Нет, что ни говори, но и тысячелетие христианства вкупе с семьюдесятью годами научного мировоззрения не искоренили в нас заскорузлых язычников. С богомерзким отступничеством, с одной стороны, и удручающим невежеством - с другой мы продолжаем верить в магию слов, причем, слов отнюдь не волшебных, а самых что ни на есть обыкновенных. Эти слова мы превращаем в заклинания и с варварской наивностью надеемся, что их упорное повторение даст нам искомый результат. И хотя такие слова-заклинания не дают, как правило, желаемого эффекта, скорее даже наоборот - эффект противный, мы не изменяем в принципе своей варварской вере, мы лишь отбрасываем одни слова (напр., «перестройка», «ускорение») и заменяем их другими (напр., «демократизация», «приватизация» и т. п.)
Мы вообще, наверное, относимся к той разновидности язычников, которых можно было бы назвать словопоклонниками. Характерно, что даже в Библии сказано: «Вначале было Слово», в то время как в изначальном варианте Священного писания - «Вначале был Логос». Разумеется, данная особенность славянского перевода исторически вполне объяснима, да и Слово в библейском контексте - это не просто слово, а ипостась Бога, второе лицо Троицы. Но что нам до всяких таких теологических премудростей. Слово есть слово. И всякое слово мы готовы сделать предметом поклонения и символом веры, чтобы затем трепать и полоскать его в потоках других слов, пока оно окончательно не вылиняет до полной бесцветности как флаг на крыше сельсовета.
Одним из таких слов-фетишей стало в последние годы слово «возрождение». Засверкавшее на волне патриотического подъема, связанного с провозглашением государственной независимости Украины, оно быстро заняло одно из почетнейших мест на капище нашего словопоклонства рядом с «державностью», «соборностью» и т. п.
Успех этого слова, конечно же, не случаен. Во-первых, оно как нельзя лучше отвечало идеологическим потребностям новой политической элиты, стремившейся придать своей, прямо скажем, однолинейной идеологической доктрине более респектабельное обрамление. Во-вторых, и это главное, «возрождение» импонировало широким слоям украинской интеллигенции, неизбежно ассоциируясь с великими достижениями Ренессанса, вывевшего Европу из застоя Средневековья и возвратившего ей ценности античного мира.
И так сладостно думалось, что и нам хорошо бы было организовать свой Ренессанс и возродить былую славу. И вставал в мечтательной дымке романтический образ Украины - Эллады приднепровских степей, и уплывала она на казацких чайках подальше от башен Кремля в песенный край, где утопают в зелени садов белоснежные хаты, где живет работящий православный народ и правят им сивоусые праведные гетманы, где волнуют сердца слепые кобзари, напоминая о подвигах отчаянных наших лыцарей, где от села к селу несет свою мудрость странствующий философ, где спит в курганах слава незапамятных времен... Да мало ли чего еще не вспомнится, не привидится в этой мучительно сладкой грезе никогда не утоляемого чувства национального самоутверждения. Да, возрождение, национально-культурное возрождение - вот наша путеводная звезда, вот животворный источник, следуя за которым мы выберемся из тухлой трясины застоя, из чернушной всеотрицающей грязи перестройки на свежий простор подлинно национальной культуры.
Так думалось, так мечталось на заре суверенитета. Ну, а воплощаем свои мечты мы известно как. Началась кампания. Грянули барабаны передовиц, зазвенели медноголосые фанфары телепрограмм, и неугомонные народные витии - вчерашние глашатаи руководящей и направляющей - взялись привычно осуществлять генеральную линию. По стране прокатилась волна научных конференций, на которых все что ни на есть рассматривалось либо в свете, либо в обстановке, либо в условиях возрождения. Одно за другим стали открываться учебные новые заведения с исторически громкими названиями. В старых же повсеместно обзавелись соответствующими «возрожденческими» кафедрами, и на месте фотографий былых членов политбюро вывесили портреты горделивых гетманов. Прилавки книжных магазинов покрылись некогда запретной национально-патриотической литературой. В коридорах наших научных и образовательных центров замелькали американскими улыбками соотечественники из заокеанской диаспоры, которые, кстати, вместе с профессиональными украинистами своей второй родины немало поспособствовали проведению, пожалуй, самого крутого, самого козырного мероприятия этой кампании. Я имею в виду широкомасштабную акцию, посвященную трагическим событиям начала тридцатых годов, когда миллионы людей в Украине и других хлебородных районах СССР претерпевали муки голода и массами умирали мученической смертью. Несмотря на однозначно трагический, скорбный характер темы, эта акция была повсеместно проведена в обстановке такой какой-то едва ли не радостной экзальтированности, с такой истерически пылкой воодушевленностью, что народ наш втихомолку окрестил ее «святом голодомору». Случайно или нет, но после этого «свята» вся названная кампания стала как-то жухнуть, сворачиваться. Кое-что, конечно, еще катится по инерции, созданные новые оргструктуры так-сяк ведь работают, но недавнего еще энтузиазма уже нет и в помине, а в низинах общественного бытия все явственнее ощущается болотный дух нового застоя.
Почему, отчего так происходит, причем не в первый, не во второй, а исторически в -надцатый раз? Ведь об этом писали еще классики украинознавства, например, В. Липинский в своих «Листах до Братів-хліборобів»: «Всі наші одушевлення зі слізьми, молитвами і «всенародными» співами - проходять так само скоро і несподівано, як вони і появляються. Виявити наші хотіння в ясній і тривалій ідеї та закріпити його тривалою, довгою, організованою, послідовною і розумною працею нам трудно тому, що увага наша роспорошується під впливом нових емоційних подражнень, які нищать попередні».
Но В. Липинский, равно как и Н. Костомаров, И. Нечуй-Левицкий, М. Грушевский,
И. Франко и др., писали об этом не ради того, чтобы просто констатировать данную особенность украинского, вообще славянского характера. Они поставили диагноз: наша эмоциональность не уравновешена в должной мере разумом и волей. А раз мы знаем диагноз, то также как ребенку, у которого наметилось искривление позвоночника, взрослые говорят: «не сутулься, расправь плечи, держись прямо», мы сами должны сказать себе: не гнись под ветром нахлынувших чувств, проверяй алгеброй интеллекта дисгармонию разгулявшихся эмоций, укрощай стихию страсти законом разума и воли.
Конечно, нам это трудно и неохота, как тому ребенку, привыкшему сутулиться и кривить позвоночник. Но ведь надо, ох как надо. Ибо речь идет о выпрямлении станового хребта, оси симметрии национального характера. Именно поэтому, как писал видный деятель украинской диаспоры М. Шлемкевич, «.. наше основне культурне завдання: зрівноважити емоціональне мрійництво зусиллям і тугою творчої формодавчої інтелігенції, або інакше: патосові степу протиставити співмірний патос інтелекту».
Чтобы не декларировать эту посылку, как у нас часто водится, абстрактно и вообще, давайте попытаемся реализовать ее сразу, непосредственно и по конкретному случаю - по случаю нашего «возрождения». Давайте действительно противопоставим разлившемуся по «возрожденческому» поводу морю горячих умилительных слез и сладостных мечтаний хотя бы пару ушатов холодной, с горьковатым привкусом, но спокойной и рассудительной мысли.
Итак, «ушат» первый. Для начала вернемся снова к слову - слову «возрождение». Безусловно, в нем содержится определенный эвристический потенциал. Уже упоминавшаяся выше ассоциация с титанической эпохой Ренессанса делает его весьма плодотворным или по крайней мере -вдохновляющим. Но есть у этого слова и другой, вернее первый, т.е. прямой и непосредственный смысл. Он отсылает нас к прошлому, он предполагает восстановление, воссоздание некой реальности, которая имела место быть, но затем была утеряна, утрачена, забыта. А надо сказать, что идеологи и страстные поклонники нашего «возрождения», насколько можно судить по их речам и делам, примерно так и понимали суть «возрожденческого» процесса. Они пытались в буквальном смысле воссоздать старинные обычаи, праздники и обряды, некогда бывшие учебные заведения, казацкое войско и даже институт гетманства. Что из этого вышло - мы видим, и по-другому выйти не могло. Дело в том, что именно в прямом и буквальном своем смысле слово «возрождение» имеет меньше всего смысла. Оно указывает на действие, результат которого по сути недостижим. Ведь возродить - значит, вернуть к жизни погибшее, родить его заново. Но точно так же, как нельзя родить вновь когда-то жившего конкретного человека, нельзя в том же качестве восстановить даже грубый материальный предмет: будь то старый автомобиль или разрушенный архитектурный памятник. При самой научно добросовестной реставрации мы получим уже продукт другой культуры, т. е. нечто иное. Ну и уж тем более невозможно восстановить ушедшую культуру. Ибо культурно-исторический процесс - это своеобразная река, в которую, как известно, нельзя войти дважды. Мы только можем отыскать на дне или по берегам этой реки те или иные материальные свидетельства -полустертые следы былой культуры: предметы, тексты и т. п. Мы можем их как-то интерпретировать, при этом что-то понимать, что-то чувствовать и на зыбких этих основаниях строить свои представления о былой цивилизации, былой культуре. Как пошутил кто-то из великих, исторические описания так же похожи на историческую действительность, как обратная сторона гобелена на лицевую. Так что же нам возрождать - обратную сторону гобелена?
Нет, возрождение былой культуры в принципе невозможно. И тот же европейский Ренессанс отнюдь не возрождал Античность и не мог ее возродить. При всем огромном интересе к античному миру человек эпохи Возрождения оставался представителем христианского мира и уже не мог вернуться в «детство человечества». Он лишь использовал некоторые элементы античной культуры (философские идеи, художественные формы, эстетические идеалы и т. п.) в создании новой модели европейской культуры - культуры Нового времени. Но даже эти отдельные элементы были представлены новой Европе зачастую в сильно искаженном виде.
Тем не менее, европейское возрождение (возрождение без кавычек) состоялось. Может состояться и наше, если понимать его не столь примитивно, вульгарно-материалистически.
Суть культурного возрождения состоит в том, чтобы отыскать на дне упомянутой реки такие вещи (идеи, принципы, идеалы), которые при соответствующей обработке можно было бы встроить в современную модель культуры в качестве органичных ее элементов. Для этого, разумеется, приходится поднимать со дна все, и это все необходимо просушивать, проветривать, отчищать от ила исторических напластований и глянца предыдущих интерпретаций. Но, главное, нельзя все это просто сваливать в кучу, даже если эта куча разложена на стендах музейных экспозиций или заключена в коленкоровые переплеты публикаций. Главным в работе с памятниками старины должно быть определение их культурного содержания, должен быть поиск необходимых нашему времени ценностей, способных обогатить сегодняшнюю, а еще лучше - завтрашнюю нашу культуру. Словом, нужен серьезный анализ, своего рода инвентаризация нашего культурного наследия в плане перспектив его не музейного, а актуального использования. В такой трактовке «возрождение» обращается не в прошлое, а в будущее, становится повивальной бабкой нарождающегося нового культурного мира.
К сожалению, какого-либо организованного движения в этом направлении не происходит, отчего и весь процесс возрождения сохнет на корню. Впрочем, это не единственная причина нашего культурного самоиссушения. Но об этом уже...
... «ушат» второй. Речь здесь пойдет о явлении, которое можно отнести к разряду, так сказать, «родимых пятен социализма». Я имею в виду тот общеизвестный факт, что культура наша в советское время была чрезвычайно заидеологизирована, заполитизирована. И факт этот имел для всей советской системы самые губительные последствия. Ибо культура, загнанная в жесткие рамки узкой идеологической доктрины, просто вынуждена если не погибнуть, то превратиться в нечто противоположное себе - в контркультуру. А это значит, что вся энергия творчества устремляется не на совершенствование культурных начал бытия, а на преодоление рамок, на борьбу с доктриной, борьбу с Системой. В нашем случае это произошло не сразу, и целая плеяда замечательных деятелей культуры, формально оставаясь в рамках, означенных Системой, сумела создать ряд произведений непреходящего культурного значения. Но чем дальше, тем тягостнее становился диктат Системы, тем несноснее казалась узость доктрины и ее рамок. И... трава пробила асфальт, трава контркультуры разрушила асфальт на плацу официальной культуры. Треснули рамки, рассыпалась доктрина, рухнула Система. Ура! Виктория!
Да, виктория... Но по поводу этой виктории так и хочется с грустью пошутить в духе Остапа Бендера: «Сбылась мечта идиота».
Нет-нет, не спешите вешать на автора ярлыки, записывать в Бог знает кого. Лучше подумаем вместе.
Скажите, вы видели когда-нибудь, чтобы зелень, пробившая асфальт, еще и плодоносила что-нибудь нужное? А видели ли вообще, чтобы асфальт пробило какое-нибудь культурное растение? Впрочем, случается иногда и такое. Но. Растение, затратившее всю свою энергию на борьбу с асфальтом, уже не способно к нормальному плодоношению. Оно несет в себе только ненависть к асфальту и торжество победы над ним.
Сказанное в полной мере относится к области культуры. Древо культуры категорически не в состоянии нормально плодоносить, если его корни питают ядовитые соки ненависти. Действительно, плодотворной культуру делает только любовь. К сожалению, нашей культурной ниве катастрофически не хватает живительной влаги любви. Прежде всего любви к родному краю, родной земле и к людям, на ней проживающим. Как воздух нужна новая содержательная патриотическая идея, основанная не на ненависти, а на любви. Такую идею, конечно же, меньше всего могут предложить победители асфальта. Наоборот, воспользовавшись положением победителей, они попытались гневные мотивы контркультуры положить на ноты новой официальной идеологии. В воздухе потянуло запахом разогреваемой смолы, и чуткие уши наших деятелей культуры без труда отличили в общем шуме рокот готовых к доблестному труду асфальтоукладочных машин. Весь культуротворческий корпус в очередной раз попрятался в спасительных нишах: кто укрылся в фанерных декорациях нового доктринерства, кто, как и прежде, горделиво затаился в дебрях «профессионализма», кто и вовсе отплыл к иным берегам. И хотя вся инфраструктура культуры, доставшаяся нам от прежних времен, еще худо-бедно функционирует, собственно культурный процесс, как процесс развития, прироста культуры, можно сказать, замер.
Ни одной книги, пьесы, спектакля, фильма, песни, наконец, из тех, что будоражат общество, что зовут, ведут, окрыляют и т. п., не родилось в последние годы. Никаких новых культурных идей. И это в то время, когда мы отбросили ценности старые-вчерашние и не можем восстановить старые-позавчерашние. В то время, когда нам жизненно необходима новая модель культуры, которая бы духовно оплодотворила и нашу экономику, и политику, внесла бы смысл во всю нашу жизнь.
Но нет, молчат наши музы, то ли стыдливо, то ли лукаво потупя глаза. Впрочем, иные из них как никогда беззастенчиво демонстрируют все свои прелести. Но что по большому счету они могут продемонстрировать?
В свое время А.Чехов, сетуя на творческое бесплодие писателей своего поколения (это его-то поколения), заметил в одном из писем: «Задерите подол нашей музе, и вы увидите там плоское место». Нынешние музы сильно преуспели в задирании подолов, и уж мы-то воочию могли убедиться - там плоское место.
Так что же нам делать? Как возродить, или, точнее, реанимировать творческий потенциал наших муз, как запустить процесс созидания новой национальной культуры, органично соединяющей в себе и славные традиции прошлого, и позитивный опыт мировой цивилизации, провидческие идеи современных пророков в своем Отечестве?
Вопрос этот, поверьте, наиважнейший на сегодняшний день. И, конечно же, не простой. Его решение потребует немало интеллектуальных усилий, воли, страсти, да и определенных материальных затрат. И уж по крайней мере вопрос этот надо обсуждать, причем широко и гласно. Он должен стать предметом «ума холодных размышлений и сердца горестных примет» для всей нашей культурной общественности. В надежде, что данная публикация положит начало заинтересованному разговору по обозначенной здесь проблеме, автор и отдает ее на суд читателя.