В минувшие теплые месяцы некоторые украинские издательства решили напугать отечественным продуктом всех желающих. Не последний по влиятельности и экстравагантности литературный деятель Владимир Ешкилев обнародовал свой очередной эзотерическо-авантюрный роман. Дуплетом выскочили дебютные книги одинаково самоуверенных Назара Крука и Сергея Лободы — оба о прирожденных убийцах. Оказалось, эти артефакты творческой деятельности вызывают магический побочный эффект: если непосвященный человек прочитает все три, то начнет шутить о щелкоперах, которые своровали друг у друга десяток идей и наперегонки помчались в типографию. В руках же небезразличного это довольно тревожный отрезок кардиограммы, подтверждающей извечную украинскую литературную битву с потусторонним злом.
Цель и средство
Живописание фантастических ужасов издревле служило лазейкой для обсуждения ужасов реальных. Известный хоррор Айры Левина «Ребенок Розмари» на самом деле был мастерски замаскированной социально-религиозной сатирой. «Король контркультуры» Чак Палагнюк сегодня чисто символически придает форму ужастиков своим эскападам в сторону общества потребления. Юрий Андрухович шутки ради назвал свою гротесковую «Московиаду» романом ужасов. Если у вас под рукой только библиотека выдержанной отечественной классики, для примера сойдет «Мертвецький великдень» Квитки-Основьяненко: отдельные эпизоды этой юморески предшествуют нынешним голливудским клише, образовавшимся из наиболее действенных приемов кинохоррора.
Сегодня происходит преимущественно наоборот — темный жанр паразитом присасывается к социальным проблемам, чтобы оправдать свое прозябание, или играется ими, будто в буриме. Так Томас Гаррис, совместив тезис ницшеанской философии, небольшую идейку значимого итальянского писателя Луиджи Малерба и сведения о двух-трех жутких криминальных случаях, синтезировал одного из самых кассовых персонажей триллера — изысканного людоеда Ганнибала Лектера.
Но даже такие произведения в совокупности своей содержат диагноз эпохе. Тревожные сомнения в потребности ускорять НТР в 60-е годы послужили причиной появления историй о взбесившихся компьютерах. Выпустив на экраны более опасную, нежели Кинг-Конг, Годзиллу, японцы учились уживаться с воспоминаниями о Хиросиме, а теперь в джей-хоррорах вроде «Звонка» сетуют на урбанизированную жизнь, вытесняющую многовековые традиции предков.
Говоря об украинском вкладе в жанр, на самом деле мы чаще всего высматриваем возможность наконец-то производить свой конкурентоспособный узконишевый развлекательный продукт. К сожалению, таким путем пока что рождались только трафаретные романы призера «Коронации слова» Александра Шевченко или же кино в стиле национального позора «Штольня» (копия типичного второстепенного кроваво-маньячного «слэшера», из которой в угоду конъюнктуре изъяли всю обязательную требуху жанра да еще и сопроводили совершенно неживым и неграмотным родным языком, хотя выложенный в Интернете сценарий Хорошко и Кобыльчука все-таки свидетельствует и о правдоподобии, и о смелости первоначальной идеи).
Более непринужденно пошли дела в книжной серии «Странный детектив» издательства «Грани-Т», где успели отметиться отпетые хоррормейкеры Наталья и Александр Шевченко, известный текстарбайтер Андрей Кокотюха и Олесь Ильченко, чей актив в этой серии значительно адекватнее его преисполненных маломотивированного насилия детских сказок, выходивших в этом же издательстве.
Чудеса телепатии
В романе теоретика и герольда Станиславского феномена Ешкилева рассказывается, как в 2004 году весь многотысячный революционный люд был собран на Майдане магической силой скифских богов. Назар Крук с более скромной иронией объединяет «Ночной дозор» Лукьяненко с многочисленными телесериалами о неконтролируемых спецагентах. Сюжет Сергея Лободы — тут почему-то без иронии — это плакат о том, как ранний секс воспитывает в ребенке маньяка-аккуратиста. Казалось бы, диапазон внушительный. Но...
Конспирологические «Богиня і консультант» Ешкилева и «Звірі» Крука на своей первой странице выдают полусерьезные диалоги о спасении мира. У Ешкилева, как в XVII в., так и в нашем, все дрожат в ожидании неодолимого эмиссара, титулованного Мастером Оружия; у Крука никто не может обойтись без феноменального киллера с кодовым именем Джокер; в «Шизофренії» Лободы общество и наука в растерянности от перевоплощения неуловимого душегуба по прозвищу Джек-Потрошитель.
Круку, видимо, никто не подсказал, что со времен «крутого детектива» Гарднера и Чандлера окончательно установлено: лучше всего о профи плаща и кинжала скажут его враги, соперники и руководство. Между тем Джокер Крука большую часть времени расхваливает свои незаурядные умения-навыки, но дождемся мы от него только взбучки трем пьяницам и нескольких холостых выстрелов.
Ешкилев, наоборот, хорошо знаком с этим приемом. Каждый раз, когда становится известно, что Мастер Оружия вот-вот должен настигнуть врагов Ордена, рассказ прыгает на несколько дней вперед, чтобы только post factum читатель мог оценить смертоносность воина-палача. Но пока мы доберемся до этих эпизодов, придется понаблюдать, как шпионы потусторонних сил и случайные «пассажиры»-неофиты, влекомые вьюгой войны тысячелетних колдовских ковенов, сравнивают «кадиллаки» с «маршрутными быдловозами» в то время, как сами посреди горной природы ползают в дорогих костюмах под своими джипами, опасаясь взрывчатки. У Крука же предводители мощной тайной организации без нареканий катаются именно в маршрутках.
Самое любопытное, что оба автора не обошлись без детдомовских девчонок со сверхъестественными способностями. Джокер в шутку и всерьез называет таких опасных для современного мира ребятишек «индиго», а для ешкилевской телепатки это слово вообще становится именем собственным. Сергей Лобода описывает восьмилетнего мальчика, который видит прошлое и предсказывает будущее.
Казалось бы, дети-экстрасенсы, как и дети, в которых коварно вселилась нечистая сила, давно стали общим местом фантастически-тревожных произведений. Кроме известных по экранизациям романов «Омен» Зельцера, «Экзорцист» Блэтти или «Звонок» Судзуки, стоит вспомнить, скольких детей-телепатов заставил побывать в неприятных условиях «король ужаса» Стивен Кинг, не считая его обиженных, социально опасных девчонок из «Керри», «Несущей огонь» или «Детей кукурузы». Вероятно, это не последний фактор, заставивший сына Кинга Джо Хилла, автора превосходных хорроров, в большей части своей прозы делать носителями зла преимущественно отцов и отчимов.
Да и несколько лет назад триумвират фантастов (Олди, Валентинов и чета Дяченко), совместив полную ужасов романтическую Украину наших хрестоматий с еврейской мистикой, порадовал русскоязычного читателя дилогией «Рубеж». В ней из художественной детали в центральную фигуру постепенно перерастало чудесное дитя Денница, способное погубить или спасти пару-тройку миров. Не обошлось и без «мастеров оружия», отъявленных бойцов — наемного героя из параллельного измерения и черкесского сотника-каббалиста.
Наконец Ешкилев, Крук и Лобода называют ту мощную силу, которая надвигается на людей. «Я — тьма. Тьма — это энергия», — читаем в «Шизофренії». Темная, как «обратная сторона луны», — незатейливо подсказывают «Звірі». В «Богині і консультанті» же предполагают, что это — «темная энергия» физиков.
Несовершенный канон
Новая украинская литература, изначально выраставшая под недоброжелательным российско-имперским глазом в тщательном воспроизведении не только народной речи, но и в аранжировке народных сюжетов, довольно часто использовала легенды, анекдоты и «страховинні оповідання, без яких, — пишет Пантелеймон Кулиш, — так само, як і без пісень, не буває вечорниць... Пісні й ці тривожні оповідання на селі збуджують душу, без них вона б нікчемно поснула». С рассказами о ведьмах, чертях и призраках отметились Марко Вовчок, Михаил Коцюбинский, Богдан Лепкий, Юрий Яновский, Тодось Осьмачка и десятки их талантливых современников.
Иван Франко, назвавший «Чортову пригоду» Марко Вовчок лучшим рассказом в 1902 года, своим бледным мальчиком из рассказа «Терен у нозі» предвосхитил образы популярных в наше время джей-хорроров (хотя не стоит забывать, что сами джей-хорроры стоят на древней японской литературной традиции историй в стиле «кайдан»).
Творчество малоизвестного Олексы Стороженко своими моральными принципами не слишком отличалась от упомянутых произведений, но из-за равнодушия к тогдашним наболевшим социальным проблемам и более позднего малодушного отказа от писания по-украински Стороженко не попал в актуальный дискурс современников и выпал из внимания потомков. Если же смотреть на те времена из нашего евроокна, то увидим, что даже один стороженковский «Закоханий чорт» значительно «живее» и в художественных средствах актуальнее произведений Марко Вовчок, популярности которой автор завидовал.
Может, и правду говорят, что Стивен Кинг был в восторге от гоголевского «Вия». Но этого предприимчивого декоратора смерти (см. его роман «Вне зоны»), вероятно, задавил бы Большой Мальчик (громадная лягушка из последнего романа Кинга «Остров Дума»), если бы он прочел небольшую новеллу Василя Стефаника «Сама-саміська». Там многочисленные мухи, которые в жаркий день налетели со двора, отметившись в кровавой луже после смерти хозяйки, расставляют красные пятнышки по всей хате.
Или вот реанимированный Юрием Винничуком рассказ «Страхи» Ивана Гавришкевича. За 36 лет до того, как британцы впервые прочли рассказ графа Дракулы о его противостоянии туркам в Карпатах, татары из «Страхов» доходят до Карпат и в процессе грабежа случайно становятся причиной появления упыря. За 60 лет до того, как все герои отца «черной литературы» Лавкрафта из произведения в произведение будут уверять, что якобы сам рассказ о пережитом ими ввергнет слушателей в безумие, воин у Гавришкевича предупреждает: «Я таке видів, що якби розказав, то вам розум перед страхом сховався би». За 110 лет до того, как Милорад Павич наметит в рассказах манеру будущего «Хазарского словаря», Гавришкевич использует те же приемы в описании татар.
Когда профессор Чижевский в известной студентам «Истории украинской литературы» будет переносить «немалое достояние» Олексы Стороженко с погоста памяти в ее же музей, он выделит и любопытный стороженковский эффект «двойной перспективы», то есть двойного обрамления рассказа, что дает возможность шаг за шагом размывать реальность событий. Но Иван Гавришкевич прибегает к этому же хитрому методу в тех же «Страхах» параллельно со Стороженко.
Арт-рестлинг
Лауреат премии «Русский букер-2008» Михаил Елизаров, названный новым Гоголем, однажды обмолвился, что в «местечковой» Украине не видит никакой возможности для возникновения хоррора. Сам он родом из Ивано-Франковска, вошел в русскую литературу, начав с сочетания в своих опусах творческих находок Хармса и Сорокина, но вскоре стал известен своими страшными историями, полными гениальной лингвистической экспрессии. Для написания настоящей, в том числе и страшной, сказки, уверен он, украинцам нужна легендарная русская пассионарность.
Впрочем, все его подобные сюжеты, за исключением романов Pasternak и «Библиотекарь», не только вполне возможны в украинских реалиях, но порой и опоздали по сравнению с украинскими аналогами. Начало мастерского в своей лаконичности рассказа елизаровского земляка Михаила Яцкива (1873—1961) «Мальований стрілець» предшествует елизаровским «Светлым, ясным» с такими же странными событиями. Повторяемая в экспериментально-хоррорных рассказах елизаровская идея «кражи глаз», которая должна привести к потере волевого фокуса персонажей, напоминает каламбур «Світ за очі. Я віддала свої очі за цей світ» из повести Тани Малярчук «Згори вниз. Книга страхів», где автор умело играла с фокусом читательского внимания (с тревогой следя за неожиданными в своем появлении крошками информации, читатель и его дедуктивный метод вместе с героиней растворяются в мистической иррациональности карпатских мест).
Ужасы тоталитарного характера постперестроечных социальных учреждений в «Сифилисе» и «Госпитале» Елизарова появились на 11 и 18 лет позже, чем «Піонертабірні оповідання» Александра Ирванца. Можно еще назвать рассказ «Сатанорий» из отечественно-исторического проекта упомянутого выше триумвирата, который в 2004-м сначала вышел на украинском, а позднее — на русском.
Тогда же, во время разговора с Елизаровым, нам с фотографом Валентином Цурканом по поводу русской пассионарности вспомнился «белый нав», безрукий мертвец, порой предстающий перед героем «Темы для медитации» Леонида Кононовича и в конце концов оказывающийся вытравленным в памяти гипсовым ленинским бюстом.
Но вот сверхъестественные малыши из интерната были в злых елизаровских «Ногтях» задолго до несовершеннолетних экстрасенсов Ешкилева, Лободы и Крука.
Мама, где море?
Один персонаж Юрия Андруховича пытался доказать, что морские чудовища из творчества хрестоматийного поэта Антоныча вдохновляли Голливуд на фантастические блокбастеры. Если же в самом деле об этом поговорить, придется пользоваться только отступными шутками.
В 1930-х гг., когда соратник Заболоцкого и Хармса Липавский разрабатывал остроумную теорию всеобщего эстетического ужаса, Говард Филлипс Лавкрафт воплощал те же идеи в мифологии своих хорроров, в частности в образе Ктулху, спящего на дне Тихого океана. Позднее этого способного к телепатии аморфного бога-чудовища с головой, усеянной щупальцами, используют в своих произведениях Роберт Говард, Роберт Блох, Стивен Кинг, Пол Ди Филиппо, Роджер Желязны и множество российских фантастов. И ужасающий капитан Дейви Джонс со своим кракеном в «Пиратах Карибского моря» будет именно внуком Лавкрафта.
Первым привел Ктулху и богов его пантеона в украинскую литературу такой издательский и читательский феномен, как Любко Дереш. Теперь об этом культе в «Богині і консультанті» написал Ешкилев. Он также запускает на свои страницы ужасного сухопутного спрута-телепата. Эта тварь дает ему отмашку поговорить о древнем море, миллионы лет назад плескавшемся на территории Украины. Так же Владимир Диброва начинал роман, восторгаясь тем фактом, что Андреевский спуск был руслом доисторической реки.
Встреча с сухопутным осьминогом — единственная боевая сцена, в которой мы Мастера Оружия в действии наблюдаем он-лайн. В общем-то хорошо, что наши глаза не созерцают большинства таких сцен, ведь Мастер и автор за работой тут похожи не на культового сокрушителя чудовищ ведьмака Геральта и его создателя Анджея Сапковского, а на советскую утреннюю гимнастику.
На фоне прочего больного гиподинамией «сучукрлита» этот галицкий постмодернист с тихими ночными баталиями и общей установкой «старикам здесь не место» действительно ценный игрок. Но у десятков его героев крайне бедный выбор перспектив: либо в жрецы, либо на кладбище. «Богиня...» хорошо (хотя, может, и неумышленно) представляет поразительную прямую пропорцию между духовными экзерсисами и пренебрежением к жизни ближнего своего. Но когда и в эпилоге продолжают гибнуть -надцатые герои эзотерических разборок — это уже неудачная шутка. Думается, Ешкилев (как и Лобода со своими детальными механическими описаниями всех расчленений викторианских проституток) вдвое перевыполнил домашнее задание. Есть шанс, в продолжении романа, если оно предполагается, провозглашаемая автором критика «ведьмократии» воплотится не только в том, что за кусок астероида все новые персонажи между собой переспят и поубивают друг друга.