобы с его помощью очертить направления общего движения, они смогут пригласить экспертов. И тогда наконец появится надежда на появление нормальной модели функционирования культуры, когда общественность через своих представителей-посредников формулирует потребности, эксперты их оценивают и предлагают пути удовлетворения, общественность их одобряет, а чиновники только обеспечивают их выполнение.
Может, тогда Министерство культуры перестанет быть в глазах общественности «Карфагеном, который должен быть разрушен», а энергия упреков чудом превратится в энергию изменений и сдвигов.