В конце июля исполнилось 110 лет со дня рождения Ежи Гедройца - польского публициста, политика, мемуариста, основателя и редактора журнала Kultura.
Могилянское издательство "Дух і Літера" подготовило издание, направленное на поиск ответов на важные исторические вопросы ХХ в. Речь идет о польско-украинском диалоге. "Автобиография в четыре руки" Ежи Гедройца - это документ о становлении новой Польши, об альтруизме и наивности, о внутренних распрях и дискуссиях, о стремлении объединить эмиграционную и материковую Польшу, о важности культуры как фундамента.
Сегодня, "когда неумолимо приближается окончание моей активной деятельности, считаю своим долгом составить как можно более детальный (насколько это возможно) и задокументированный отчет о том, что я делал с самых первых шагов в общественной жизни. Это сухой рапорт, а не попытка что-либо объяснить или оправдать. Выводы пусть сделают читатели", - отмечает во вступительном слове сам Гедройц.
Он временами чувствовал странную неприкаянность - то ли от особенности собственного мировоззрения, то ли от того места в польской истории и культуре, которое уготовила ему судьба. Его жизнь - это путь, на котором возникало немало парадоксов. Творец современной польской идентичности, он на каком-то этапе жизни уже не умел пользоваться польским языком, попав под влияние русской культуры: "Мое отношение к русскому языку, литературе и поэзии было позицией защиты. Мне больше по душе русская поэзия, чем польская. Однако я очень боялся, что Польшу поглотит российская стихия. Такая опасность была вполне реальной".
Человек требовательный к себе и к тому, что называют "польскостью", Гедройц был критиком национальной польской самобытности, который вместе с тем объяснял многим политикам, на чем должна основываться новая политика Польши. Кажется, что в Украине, к сожалению, так и не было человека, который стал бы нашим Гедройцем в 1990-х. Возможно, В.Чорновил мог бы стать человеком, который объединяет. Но по разным причинам он не захотел иметь ничего общего с представителями коммунистической идеологии.
Деятельность Гедройца - это попытка покончить с варварством, которое он видел в польской среде разных периодов. Культура, по мнению мыслителя, является субстратом, из которого рождается свобода. А свобода не терпит недоговоренностей. Даже уже в Польше времен "Солидарности" Гедройц видел различные процессы, которые со временем могли деформировать восприятие его страны. Желание вести общественно закрытую политику во время, когда мир демократизировался и превращался в открытую макросистему, казалось Гедройцу чрезвычайно опасным. Его деятельность всегда была максимально прозрачной: "С начала своего существования "Культура" боролась за открытость политической жизни в эмиграции, - пишет он. - Со временем мы добивались прозрачности, в частности и финансовой, от демократической оппозиции и от "Солидарности".
Гедройц прекрасно понимал, что в "Польше, и на Родине, и в эмиграции, появилась нехорошая привычка: делаются попытки окутать тайной любую публичную деятельность. …>. Эту привычку мы вынесли из лет конспирации, когда слишком часто стиралась грань между тем, что надо было скрывать от власти, и тем, что стремились утаить от собственных сторонников; она исходит из недостатка демократических традиций и пренебрежения общественным мнением - или из боязни перед ним".
Он мог ошибаться, мог руководствоваться ошибочными предпосылками (не все положительно отнеслись к статье Леона Козловского о масонстве в Польше, а некоторые после этой публикации считали Гедройца откровенным представителем тайного санационного румынского правительства в Бухаресте), но все, что он делал, шло от внутреннего желания разрушить общественные запреты и табу, имевшие историческую основу.
Это касается и участия Гедройца в "деле Милоша". Вопреки общему польскому осуждению он не побоялся заботиться об опальном писателе, которого обвиняли в сотрудничестве с коммунистами. В
1951 г. Чеслав Милош, работавший после войны в дипломатических представительствах коммунистической Польши, "бежал на Запад от сталинского террора, однако остался сторонником левых и либеральных убеждений; польская эмиграция отказалась ему помогать и категорически отвергла, обвиняя в сотрудничестве с коммунистами и требуя от французской власти силком вернуть его в ПНР; однако беглецом занялся Ежи Гедройц, чем вызвал немалый конфликт с лондонской эмиграционной средой". Гедройц вспоминает, объясняя своим будущим читателям, что лондонская "эмиграция занимала тогда враждебную позицию к каждому, кто был связан с властью ПНР, а потом остался на Западе. Однако Милош был причиной больших страстей, чем кто-либо другой. Поводов здесь было два. Во-первых, он был сотрудником посольства. Вторым поводом была статья "Нет!", в которой тот заявил, что он не эмигрант и никогда им не будет. Если бы Милош склонился в покорности перед эмиграцией, бил бы себя в грудь, то, вероятно, отношение к нему было бы совсем другим. Однако он сразу занял антиэмигрантскую позицию. Мне также очень не нравилась статья "Нет!", но я считал, что ее надо напечатать, чтобы Милош мог высказаться и заявить о своей позиции".
Сам автор, сделавший много для того, чтобы украинская культура была воспринята в Польше (вспомним хотя бы изданную им в серии библиотечки "Культуры" антологию "Розстріляне відродження" Юрия Лавриненко), предлагает считать эту работу документом, безэмоциональным и построенным на фактах. В студенческие годы он открывает для себя Украину. Открывает случайно, якобы это произошло совершенно по независимым жизненным обстоятельствам. Однако ту Украину, которую он видит в учебниках истории, лекционных рассказах профессора украинской истории, полюбил навсегда. "На исторический факультет я записался только на последнем курсе права. Речь шла об отсрочке военной службы, так вот я начал изучать украинскую историю у профессора Кордубы, что было для меня незаурядным опытом, ведь, кроме меня, там были одни украинцы, смотревшие на меня с удивлением, будто я был железным волком. Семинар Кордубы я посещал где-то полтора года. Благодаря ему я ориентируюсь в украинской литературе и обзавелся многочисленными контактами с будущими украинскими деятелями. Украинскую историю я выбрал, наверное, из-за духа сопротивления. Но еще и потому, что в тот период я познакомился с отцом Жевусским, василианином, близким к архиепископу Шептицкому. Эта фигура - совершенно безумная, словно из сочинений Достоевского: сочетание ненормальности с гением - оказала на меня довольно сильное влияние".
Кажется, что в своей жизни Гедройц искал чего-то безумного, чего-то сугубо славянского. Не случайно до определенного этапа его привлекала русская литература Достоевского с громадой сумасшествия. Однако в украинской литературе он находит также что-то особое.
И все же Гедройц настаивает, что "Автобиография в четыре руки" - безэмоциональный документ, потому приговор - за читателем, который вместе с ним будет странствовать на протяжении нескольких десятилетий по польской истории. Начало этого путешествия напоминает то, что мы сейчас переживаем в Украине. Гедройц был одним из тех, кто чувствовал возможность войны. Для него Вторая мировая не стала неожиданностью. Воспитанный в семье, где "самой выразительной чертой была высокая толерантность", всю жизнь он стремился оставаться открытым к другим, насколько это возможно. Человек культуры, Гедройц работал как дипломат, чиновник, по сути функционер от культуры, которого судьба забросила и в отдел "пропаганды" (в 1940-х был руководителем отдела печати и издательств Пропагандистского департамента Второго корпуса).
История жизни Ежи Гедройца - это история Польши, польской культуры и литературы. Главы этой "Автобиографии" о Милоше и Гомбровиче, Добмровскую и Тувима, Галчинского и многих других писателей Польши восхищают своей психологической точностью и стремлением оставаться собой. Гедройц не хочет казаться лучше, чем он есть. Говоря о своих диалогах с Ч.Милошем, он вспоминает о постоянной дистанции, которая возникла и была частью их отношений. "Разногласия с Милошем касались и отношения к междувоенной Польше. Кроме того, мы по-разному смотрели на многие культурно-литературные вещи. Милош восхищался Анджеевским. Очень его ценил и защищал даже тогда, когда Анджеевский издал "Партию и творчество писателя". В дружеских отношениях, оставшихся у него до сих пор, Милош всегда был очень верным. Однако его оценки людей всегда были субъективными, и дискутировать с ним на эти темы было невозможно. Кроме двух-трех попыток в самом начале, я не помню, чтобы у нас с Милошем был какой-то важный разговор. Не думаю, что мое видение Польши как-то изменилось под влиянием бесед с ним. "Порабощенный разум" был для меня важной книгой, поскольку она играла очень большую роль, но я считал ее фальшивой, потому что она, как заметил Грудзинский, создавала миф кетмана".
Гедройцу выпало жить в великое время, казавшееся таким малым и ограниченным. Он понимал, что с ним уйдет и его "Культура". Однако важно сохранить издание, сохранить архивы и библиотеку, имеющие большое значение для будущей Польши. Польши, которая освободится от призраков прошлого.
"...меня поражало беззаконие, присущее всем сферам. Оно проявлялось в повсеместной коррупции, в роли протекции, в крайне нездоровых отношениях в армии" - это слова Ежи Гедройца о предвоенной Польше. Разве не то же самое мы видели и отчасти видим сегодня в Украине? Но нужно идти вперед, протестовать, формировать новое общество, новую политику на новых началах: "Когда я сегодня смотрю на все это, то думаю, что, если бы я должен был снова начинать с 1945 года, я делал бы то же, что и делал. Но делал бы иначе. Не знаю как. Но знаю, что иначе".
Если бы у Гедройца тогда опустились руки, мы вряд ли увидели бы его "Культуру" и серию изданий, в которых осмысливался, в частности, и польско-украинский диалог... Но он понимал, что это еще не трагедия. С этим можно и нужно бороться, чтобы жить по-новому. Правда, этого лозунга он не произносил - просто делал свое. Где мог и как мог. Без пафоса и с командой людей, которые, идя на компромиссы, стремились только к одному для своей Польши - Будущему.