Дело коллекции Кенигса, несмотря на массу неприятных «сопутствующих деталей», почему-то обнадежило. Приятно было видеть людей, заполняющих зал Музея им.Ханенко. Интересно было слышать их «крамольные» суждения по поводу того, как быстро и тихо этаким междусобойчиком власть решила судьбу коллекции. Согласитесь, приятно, что люди реагируют, что испытывают сожаления по поводу утраты художественных ценностей, интересуются их судьбой. Как бы то ни было, обсуждение, вызванное в Украине историей с передачей коллекции Кенигса, оказалось небезынтересным. Еще бы — Украина и ее музей оказались в центре внимания и, что немаловажно, стали объектом давления сразу с двух сторон: Голландии, заявляющей свои права и имеющей обещание украинской власти, и России, не желающей возвращать свою часть коллекции и, соответственно, не заинтересованной в том, чтобы Украина «создавала прецедент». Уже этого хватило бы, чтобы вызвать общественный интерес. Председатель комитета ВР по культуре и духовности Л.Танюк направил в Кабмин запрос с требованием отменить распоряжение о возвращении коллекции правительству Королевства Нидерландов, организовать двустороннюю комиссию по изучению обстоятельств дела, а решение о передаче оставить за Верховной Радой. Возглавляемый Л.Танюком комитет обратился по этому вопросу также в Генпрокуратуру. А теперь добавьте к этому несомненные художественные качества коллекции, и — спешите видеть!
Тем более что, несмотря на весь образовавшийся шум и гам, коллекция Кенигса скорее всего вернется в Голландию. Но история, в которой это собрание сыграло определенную роль, наверное, должна чему-то научить всех, оказавшихся так или иначе к ней причастных.
— Не думаю, что подобная история может повториться, — сообщила директор Музея им.Ханенко В.Виноградова. — Тут ситуация была особая. Мы долгое время сами не могли идентифицировать эту коллекцию. И только когда голландцы прислали нам запрос, мы поняли, чем обладаем. Тогда мы дали информацию о коллекции в Комиссию по перемещению культурных ценностей, а потом это стало известно и голландской стороне.
Роттердамский музей искал эту коллекцию уже давно — с момента окончания Второй мировой войны. В 1989 году был опубликован каталог пропавших рисунков, после чего в 1993 году Россия признала, что владеет частью коллекции. Уже 12 лет голландская сторона ведет переговоры с Россией по поводу ее возвращения. Трудно себе представить, что за эти годы никому из сотрудников Музея западного и восточного искусства, а потом — Музея им.Ханенко не пришло в голову, что эта коллекция находится у них в спецхране. Трудно поверить, что, даже несмотря на все сложности, связанные с перемещением экспозиции и фондов во время ремонта здания, сами музейные работники, как правило прекрасно ориентирующиеся в своих владениях, до последнего не знали, что именно у них находится то, что вот уже 50 лет ищет роттердамский музей, не делая из своих поисков ни малейшего секрета.
Впрочем, как бы то ни было, руководство музея сделало все, от него зависящее, чтобы сохранить коллекцию, — оно выдержало паузу, пока ее можно было выдерживать, а потом передало «куда следует» информацию, что коллекция идентифицирована. В конце концов тянуть с признанием факта нахождения собрания в фондах музея не имело смысла. Кроме того, можно было рассчитывать на то, что после солидного разбирательства, происшедшего по вопросу коллекции Кенигса в России и закончившегося символическим дарением одной работы, притом, что все остальные остаются в России, украинские эксперты смогут опереться во время подобного же расследования на российский опыт как на прецедент. Да, рассчитывать на это можно было. Вот только Украина, как известно, не Россия. Никакого разбирательства не было. О факте передачи коллекции граждане Украины узнали на ее «прощальном» открытии. К моменту открытия выставки распоряжение Кабмина о передаче уже было месяц как подписано.
Почему такой всплеск обсуждений вызвала история с коллекцией Кенигса? Ведь вполне возможно, что голландский музей действительно имеет право на эту коллекцию. Но история с украинской ее частью возмутительна не тем, что кто-то пришел и потребовал. А тем, как легко и просто мы это отдали. Такие вот мы, в отличие от этих северо-восточных скупердяев, щедрые. Мы готовы отдать все, сразу и, как говорила Сова, «безвозмездно, то есть даром». Вопрос не решался даже на уровне Комиссии по контролю за перемещением культурных ценностей через государственную границу (об этом можно судить хотя бы по комментарию председателя комиссии А.Федорука, представленному в этом номере). В интервью «ЗН», опубликованном в прошлом номере, премьер-министр Голландии открытым текстом сказал о том, что вернуть коллекцию ему пообещал лично Президент Украины. Без каких бы то ни было консультаций, размышлений и колебаний.
Это при том, что, по самым неполным данным, собранным после Второй мировой войны, только крупнейшие музеи Украины утратили около 300 тысяч экспонатов. Согласно информации, представленной директором Музея им.Ханенко, только этот музей потерял во время войны около 25 тысяч единиц хранения (в данное время музей работает над составлением полного списка утерянных работ). Казалось бы, все это говорит о том, что Украина не только имеет право, но и должна с большим тщанием расследовать обстоятельства возвращения культурных ценностей, попавших на ее территорию после войны. Однако правом этим она почему-то не пользуется — количество уплывающих из нее ценностей несравнимо с тем, что возвращается или хотя бы собирается вернуться. Вместо планомерного и прозрачного процесса реституции мы снова обращаемся к практике «царских подарков».
Что ж, такой практикой нас не удивишь. Как и тем, насколько легко наши власть имущие распоряжаются национальным достоянием. В чем-то их можно понять: ведь эти картинки, нотные листы, раритетные издания и прочие художественные изыски с таким удовольствием принимаются высокими гостями и/или партнерами. Просто потому, что в приоритетах большинства европейских госдарств — в частности той же Голландии — возвращение перемещенных культурных ценностей занимает далеко не последнее место. Вот так — нам не жалко, а людям приятно. Только за последние пять лет и только Германии было преподнесено как минимум два таких подарка — альбом немецкой графики XVII — XVIII веков и знаменитый «Архив Баха», по признанию наблюдателей, ставший знаком личной благодарности немецкому канцлеру за поддержку Президента Кучмы в столь нелегкое для него время. Отношение к «закромам родины» и национальным культурным ценностям в частности как к чему-то «своему» никогда не были чужды нашей власти.
Стоит ли удивляться тому, что музейные работники не спешат хвалиться богатством своих фондов? Музеи оказываются в крайне неловком положении: с одной стороны, конечно, хочется и показать, и научные исследования опубликовать. А с другой стороны — небезопасное это дело. Причем проблема далеко не исчерпывается возможностью того, что найдется хозяин, который заявит права на ту или иную работу, а ему по доброте душевной тут же ее подарят и мнения музейщиков не спросят. Объекты хранения, информация о которых попала в открытые источники, подвергаются посягательствам самого разного рода. Например, некоторые художественные музеи Украины по требованию местных властей снабжают своими экспонатами чиновные кабинеты и залы. Для украшения, так сказать. Учитывая то, что, как правило, в большинство административных учреждений Украины так просто не попадешь, можно догадаться, что и картины там развешаны совсем не для того, чтобы каждый желающий ими любовался. Музейные работники утверждают: однажды попав в учреждение или, что еще хуже, в конкретно взятый кабинет, картина «привыкает», и в музей чаще всего не возвращается. Региональная пресса иногда пишет о практике дарения картин из провинциальных музейных фондов «по случаю» представителями местных властей. И это не выглядит так уж невероятно — если это можно сделать в столице, то почему нельзя в провинции? Особенно, учитывая тот факт, что провинциальные музеи чаще всего находятся в зависимости от местных властей, и редко встретишь директора, способного сказать твердое «нет» в ответ на посягательства сильных мира сего.
Есть еще одно обстоятельство, о котором нельзя не сказать. В зале, где экспонируется коллекция Кенигса, я услышала разговор следующего содержания: «А может, и к лучшему, что забирают. Там выставят, люди увидят. А тут пятьдесят лет лежало и еще пятьдесят лежало бы». И ведь не возразишь — правда, столько лет не выставлялось. А сколько еще подобных сокровищ прячется по музейным фондам? Совершенно не исключено, что до Роттердама добраться будет легче, чем до них. Добавьте к этому постоянный страх за сохранность коллекций, иногда находящихся в неприспособленных помещениях, за состояние фондовых хранилищ, проблемы с охраной. Возможно, в столичных музеях это ощущается не так остро, но ситуация в провинции просто плачевная — вспомните историю с ограблением львовского «Арсенала», планомерным разворовыванием Черниговского художественного музея. А сколько их еще по всей Украине — сирых и бедных? И ведь не исключено, что во многих из них есть свои маленькие шедевры, находящиеся под угрозой в лучшем случае обычного воровства, а в худшем — уничтожения из-за прорвавшей трубы центрального отопления. Так, может, оно и к лучшему, что заберут из наших неумелых рук все это богатство?
О подобном выходе можно было бы задуматься, если бы не создавалось впечатление, что ситуация нагнетается искусственно. Рук умелых обычно хватает — украинские вузы выпускают искусствоведов, музейных работников, реставраторов, историков в достаточном количестве, чтобы обеспечить нормальную работу музеев. Не хватает чего-то другого. И это «что-то» не всегда исчисляется в валюте — ведь во всем цивилизованном мире музеи — прибыльные предприятия. К тому же есть люди, с готовностью поддерживающие их финансово. А вот в Украине с музеями что-то не так. И чаще всего на вопрос о том, с чем это связано, музейщики отвечают: с несовершенством законодательной базы, не обеспечивающей не только потребностей музеев в средствах, но и не способной защитить их от расхищения.
Об этом заговорили около года назад, когда была предпринята попытка законодательного закрепления торговли фондами — через Верховную Раду проходила инициатива о возможности распродажи части музейных фондов, «не представляющих художественной ценности». Инициатива, разумеется, была направлена на «улучшение материального положения» музеев, которые таким образом смогли бы поправить свои дела. Несмотря на то что дела большинства музеев Украины действительно плохи, музейные работники воспротивились этому новшеству. Однако идея не умерла. И то, что положение музеев не улучшается, вполне может трактоваться как способ давления на музейщиков — глядишь, в следующий раз будут более приветливы к подобным инициативам.
Что и говорить — ценность произведений искусства не уменьшается со временем. Это не только подарок, способный расположить правительство одной страны к правительству другой, это еще и хороший предмет для ведения торга. В том числе политического. А еще это хороший способ вложения денег, особенно в том случае, если приобрести шедевр можно относительно просто и недорого. Поэтому внимание к музеям и особенно их фондам можно понять. Но можно понять и скрытность музейных работников. Вы когда-нибудь пытались узнать у них, не хранится ли в их запасниках чего-нибудь эдакого? Попробуйте. Но только не обижайтесь.
Нет, конечно, теоретически — все возможно. Можно прийти и поинтересоваться: а нет ли у вас такой-то работы? И от вас ничего не скроют, ведь состав музейных фондов не входит в перечень информации, составляющей государственную тайну. И подписку о неразглашении, во всяком случае официально, уже никто не дает. И поэтому вам не ответят «не скажу». Вам ответят иначе: а бог его знает, что там у нас есть. Не спешите обвинять музейного работника в равнодушии и непрофессионализме. Честное слово, работать в музее может человек либо очень ловкий, либо преданный своему делу. А если ваше лицо вызовет у этого человека доверие, он шепнет вам, мечтательно заведя глаза: ах, вы бы видели... Но пока не увидите. И даже не узнаете. Несмотря на то что официально не разглашается только документация, касающаяся объектов хранения. Теоретически перечень объектов — информация, находящаяся в открытых источниках. Она регулярно передается в Госкомстат, публикуется в каталогах музеев. Правда, у Госкомстата информацию получить тоже не так-то просто, а каталог — дело хлопотное и дорогое, поэтому некоторые музеи находятся в состоянии перманентной подготовки каталога, т.е. «его пока нет, но...». Особо продвинутые музеи готовят даже электронную базу данных. Обязательно будет, но не завтра и не послезавтра, говорят музейщики с ноткой злорадства в голосе. Конечно, они бы обязательно дали вам всю имеющуюся у них информацию по тем или иным работам. Но дело в том, что они сами этой информации пока не имеют — работы, находящиеся в фондах, требуют тщательного изучения. Вот когда они будут описаны, атрибутированы, станет ясно откуда и как попали в музей, вот тогда приходите со своими вопросами. А это все не скоро делается — ведь средств, вы же знаете, выделяется мало, да и те в основном на зарплату и комуслуги, а на научную работу теперь никому ничего не выделяют. Поэтому с информацией о том, что у нас есть и чего нет, придется подождать «до лучших времен».
Может, нехорошо это звучит из уст музейного работника, но от одного из них в качестве резюме к истории с коллекцией Кенигса я услышала вот какую фразу: «А потому что не надо ничего искать, публиковать, ставить кого-то в известность. Надо хранить. И пускай лежит где лежит — до лучших времен». Первой моей реакцией на это суждение было вполне понятное возмущение — как журналист я уверена в том, что информированность всегда лучше неинформированности. Но музейные работники — не журналисты. У них своя профессиональная этика, заключающаяся в первую очередь в том, что, если не можешь приумножить, то по крайней мере сохрани. Возможно, самоопределение музейщика — хранителя или просветителя — одна из лакмусовых бумажек состояния государства. Взывание к «лучшим временам» в данном случае — не пустой звук. Ведь речь не о колбасе за рубль двадцать. Речь о том, что в данный момент то, что составляет материальную основу нашего возможного духовного прогресса, становится заложником сиюминутных политических или финансовых интересов, и нередко не целого государства, а отдельных лиц, находящихся у власти. Тогда «узники войны», как иногда называют перемещенные культурные ценности, превращаются в «узников совести».
История передачи коллекции Кенигса вызвала неожиданно громкий резонанс в обществе. Мы приводим некоторые обращения представителей украинской интеллигенции, встревоженных тем, как легко решаются у нас вопросы о судьбах культурного наследия. Также при любезном посредничестве Посольства Королевства Нидерландов в Украине мы обратились за комментариями к голландским специалистам и надеемся, что в ближайших номерах «ЗН» сможем познакомить читателя с их мнением.
Информационно-констатирующие, безапелляционные заявления о немедленной передаче коллекции рисунков художников немецкого Ренессанса (XV—XVI вв.) Нидерландов в одностороннем порядке вызвали культурный шок. Коллекция Кенигса, полвека находившаяся во тьме спецхрана, лишь несколько дней как попала к специалистам. Она не изучена в Украине, поскольку к ней не было доступа. Возникает вопрос, почему коллекция, являющаяся собственностью народа Украины — частичной компенсацией за потери в войне 1941—1945 гг., должна быть перемещена в Нидерланды? Требуется время для осмысления и правового разрешения сложной проблемы. Поражает «стратегия внезапности», использованная властными структурами при решении судьбы коллекции. Ошеломляет факт передачи народной собственности другому государству без демократического обсуждения темы, без соответствующего решения парламента Украины.
В начале ХХІ в. Украина — новое государство на политической карте мира. Ее законодательство, в том числе в сфере культуры, находится на стадии формирования. Именно поэтому противоречивые проблемы целесообразно разрешать в режиме осмотрительности, избегая административно-безапелляционной практики.
Кафедра культурологии НаУКМА:
Собуцкий М.А., профессор, доктор филологических наук
Петрова О.М., профессор, доктор философских наук
Бондарец О.В., старший преподаватель
Никишенко Ю.И., старший преподаватель
Джулай Ю.В., доцент, кандидат философских наук
Корвин-Пиотровский О.Г.,
доцент, кандидат исторических наук
Демчук Р.В., доцент, кандидат философских наук
К акциям, которые касаются международных вопросов «перемещения ценностей», следует относиться взвешенно, неторопливо, понимая, как много потеряла Украина во время Второй мировой войны. Речь идет не только о человеческих жизнях, но и о ценностях культуры. Мы желаем положительно решать международные претензии, но следует это делать так, чтобы общественность об этом знала и имела возможность выразить и аргументировать собственную позицию. В случае, связанном с коллекцией Кенигса, демократического диалога не было, не было обсуждения на уровне гражданского общества. Решение о дальнейшей судьбе коллекции из «Музея Богдана и Варвары Ханенко» — культурный шок.
Украина, имеющая глубокую травму от потерь, понесенных за полстолетия, заслуживает цивилизованных форм разрешения сложных проблем. Не следует добавлять травм народу Украины.
Иван Дзюба, академик НАН Украины, председатель Комитета по Национальной премии имени Тараса Шевченко
Присоединяю свой голос к голосам тех деятелей культуры, которые призывают к пересмотру решений о возвращении коллекции Кенигса Нидерландам. Я не вижу правовых оснований именно для «возвращения»; разумеется, очень неприятно звучит слово «контрибуция», но все это вкладывается в рамки международного права и потому является законным способом приобретения этих бесценных произведений искусства. В таком случае «возвращение» коллекции выглядит как подарок — подарок из сокровищницы национальной, а не частной.
Попович М.В., академик НАН Украины
Культура Украины в годы войны понесла страшные разрушения. Были разграблены музеи, библиотеки, архивы, уничтожены города и архитектурные памятники. Среди вывезенных ценностей были 24 рисунка А.Дюрера, которые гитлеровцы забрали во Львове. После войны эти рисунки оказались в разных собраниях мира, два из них в Роттердамском музее Бойманс.
В время войны гитлеровцы купили часть коллекции Ф.Кенигса при посредничестве зятя Бейнингена Лукаса Петтериха. После войны часть коллекции Кенигса попала в СССР (в Москву — 307 рисунков, в Киев — 139 рисунков, три гравюры) и ГДР (33 рисунка). В 1987 г. ГДР вернула Нидерландам свою часть коллекции.
Считаю одностороннюю передачу Нидерландам коллекции Кенигса преждевременной. Вопрос о возвращении во Львов произведений А.Дюрера из Нидерландов до сих пор открыт, поскольку нидерландская сторона не признает претензий украинской стороны. Настаиваю на реституции культурных ценностей из Роттердама во Львов, где они хранились до 1941 г. На мое обращение к послу Нидерландов г-же Монике Патрисии Антуанетте Франк по этому поводу (письмо от 14.01.04 г.) ответ получен не был.
А.Федорук, Председатель Государственной службы по перемещению культурных ценностей через границу Украины
По мнению специалистов, членов Академии искусств Украины, вопрос возвращения коллекции Кенинса в Голландию является преждевременным.
Целесообразно было бы передать рассмотрение этого важного дела специальной комиссии для юридического и этически-нравственного решения вопроса в соответствии с международными обязательствами нашего государства.
А.В.Чебыкин, президент Академии искусств Украины
Передача коллекции Кенигса Нидерландам — эффектный жест. Его организаторам он кажется очень мудрым, но в нем есть забвение нашей трагической истории в ХХ веке. Коллекция Кенигса — лишь толика компенсации Украине за ее жертвы во Второй мировой войне. По Украине она прокатилась дважды: с запада на восток и обратно. Поэтому остались ограбления, виселицы и выжженные сердца.
Никакие политические соображения и дипломатические жесты не могут быть оправданы, когда речь идет о национальной трагедии. Ценности, принадлежащие Украине, должны оставаться на ее территории.
Павло ЗАГРЕБЕЛЬНЫЙ